Красный эндшпиль

Красный эндшпиль. 3 октября исполнилось 20 лет, как исчезла с карты Германская Демократическая Республика, одно из самых благополучных государств социалистического лагеря. ГДР отдельными землями вошла в состав ФРГ — Германия воссоединилась. Не жалеют ли об этом бывшие восточные немцы — The New Times выяснял в двух главных городах бывшей ГДР Берлине и Дрездене

Воспоминания о крахе гэдэ­эровского режима до сих пор вызывают живейшую реакцию всех немцев, кому в те времена было хотя бы больше 20. Конец 80-х, «варшавский блок» уже трещит по швам. Видя разброд и шатание в социалистическом лагере, могущественная служба госбезопасности ГДР Штази начинает закручивать гайки. «В 1988 году восточные немцы перестали рассказывать политические анекдоты, — вспоминает старожил Дрездена Александр. — Народ помрачнел».

Почему проиграла Штази

А дальше страну прорвало. Началось массовое бегство в ФРГ, митинги, захват зданий Штази. «В то, что кончается целая эпоха, не верилось до самого конца, — вспоминает Александр. — Сообщение о падении Берлинской стены я даже не воспринял всерьез, подумал, что это фрагмент какой-то юмористической передачи». Штази проиграла — потому что невозможно бесконечно противостоять целому народу. «Идеология просто не позволяла сотрудникам Штази глубоко анализировать проблемы страны и общества, — замечает в разговоре с The New Times руководитель одного из отделов федерального ведомства по изучению архивов министерства госбезопасности ГДР Гюнтер Борман. — Например, они не могли понять, откуда в ГДР берется ультраправый экстремизм, ведь коммунистическая идеология приписывала подобные вещи только классовому, буржуазному обществу». По словам Бормана, не сумели аналитики Штази проанализировать и истоки оппозиционного движения: согласно официальной доктрине, стремиться к западному варианту демократии могли лишь классовые враги. Впрочем, нынешнее поколение германских политиков убеждено: ГДР могла существовать лишь до тех пор, пока существовали Берлинская стена и запрет на выезд в западные страны. Крах советской экономики и резкое ослабление политического влияния СССР в конце 1980‑х окончательно добили ГДР: ее экономика была экспортно ориентированной, причем подавляющая часть экспорта шла в СССР.
В отличие от России и других стран, образовавших СНГ, переход к демократии в еще живой ГДР сопровождался отстранением от власти всей правящей элиты. В интервью The New Times последний председатель Совета министров ГДР Лотар де Мезьер так описал реакцию этих людей на произошедшее: «Хонеккер до конца своих дней был убежден, что его предали. Ведь некоторые из ключевых фигур ГДР приняли волю народа. Глава плановой комиссии ГДР рассказывал мне, что с 1970-х годов ему было стыдно из-за недостатка смелости для того, чтобы сказать правду о положении дел в стране».

Два плюс четыре



Сегодня объединение Германии кажется естественным, закономерным событием. Но лишь недавно стало известно, как жестко против объединения выступала тогдашний британский премьер Маргарет Тэтчер, как колебался президент Франции Миттеран, не говоря уже об опасениях, существовавших в Польше. Выступая на одном из мероприятий в Берлине по случаю годовщины объединения, экс-министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер назвал договор «2+4» (обе Германии и страны-победительницы), создавший условия для объединения, «странным» и «чудным». Геншеру и Колю удалось ловко сыграть на противоречиях государств, чьи интересы затрагивало объединение Германии. «Миттеран не боялся германского единства, но объединение прошло быстрее, чем он предполагал, — пояснила The New Times советник-посланник Франции в Германии Каролин Феррари. — Миттеран стремился к расширению ЕС, это было его главной целью, которую он хотел совместить со стремлением Коля объединить Германию».
Присоединение ГДР к ФРГ действительно означало расширение ЕС. В свою очередь, Польша, как подчеркивает Геншер, знала: в случае объединения Германии она станет соседом ЕС. Это соображение перевесило опасения поляков. Тэтчер оказалась в изоляции и смирилась. Если бы не эта дипломатия, не готовность договариваться с соседями, праздновать немцам в эти дни, возможно, было бы нечего. России, стремящейся объединить вокруг себя постсоветские страны, здесь есть над чем призадуматься.

Суды и полиция неподкупны

Через 20 лет после объединения разница в уровне жизни все еще ощущается: доля ВВП на душу населения в восточных землях составляет пока лишь 73% от аналогичного среднего показателя на западе страны — эту цифру недавно озвучил глава МВД ФРГ Томас де Мезьер. «Приличные люди на востоке не живут», — грустно усмехается житель Дрездена Александр. Ежегодно на запад за лучшей жизнью уезжают до 50 тыс. восточных немцев. Но даже критики признают: восточные земли лишены «прелестей», знакомых жителям постсоветских стран: суды и полиция здесь неподкупны (исключения лишь там, где речь идет об очень больших деньгах, например, на таможне). Немцы часто говорят: благодаря федеральным вливаниям дороги на территории бывшей ГДР теперь лучше, чем на западе. Это особенно хорошо заметно в столице Саксонии Дрездене. Сейчас самая острая городская проблема — строительство моста через Эльбу: из-за этого проекта ЮНЕСКО исключила Дрезден из списка мирового культурного наследия, но власти, несмотря на протесты общественности, гнут свое. В общем, чем-то похоже на дискуссию вокруг газпромовской башни в Петербурге. Впрочем, и здесь нет знакомой россиянам специфики. Как заявил The New Times Райнер Кемпе, один из лидеров протестного движения Гражданской инициативы «Наследники Дрездена», «коррупционной составляющей в этом досье нет». «Еще будучи депутатом городского совета, я провел небольшое расследование, но ничего не нашел», — говорит Кемпе. Мэрия Дрездена отстаивает не бизнес-интересы «аффилированных» с ней структур, а только собственное видение того, что для города лучше.

Опять банкроты?

Главная проблема объединенной Германии — непомерные социальные расходы. И Дрезден — яркий пример. «Мы хотели бы полностью обновить город к 30-летию объединения, но, похоже, это не удастся: доходы муниципалитета слишком отстают от расходов», — сетует в разговоре с The New Times Гартмут Форьоханн, вице-мэр Дрездена. В неофициальных беседах муниципальные чиновники в Германии более откровенны: от тотального краха муниципалитеты спасают только субсидии. Тот же Дрезден дотационен на 50%: часть средств поступает из бюджета земли Саксония, часть — деньги федерации. Выхода не видно: одни муниципалитеты решают не повышать налоги и жить за счет субсидий, другие все же повышают, вызывая недовольство электората. И то и другое плохо. Существуют опасения, что лет через тридцать ситуация будет такой же, как в 1990 году после распада ГДР: очередная попытка обеспечить бедных за счет богатых может вновь превратить страну в экономическую пустыню. При этом Германии, государственный долг которой в первой половине 2010 года достиг €1,721 трлн, приходится тратить миллиарды на общеевропейские проекты, такие как, например, помощь Греции. Евробюрократия перетягивает одеяло на себя, навязывая Германии роль донора и подрывая силы экономического локомотива Европы. Сегодня уже более 60% жителей ФРГ, согласно социологическим опросам, признают опасность банкротства страны реальной.

«Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии»,
подписанный в Москве 12 сентября 1990 года и вступивший в силу 15 марта 1991 года, предусматривал восстановление полного суверенитета Германии. Страны —победительницы во Второй мировой войне (США, Великобритания, Франция и СССР) утрачивали в отношении Германии все права, приобретенные после капитуляции Третьего рейха. Фактически договор означал одоб­рение союзниками объединения Германии, которая окончательно отказывалась от любых территориальных претензий.

Бундестаг одобрил закон,
позволяющий Германии оказать финансовую помощь Греции, в мае 2010 года. Как сообщалось, в целом объем пакета помощи Греции со стороны Евросоюза и Международного валютного фонда составляет ?110 млрд. Германия взяла на себя около 22,4 млрд из этой суммы. Кроме того, 14 млрд ФРГ выделила в общеевропейский фонд по стабилизации евро.