На вопросы ответили: Евсей Гурвич — руководитель Экспертной экономической группы, Сергей Гуриев — ректор Российской экономической школы, Оксана Дмитриева — депутат Государственной думы, Виктор Ивантер — директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, Никита Кричевский — научный руководитель Института национальной стратегии, Яков Уринсон — заместитель генерального директора госкорпорации «Роснано».
Преодолены ли в России последствия кризиса и в какой степени?
Гурвич: Не преодолены. Объемы производства не вернулись на докризисный уровень. Не заработал тот механизм роста экономики, который действовал до кризиса, — он был основан на повышении нефтяных цен и притоке капитала. Теперь нефтяные цены стабилизировались, а капитал в Россию не очень-то идет: макроэкономические риски выросли, а зарабатывать на фондовом рынке стало труднее. Не восстановился банковский сектор: кредитование чуть-чуть оживает после кризисного провала (за 8 месяцев его объемы выросли на 7%), но до прежних масштабов ему далеко. В то же время никаких признаков перехода на какую-то новую модель роста, скажем, инновационную, не видно.
Гуриев: Последствия противоречивы: российская экономика возвращается к докризисному уровню доходов населения, но не к докризисным темпам роста ВВП. Цены на нефть достаточно высокие ($70–80 за баррель), но вряд ли они достигнут в обозримом будущем рекордных значений июня 2008-го ($147 за баррель).
Ивантер: Еще нет, но мы находимся на пути к преодолению этих последствий. Падение промышленного производства, случившееся в прошлом году, достаточно активно наверстывается, рост ВВП очевиден. А вот инвестиционная активность в этом году слабая. Только в августе зафиксирован более-менее заметный приток инвестиций (порядка 10%), до этого был сплошной спад. Если приток продолжится, то в 2011 году, думаю, мы окончательно выйдем на докризисные параметры ВВП и промышленного производства.
Дмитриева: Сегодня наблюдается определенный промышленный рост по сравнению с кризисным годом (на 9,2% за январь–август). Но он обеспечивается лишь достаточно высокими ценами на нефть и некоторые другие виды сырья. Благодаря этому металлургические предприятия отошли от кризисного шока: скажем, производство готового проката за первые 8 месяцев года выросло на 17,3%. Но весь российский ВВП за те же 8 месяцев увеличился лишь на 3,7% — и это после резкого падения в прошлом году (на 7,9%). Очевидно, что рост столь низкими темпами никак нельзя назвать восстановительным.
Как изменилась за два года отечественная экономика?
Гурвич: Она изменилась поневоле. До кризиса наша экономика была перегрета — рост спроса и потребления опережал рост производства. Теперь благодаря кризису мы избавились от этой диспропорции. Жаль только, что не путем роста производства, а из-за сокращения потребления. Изменилась и бюджетная политика: если до кризиса наибольшие средства шли на развитие экономики, то теперь — на социальные нужды (40% расходов бюджета-2010), а в трехлетней перспективе — на военные расходы.
Кричевский: В структуре экономики за два года ничего не изменилось. Да, государство выделило сотни миллиардов рублей на поддержку финансовой системы и олигархических предприятий, чьи собственники и прежде были близки к власти. Но по-прежнему существенная часть нашего ВВП (по некоторым оценкам, до 49%) находится в тени: предприятия не видят иных способов снижать издержки, кроме как уклоняться от налогов. Что же касается таких «новшеств», как модернизация, борьба с коррупцией, поддержка приоритетных отраслей, — все это остается только словами и находится за рамками реальных интересов власти.
Дмитриева: Структура экономики изменилась в худшую сторону — еще больше увеличилась доля сырьевой составляющей. Если в 2008 году бюджет становился профицитным при цене нефти $65 за баррель, то в 2010 году дефицит исчезнет только при стоимости $105 за баррель И еще: благодаря монополизму и повышению тарифов наращивают свою долю в ВВП инфраструктурные отрасли — жилищно-коммунальный сектор и энергетика.
Уринсон: Ничего практически не изменилось ни в отраслевой структуре нашей экономики, ни в структуре нашего экспорта. Даже при сохранении цены на нефть на уровне около $80 за баррель дефицит бюджета в лучшем случае сократится до 3% к 2013 году. К институциональным реформам мы так и не приступили. Доля и роль государства в экономике, и без того гипертрофированная, продолжает расти.
С какими основными рисками наша экономика может столкнуться в ближайшее время?
Гуриев: Главный краткосрочный риск связан с возможным падением цен на нефть, но вероятность такого развития событий не очень высока. А долгосрочный риск связан с отсутствием реформ. Если российская экономика не будет делать ставку на развитие частного сектора и не улучшит резко инвестиционный климат (а для этого нужны такие вещи, как восстановление правового государства и борьба с коррупцией), все деньги в резервных фондах будут потрачены, и это грозит экономике крайне негативными последствиями.
Кричевский: Сегодня уместнее говорить не о рисках, а о неопределенностях, которые нас подстерегают: колебания цены на нефть и стоимость капиталов на международных финансовых рынках. Хотя одна опасность просматривается даже в краткосрочной перспективе. Ведь 70% нашего фондового рынка — иностранный спекулятивный капитал. Эти «инвесторы» только и ждут удобного момента, чтобы зафиксировать прибыль. То есть в любой момент мы можем ожидать бегства капитала и серьезного падения наших фондовых индексов.
Уринсон: В ближайшей перспективе (5–10 лет) риски будут обусловлены как внешними факторами (прогнозируемое турбулентное развитие мировой экономики), так и нашими внутренними проблемами (дефицит пенсионной системы, высокие и постоянно растущие транзакционные издержки бизнеса). Вероятно, в этот период нас ждет медленный и неустойчивый рост, напоминающий застойные 70-е.
Как изменилась за два года отечественная экономика?
Гурвич: Она изменилась поневоле. До кризиса наша экономика была перегрета — рост спроса и потребления опережал рост производства. Теперь благодаря кризису мы избавились от этой диспропорции. Жаль только, что не путем роста производства, а из-за сокращения потребления. Изменилась и бюджетная политика: если до кризиса наибольшие средства шли на развитие экономики, то теперь — на социальные нужды (40% расходов бюджета-2010), а в трехлетней перспективе — на военные расходы.
Кричевский: В структуре экономики за два года ничего не изменилось. Да, государство выделило сотни миллиардов рублей на поддержку финансовой системы и олигархических предприятий, чьи собственники и прежде были близки к власти. Но по-прежнему существенная часть нашего ВВП (по некоторым оценкам, до 49%) находится в тени: предприятия не видят иных способов снижать издержки, кроме как уклоняться от налогов. Что же касается таких «новшеств», как модернизация, борьба с коррупцией, поддержка приоритетных отраслей, — все это остается только словами и находится за рамками реальных интересов власти.
Дмитриева: Структура экономики изменилась в худшую сторону — еще больше увеличилась доля сырьевой составляющей. Если в 2008 году бюджет становился профицитным при цене нефти $65 за баррель, то в 2010 году дефицит исчезнет только при стоимости $105 за баррель И еще: благодаря монополизму и повышению тарифов наращивают свою долю в ВВП инфраструктурные отрасли — жилищно-коммунальный сектор и энергетика.
Уринсон: Ничего практически не изменилось ни в отраслевой структуре нашей экономики, ни в структуре нашего экспорта. Даже при сохранении цены на нефть на уровне около $80 за баррель дефицит бюджета в лучшем случае сократится до 3% к 2013 году. К институциональным реформам мы так и не приступили. Доля и роль государства в экономике, и без того гипертрофированная, продолжает расти.
С какими основными рисками наша экономика может столкнуться в ближайшее время?
Гуриев: Главный краткосрочный риск связан с возможным падением цен на нефть, но вероятность такого развития событий не очень высока. А долгосрочный риск связан с отсутствием реформ. Если российская экономика не будет делать ставку на развитие частного сектора и не улучшит резко инвестиционный климат (а для этого нужны такие вещи, как восстановление правового государства и борьба с коррупцией), все деньги в резервных фондах будут потрачены, и это грозит экономике крайне негативными последствиями.
Кричевский: Сегодня уместнее говорить не о рисках, а о неопределенностях, которые нас подстерегают: колебания цены на нефть и стоимость капиталов на международных финансовых рынках. Хотя одна опасность просматривается даже в краткосрочной перспективе. Ведь 70% нашего фондового рынка — иностранный спекулятивный капитал. Эти «инвесторы» только и ждут удобного момента, чтобы зафиксировать прибыль. То есть в любой момент мы можем ожидать бегства капитала и серьезного падения наших фондовых индексов.
Уринсон: В ближайшей перспективе (5–10 лет) риски будут обусловлены как внешними факторами (прогнозируемое турбулентное развитие мировой экономики), так и нашими внутренними проблемами (дефицит пенсионной системы, высокие и постоянно растущие транзакционные издержки бизнеса). Вероятно, в этот период нас ждет медленный и неустойчивый рост, напоминающий застойные 70-е.
Материал подготовили Маргарита Водянова, Дмитрий Докучаев