Какие табу должны быть для СМИ?
Что вы думаете по поводу публикации на сайте Wikileaks секретного афганского архива Пентагона?
США ведут войну на чужой территории, а война есть война. На ней должны действовать другие законы. Даже крупные международные правозащитные организации обратились к авторам этого сайта с просьбой удалить из документов имена тех афганцев, которые оказывали содействие американцам. Этих афганцев можно называть коллаборантами, а можно думать, что они понимают губительность «Талибана» и не хотят окончательного возвращения своей страны в средневековье, потому и помогают бороться против них. Публикация документов ставит под угрозу жизнь не только этих людей, но и жизнь их близких.
Однако журналисты считают, что правительства в демократических странах не имеют права вести войны втайне от своих граждан: избиратели имеют право знать всю правду о том, что происходит там, где погибают солдаты — их дети и отцы.
Эта война идет не первый год, и налогоплательщики в США знали, сколько миллиардов будет положено на алтарь борьбы с «Талибаном». Если идет война и на нее тратятся в том числе и твои деньги, ты заинтересован в том, чтобы эта война была успешна. Для этого необходимы определенные ограничения информации, иначе вы войну проиграете. Пресса может писать все что угодно. Репортажи, аналитические догадки могут осуждать тактику ведения войны или поведение солдат по отношению к мирному населению и пленным — вспомните скандалы вокруг пыток в Гуантанамо. Но если речь идет о военной тайне, разглашение которой мешает успешному завершению операции, то тогда ничего не остается, как ее ограничить. Информация, которая незаконным путем выведена из закрытых источников, это не репортаж журналистов. Закрытую информацию публиковать нельзя, если страна ведет войну с согласия Конгресса, народа.
Американский Конгресс хотя бы обсуждает траты на войну, в России все статьи бюджета, связанные с военно-промышленным комплексом, идут под грифом «Секретно» и принимаются Госдумой без обсуждения. Граждане знать не знают, на что идут их налоги.
В России не осталось почти ничего, что стоило бы секретить. Мы отстали безнадежно, и секретить остается только нашу слабость. Приведу пример, который касается той сферы научно-технической деятельности, которой я занимаюсь.* * Академик Рыжов на протяжении 6 лет был ректором МАИ, в настоящее время — член Совета по внешней и оборонной политике. В 1999 году был принят закон «Об экспортном контроле», существует список тем закрытых или тем двойного значения. Трактуют его наши чекисты слишком широко. Я столкнулся с этим в начале 2000-х годов, когда сломали проект по гиперзвуковому ракетному двигателю. В этой сфере мы очень хорошо развивались, взаимодействуя с французами. Проект нам сломали, просто услышав слово «гиперзвук». У нас было все: полигоны, французы давали деньги — по $2 млн на каждый экспериментальный пуск, у нас были в избытке ракеты для экспериментов из числа списанных. Сломали. Я боролся, ездил в Управление экспертного контроля Минобороны, встречался с замначальника Генштаба по технике, с замминистра обороны по науке и технике, объяснял: «С вашими трактовками мыловаренный завод может стать производителем химического оружия». Все впустую. В итоге мы безнадежно проиграли эту гонку, хотя были впереди планеты всей: американцы в прошлом году с третьей попытки заставили гиперзвуковой летательный аппарат 140 секунд пролететь.
Так можно все же провести какую-то черту между тем, что должно быть засекречено, а что нет?
У нас — нельзя. У нас всегда все было сверхзасекречено. А когда все засекречено — ничего не засекречено и полный бардак. К тому же наши чекисты проведут такую черту, что ничего не останется. Приговоры по делам Данилова, Сутягина — тому подтверждение. Вместе с моим покойным соседом, нобелевским лауреатом Виталием Гинзбургом, мы писали обращения по этим делам, по делу Игоря Решетина из ЦНИИмаша. Единицы удалось вытащить. Посадили, а потом с трудом отпустили Оскара Кайбышева, развалив созданный им в Уфе Институт сверхпластичности. Эту технологию мы еще в советские годы продавали и в Италию, и в Южную Корею. Сверхпластичность — это не стружку пилить... Хорошие идеи бросили в мусорную корзину, зато чекисты показали, что они нужны. Если бы у общества была информация о таких делах, может быть, такого и не случилось бы.
Что вы думаете по поводу публикации на сайте Wikileaks секретного афганского архива Пентагона?
США ведут войну на чужой территории, а война есть война. На ней должны действовать другие законы. Даже крупные международные правозащитные организации обратились к авторам этого сайта с просьбой удалить из документов имена тех афганцев, которые оказывали содействие американцам. Этих афганцев можно называть коллаборантами, а можно думать, что они понимают губительность «Талибана» и не хотят окончательного возвращения своей страны в средневековье, потому и помогают бороться против них. Публикация документов ставит под угрозу жизнь не только этих людей, но и жизнь их близких.
Однако журналисты считают, что правительства в демократических странах не имеют права вести войны втайне от своих граждан: избиратели имеют право знать всю правду о том, что происходит там, где погибают солдаты — их дети и отцы.
Эта война идет не первый год, и налогоплательщики в США знали, сколько миллиардов будет положено на алтарь борьбы с «Талибаном». Если идет война и на нее тратятся в том числе и твои деньги, ты заинтересован в том, чтобы эта война была успешна. Для этого необходимы определенные ограничения информации, иначе вы войну проиграете. Пресса может писать все что угодно. Репортажи, аналитические догадки могут осуждать тактику ведения войны или поведение солдат по отношению к мирному населению и пленным — вспомните скандалы вокруг пыток в Гуантанамо. Но если речь идет о военной тайне, разглашение которой мешает успешному завершению операции, то тогда ничего не остается, как ее ограничить. Информация, которая незаконным путем выведена из закрытых источников, это не репортаж журналистов. Закрытую информацию публиковать нельзя, если страна ведет войну с согласия Конгресса, народа.
Американский Конгресс хотя бы обсуждает траты на войну, в России все статьи бюджета, связанные с военно-промышленным комплексом, идут под грифом «Секретно» и принимаются Госдумой без обсуждения. Граждане знать не знают, на что идут их налоги.
В России не осталось почти ничего, что стоило бы секретить. Мы отстали безнадежно, и секретить остается только нашу слабость. Приведу пример, который касается той сферы научно-технической деятельности, которой я занимаюсь.* * Академик Рыжов на протяжении 6 лет был ректором МАИ, в настоящее время — член Совета по внешней и оборонной политике. В 1999 году был принят закон «Об экспортном контроле», существует список тем закрытых или тем двойного значения. Трактуют его наши чекисты слишком широко. Я столкнулся с этим в начале 2000-х годов, когда сломали проект по гиперзвуковому ракетному двигателю. В этой сфере мы очень хорошо развивались, взаимодействуя с французами. Проект нам сломали, просто услышав слово «гиперзвук». У нас было все: полигоны, французы давали деньги — по $2 млн на каждый экспериментальный пуск, у нас были в избытке ракеты для экспериментов из числа списанных. Сломали. Я боролся, ездил в Управление экспертного контроля Минобороны, встречался с замначальника Генштаба по технике, с замминистра обороны по науке и технике, объяснял: «С вашими трактовками мыловаренный завод может стать производителем химического оружия». Все впустую. В итоге мы безнадежно проиграли эту гонку, хотя были впереди планеты всей: американцы в прошлом году с третьей попытки заставили гиперзвуковой летательный аппарат 140 секунд пролететь.
Так можно все же провести какую-то черту между тем, что должно быть засекречено, а что нет?
У нас — нельзя. У нас всегда все было сверхзасекречено. А когда все засекречено — ничего не засекречено и полный бардак. К тому же наши чекисты проведут такую черту, что ничего не останется. Приговоры по делам Данилова, Сутягина — тому подтверждение. Вместе с моим покойным соседом, нобелевским лауреатом Виталием Гинзбургом, мы писали обращения по этим делам, по делу Игоря Решетина из ЦНИИмаша. Единицы удалось вытащить. Посадили, а потом с трудом отпустили Оскара Кайбышева, развалив созданный им в Уфе Институт сверхпластичности. Эту технологию мы еще в советские годы продавали и в Италию, и в Южную Корею. Сверхпластичность — это не стружку пилить... Хорошие идеи бросили в мусорную корзину, зато чекисты показали, что они нужны. Если бы у общества была информация о таких делах, может быть, такого и не случилось бы.
