Какое море плещется у гаваней городов Гринландии, страны Александра Грина, — Лисса, Зурбагана, Гель-Гью, Покета? По какому морю плавали капитан Дюк, капитан Гез и Артур Грэй под алыми парусами? По какому морю бежала к своему сияющему острову Фрэзи Грант? Конечно, это оно, то самое флибустьерское, дальнее, синее — прибежище одиноких и непонятых очарованных душ, таких как Павел Коган, который придумал ему название, и Александр Грин, 130-летие которого отмечают 23 августа романтики всего мира.
Единственное море, отпущенное в жизни Александру Степановичу Гриневскому, матросу, революционеру, политическому арестанту, охотнику, книгочею, писателю, — было Черное, близкое и достаточно прозаическое, и еще немного Каспийского. И что только Грин из всего этого не сотворил! Ведущее в далекий путь Несбывшееся, которое сбывается только в гриновских произведениях; твердая уверенность, что тайна — это очарование; чистые, окрыленные, прекрасные девушки, бегущие по волнам над грязью и прозой жизни, с именами ласточек и фей: Дэзи, Фрэзи Грант, Тави Тум, Молли, Ассоль, Джесси. Как в старой любимой каэспэшной песне: «Горы далекие, горы туманные, горы и убегающий, и улетающий снег. Если вы знаете, где-то есть город, есть город, если вы помните, он не для всех, не для всех».
Герои Грина — не хлюпики, не слюнтяи, не трусы и не обыватели. Их радость всегда — грозная; они умеют отстреливаться от жизни и достойно умирать, как Давенант, герой «Дороги никуда»; они закрашивают кровь на распятии, как это сделал юный Артур Грэй, ибо не могут допустить, чтобы человека приколачивали гвоздями к кресту; они, как герой «Бегущей по волнам», вступаются даже за обиженную и побитую проститутку; они ищут клады и неоткрытые острова, как Тарт; они тверды и немногословны, как пират Аян; они всегда на стороне слабейшего и угнетенного и всегда против власти.
В послесталинское время могилу Грина курировал КГБ, не допуская к ней паломников. После смерти они все-таки его раскусили
Грин не очень любил бездельников и пьяниц, праздно мечтающих о «мужицком рае, где калачи, золото и кумач», но если расстреливали бунтующих крестьян, он всегда был на их стороне. И его «Третий этаж», «Карантин», «Маленький заговор», «Апельсины» еще в детстве преподали нам великую истину: нельзя быть на стороне жандармов, штыков, начальства и властей, тюремщиков и тюрем, государства и пушек. Если бы Грин познакомился с танками, он бы возненавидел и их.
В молодости по обстоятельствам жизни он был близок к революционерам. Ничего не поняв в эсеровской программе, тем не менее инстинктом «флибустьера и авантюриста» он выбрал тех, кого сажали и вешали. Впрочем, злодейство ему претило, и от эсеров он ушел в свой мир, который был гораздо лучше нашего: добрый, честный и мужественный мир, где негодяи всегда посрамлены.
Грин — как те капитаны Гумилева: «Чья не пылью затерянных хартий — солью моря пропитана грудь, кто иглой на разорванной карте отмечает свой дерзостный путь».
Великий писатель, вдохновенный, но совершенно беззащитный сказочник, успел умереть в 1932 году от чахотки, в страшной нищете, но на свободе. Все досталось Нине, его Дэзи и Ассоль, которая отсидела 10 лет после войны за мифическое «сотрудничество с оккупантами», то есть за то, что осталась в Старом Крыму охранять могилу мужа. Даже в послесталинское время эту могилу курировал КГБ, не допуская к ней паломников-интеллигентов. После смерти Грина они все-таки его раскусили.
В наше подлое, растленное, продажное время Гринландия, наша вечная Родина, остается паролем и местом встречи всех порядочных людей. Это наш город. «Поездом — нет, поездом мне не доехать, и самолетом тем более не долететь. Он задрожит миражом, он рассыплется эхом, но я найду, я хочу и мне надо хотеть» (Ю. Кукин).