Видеоверсия — www.youtube.com/watch?v=B0WXakNZiqg
Евгения Альбац*: Путин начал чистку в среде силовиков. Он отправил в отставку главу Совета безопасности, генерала ФСБ Николая Патрушева и министра обороны, генерала армии Сергея Шойгу. Последний занял пост секретаря Совета безопасности, министром обороны стал экономист, бывший вице-премьер Андрей Белоусов. Сын Николая Патрушева Дмитрий получил кресло вице-премьера. Сам Патрушев‑старший назначен помощником президента, как и бывший губернатор Тульской области Алексей Дюмин. Продолжаются аресты высокопоставленных чиновников Министерства обороны. Что означают эти перестановки, почему Путин начал менять коней на переправе? Не только в оппозиционных русскоязычных СМИ, но и в англоязычных сетях бурно обсуждают эти отставки. Как вы объясняете, почему такой ажиотаж? Что говорят в Москве?
Михаил Виноградов: Такие масштабные кадровые изменения происходят не так часто. Шойгу был назначен министром обороны в 2013 году. Патрушев возглавляет Совет безопасности с 2008‑го. Это фигуры, которые не менее заметны, чем премьер или руководители палат парламента. С другой стороны, этих кадровых переподтверждений или перестановок ждали в том числе как знака, насколько российская власть и первые лица довольны тем, что происходит в последние два года. В России не принято говорить о проблемах, тем не менее, конечно же, есть эмоции. Эмоций перед перестановками можно было выделить две: первая — «так жить нельзя». Потому что итоги последних двух лет достаточно противоречивы, расплывчаты, периодически выползают потенциально стрессовые разломы, проблемы, нюансы. С другой стороны, понятна инерция: всё нормально, зачем что-то менять, особенно в ситуации, когда любая серьезная перестановка на полгода-год может парализовать большое ведомство.
Поэтому первоначально, когда были изменения в правительстве только в гражданской части, возникло ощущение, что концепция «всё нормально» скорее побеждает. Однако то, что пошли на такое заметное преобразование в силовом блоке, показало, что «так жить нельзя» пробивается, и эти эмоции достигают верхов, притом что новая схема носит пока, как представляется, довольно экспериментальный характер, выглядит скорей импровизацией, нежели выношенной схемой. Андрей Белоусов, новый министр обороны, еще 7 мая, в день подписания указа о национальных целях активно комментировал, как эти цели будут реализоваться, и это выглядело как сопровождение указа Путина.
С подводной лодки выхода нет
Андрей Колесников: Я не стал бы называть это «чисткой», я думаю, что это такой стиль Путина — экстравагантное, неожиданное решение. Посадить на министерство обороны Андрея Белоусова, сделать так, чтобы он не отказался... Хотя деваться ему, естественно, некуда, все представители элиты — заложники Путина, и выхода с подводной лодки нет. Но задним числом все стали рационализировать это событие, и рационализировать в принципе правильно, потому что экономика приобретает военный крен, это надолго, расходы государственные на оборону и вообще всё военное — гигантские, сопоставимые уже с Советским Союзом, ну и соответственно должен быть куратор, который обеспечит целевое и разумное расходование средств и при этом не связан с военными кланами.
Это упование на некое волшебство: придет человек, который умеет распоряжаться государственными деньгами, который верит в математические модели, верит в то, что государственные деньги обязательно сработают
С другой стороны, это упование на некое волшебство: придет человек, который умеет распоряжаться государственными деньгами, который всю жизнь верил в волшебную силу государственных денег, поскольку он, условно говоря, кейнсианец, человек, который верит в математические модели, верит в то, что государственные деньги обязательно сработают, хотя в советских и российских условиях, кстати сказать, никогда не действовало. Тем не менее это вера в долговременный, долгосрочный крен в сторону военной экономики, «экономики звездных войн», которая будет тянуть ВВП и развивать всё остальное: подтягивать зарплаты, помогать людям зарабатывать нормальные деньги, и т. д. Это один срез этих назначений. Второй срез, может быть, менее значимый и тоже не очень понятный: появление двух персонажей из числа сыновей больших начальников, назначение Ковальчука-младшего на Счетную палату и повышение Патрушева-младшего до вице-премьера с довольно широким объемом кураторства. Не является ли это признаками коллективного престолонаследия будущего? Это проба пера, до этого еще очень далеко, Путин никуда уходить не собирается.
Михаил Виноградов: Все точки над «ё» пока не расставлены. Скажут, что военная тема у нас теперь в Генштабе, а не в минобороны, но завтра назначат какого-то сильного зама Белоусова, и всё опять поменяется. Поэтому наверное один из вопросов, который остается: всё поменялось или в принципе ничего особенно не изменилось? Казалось бы, Белоусов знает, как добывать деньги из экономики, но собственно добыванием он заниматься не будет, потому что из правительства он ушел, там на ключевых позициях другие люди — Мантуров, Новак, они немножко про другое. И тот же Михаил Мишустин в выступлении в Думе особенно военной тематики не касался и по-прежнему остается в роли премьера как бы мирного времени. Поэтому на вопрос о том, всё изменилось или всё пока в стадии эксперимента, до конца мы ответа пока не получили.
Платоныч мне друг
Евгения Альбац: Несколько лет назад было много разговоров о том, что Николай Патрушев тяжело болен. Правда, это периодически говорят обо всех главных лицах российского государства. Андрей, вы говорили, что просто так отправить Патрушева в отставку Путин не может. Почему?
Андрей Колесников: Ну все-таки друг. Хотя, нужно сказать, что Шойгу — тоже друг. Причем друг до такой степени, что они бегали без рубашек по половине России не один раз, ловили рыбу, наслаждались видами редких животных, загорали, в конце концов, и вообще было время, когда Шойгу чуть ли не преемником считался и имел довольно высокий рейтинг, который тем не менее сгорел в высших слоях атмосферы.
Евгения Альбац: Тогда у меня сразу другой вопрос. Мне казалось, что отставка Шойгу была предопределена — после того как отправили за решетку его заместителя Тимура Иванова, про которого говорят, что он был держателем кошелька клана Шойгу. Назначение его на место Патрушева, это плавная перестановка перед отправкой в Лефортово? Или нет? Глава Совета безопасности занимается координацией деятельности силовиков, прежде всего чекистов и полицейских. Как Шойгу может координировать министерство и вообще иметь какое-либо дело с министерством обороны, если его собственного зама поймали за руку?
Андрей Колесников: Я думаю, что координировать он ничего особенно не может. Я не уверен, что и Патрушев занимался этой самой координацией, мы видели, что делал Патрушев: он занимался конспирологическими теориями и претендовал на роль идеолога режима. Многие из его высказываний, позиций оказывались близкими к путинским представлениям о мире и в какой-то мере зафиксированы во всяких документах о традиционных ценностях, возможно даже в указе об историческом просвещении от 8 мая... А второе — странным образом почему-то он всякий раз, когда сюда приезжали американцы на всякие переговоры, с верхнего уровня, высшего или ниже высшего, почему-то все встречались с ним.
Евгения Альбац: Считалось, что он — ухо Путина.
Андрей Колесников: Но он же в результате распугал всех американцев, собственно, всё закончилось печально — спецоперацией, ни о чем не договорились. Вроде как этим МИД должен заниматься, почему занимался этот человек? Ну да, была и в советское время конкуренция между МИДом и международным отделом ЦК, но здесь все-таки что-то другое. Короче говоря, наверное, Шойгу в Совбезе нужно самому себе придумать некое занятие. Как Дмитрий Анатольевич Медведев себе занятие придумал — пугать всех в собственном телеграм-канале.
Евгения Альбац: Михаил, вы что думаете по поводу Шойгу? Как вам моя концепция о том, что сейчас Путин будет зачищать людей Шойгу в министерстве обороны? Шойгу может отправится вслед за Тимуром Ивановым в Лефортово?
У массы ключевых чиновников существуют люди, которые находятся под уголовными делами, это реалии последних лет десяти. Сам Шойгу последние два года выполнял важную функцию громоотвода. Он оттягивал на себя негатив, отвлекая его от Владимира Путина
Михаил Виноградов: Мне это кажется маловероятным. Была ли его отставка предрешена? Кому-то она казалась предрешенной весной 2022 года, когда он исчезал и когда были достаточно серьезные проблемы на фронте. Пригожинский мятеж тоже был мощнейшим стресс-тестом. Арест Тимура Иванова — событие по стрессовости сопоставимое. С другой стороны, заложники почти во всех командах существуют, это практика не самая новая. И у Дмитрия Медведева, и у массы ключевых чиновников существуют люди, которые находятся под уголовными делами, это реалии последних лет десяти, в этом плане ничего нового не произошло. Сам Шойгу последние два года выполнял важную функцию, которая ранее была у Дмитрия Медведева — функцию громоотвода. Он оттягивал на себя негатив, отвлекая его от Владимира Путина. Это важная политическая роль, и сейчас эта ниша становится вакантной, и наверное на нее кого-то будут номинировать. Шойгу демонстрировал чудеса политической выживаемости, даже реакция на арест Тимура Иванова выглядела очень даже тройственно. Это что — готовность сдаться, бунт или умение не замечать проблем и каждый раз выкручиваться? Потому заявление Шойгу по поводу того, что происходит с поставками вооружений на фронт уже после ареста Тимура Иванова выглядит достаточно двусмысленно, в чем-то даже бунтарски. Внешне было про то, что мы добьемся особых успехов, «особенно если» — и дальше начинал говорить про вооружение.
То есть не факт, что до конца всё было предрешено. Пост секретаря Совбеза — это статус, а не источник полномочий. Пока, безусловно, эта позиция — знак неприкосновенности для Шойгу, он никуда не исчез. Шойгу и раньше показывал способность терпеть, выжидать, дожидаться какой-то следующей истории, и в этом плане он один из мастеров политического выживания в России. Притом что тучи периодически сгущались. И особенно последние пару лет.
Боится ли Путин военных?
Евгения Альбац: Одна из гипотез, которую сейчас обсуждают, это что назначение Андрея Белоусова может быть связано со страхами Путина перед военными. Это страх, который всегда преследовал советских генсеков. История с Жуковым, маршалом Победы, который потом арестовывал всесильного Лаврентия Берию, у многих стоит перед глазами. И поэтому одна из гипотез заключается в том, что Путин опасается какой-то нелояльности внутри Министерства обороны. Тем более что мятеж Пригожина дает для этого основания, история с Суровикиным и история с генералом Павловым, которого отослали куда-то в Сирию... Многие генералы были недовольны тем, что российская армия отдала Херсон и потом отступала из Харьковской области. На самом деле это отложенная месть, неторопливая: сначала набрали материал, сумели добиться отставки и ареста Тимура Иванова, и теперь Путин ставит очень лояльного, очень близкого, связанного с ним в том числе по всяким православным делам Андрея Белоусова, в то время как ФСБ будет заниматься генералами. Мне это напоминает историю, как Путин, когда пришел к власти, тихо-тихо стал уничтожать Главное разведывательное управление, которое было главным источником различных мятежей и переворотов: Квачков, марш из Коврова на Москву, и т. д. Как вам такая концепция?
Андрей Колесников: Ну когда-то Егор Тимурович Гайдар писал и говорил не один раз, что наши военные не в Вест-Пойнте обучались, и поэтому если они, допустим, затевают переворот, то результатом этого переворота не будут либерально-экономические реформы и передача власти гражданским президентам, как это произошло 50 лет назад в Португалии. У нас, думаю, такие модели вряд ли употребимы, и военные какие-то совершенно другие. Они либо ультраконсервативные и могут выражать некое неудовольствие, но при этом не могут сконструировать заговор, это ведь тоже особый талант — быть заговорщиками. Они, как многие бюджетные учреждения, получающие большие деньги, очень дорожат своими зарплатами и своим положением и предпочитают обсуждать вновь назначенного министра, быть недовольными им или наоборот довольными. Сергеем Шойгу, кстати, были довольны поначалу: он привлек много денег, они просто купались в деньгах и прекрасно себя чувствовали. Никто из них совершенно не собирался воевать. Под это они, так сказать, не подписывались.
Евгения Альбац: Я не могу вам не напомнить историю, когда Путин отстраняет де-факто Герасимова, главу Генштаба, назначает руководителем объединенного фронта в Украине генерала Суровикина, которого поддерживал публично Пригожин и одновременно публично обкладывал всеми возможными неприличностями и Шойгу, и Герасимова... Одновременно появляется письмо генерала Павлова, который говорит о том, что нету того, сего, пятого, десятого... Не могу сказать, что это было похоже на ситуацию с генералом Рохлиным, который готовил переворот, но тем не менее ситуация была стремная. И Путин должен быть зол за Шойгу за то, что тот допустил публичную свару с Пригожиным, и мне кажется, что это не могло пройти безнаказанно.
Андрей Колесников: Может быть. С другой стороны, Белоусов — может ли этот человек предотвращать заговоры?
Евгения Альбац: Предотвращать заговоры будет ФСБ, как в Советском Союзе это делал КГБ. А Белоусов будет создавать из министерства обороны министерство ВПК, а чисто военные дела уйдут в Генеральный штаб.
Андрей Колесников: Так и будет. Больше того, сегодня Белоусов заговорил, например, о переполненности госпиталей. Совершенно неожиданная тема, это немножко снизило пафос от того, кто назначен и какие функции мы ему или придумываем, или они будут реальными. Он вдруг обратил внимание на эту социальную проблему. Мне кажется, что он чувствует себя пока не очень уверенно в этой неожиданной роли. Но Путин же всегда не то чтобы наказывает элиты, а показывает, что им все время стоит ждать каких-то неожиданностей. Белоусову будет непросто в этой не очень близкой для него среде зарабатывать себе авторитет, хотя он имеет харизму, подкрепленную путинским назначением. Тем не менее он совершенно из другой среды. Экономист, математик, кибернетик, модели экономические... И он очень был углублен узко технологические вопросы, все его интервью последнего времени были посвящены технологиям. Но пересилить даже своих противников в финансово‑экономическом блоке, Набиуллину и Силуанова, он не очень мог. Он был противовесом, там соблюдался, скорее, баланс. Трудно сказать сейчас, насколько он справится с новой должностью.
Евгения Альбац: Михаил, что вы скажете? Как вам видится конструкция с Андреем Белоусовым во главе министерства обороны? Почему сейчас и что Путин от этого хочет?
Михаил Виноградов: Есть ли у Путина страх перед военными? Ну, страх — категория иррациональная. Косвенно на такую тревожность указывает то, что никто из военачальников последних двух лет не стал особенно узнаваемым, кроме Суровикина, то есть государственная пропаганда не делала большого акцента на наших новых героях, не было очевидного промоушена новых генералов. Но был очевидный интерес, любопытство, стремление их приподнимать. Наверное, если бы была большая тревожность перед военными, мы бы увидели символические шаги: погибшие во время пригожинского мятежа летчики, наверное, публично получили бы какие-то награды, но этого не произошло. А армия — среда довольно чувствительная к наградам, к званиям, в том числе к посмертным, это важная ценностная составляющая. То есть если бы все время озирались на потенциальное недовольство военных, наверное, были бы символические шаги по их задабриванию. Этого не было.
Сегодня пока тактически (может быть, послезавтра все поменяется) мы видим, что из микрокризиса вышли ослабленными и минобороны, и Совет безопасности, и правительство — все ключевые игроки, и дальше вопрос — кто будет бенефициаром, этот вопрос пока не решен.
Война кланов
Евгения Альбац: Будет ли Путин перекраивать администрацию президента?
Михаил Виноградов: Процесс назначений всегда еще менее прозрачен, чем процесс увольнений, мы это увидели, и здесь гадание бессмысленно. Никто из чиновников не может быть уверен в том, что все останется по-прежнему.
Евгения Альбац: В российских телеграм-каналах и в соцсетях очень активно обсуждаются роли разных кланов. Сейчас очень активно говорят о том, что мы являемся свидетелями войны двух кланов — клана Юрия Ковальчука, которого называли одним из ближайших к Владимиру Путину, и клана Сергея Чемезова, главы «Ростеха», под которым еще до войны было 1200 предприятий, а сейчас и сосчитать трудно, сколько он набрал в результате национализации ушедших иностранных компаний. Говорят, что в результате нынешних перестановок выиграл Чемезов. Или это просто досужие размышления людей, которые довольно далеко находятся от Москвы?
Клановость во власти, конечно, присутствует. Другое дело, что она в большей степени бизнесовая, это борьба за деньги, власть здесь скорее инструмент
Андрей Колесников: Если и есть борьба кланов (наверное, она есть), то в результате этих назначений достигнут некий баланс, потому что первый вице-премьер Мантуров — человек Чемезова, сменивший его на посту министра торговли Алиханов — человек Мантурова. Серьезно повысился Мантуров, вроде как его очень любит Путин. Притом что по своему складу он, конечно, не Тимур Иванов, но мы помним скандал с дорогими президентскими номерами в отелях, которые резервировались для Мантурова. То есть он любит красивую жизнь, но не настолько демонстративно.
Чемезовский клан укрепляется, у них есть молодой перспективный Алиханов, да и Мантуров нестарый человек, у него могут быть какие-то перспективы. Мало ли, нужно будет когда-нибудь Мишустина объявить козлом отпущения, Мантуров вполне может претендовать на следующую ступеньку в правительственной иерархии. Ковальчук-младший назначен в Счетную палату, это явный трамплин для чего-то. Наверное, он перспективный человек, папа и дядя может быть надеются на что-то, продвигают престолонаследие. Патрушевы тоже не в накладе. Позиция у младшего довольно серьезная — вице-премьер. Эта семья тоже в неплохой позиции. Баланс, мне кажется, соблюден, можно работать дальше на первую фигуру, которая все равно остается главной и всех их переставляет на этой шашечной доске.
Михаил Виноградов: Клановость, конечно, присутствует. Другое дело, что она все-таки в большей степени бизнесовая, это борьба за деньги, и власть здесь скорее инструмент. А с точки зрения притязаний этих кланов на конкретные решения, я думаю, что от них мало что зависит. Они прагматически, здесь и сейчас, извлекают возможности, ресурсы, ренту из текущего административного влияния.
Вариант Политбюро
Евгения Альбац: Стало общим местом говорить о том, что в России произошла деинституционализация, что всё базируется на персоналиях. Кто-то из наблюдателей говорит, что Совет безопасности — это вариант Политбюро при Путине. Значит ли это, что как Сталин во время войны, да даже раньше, ещё до войны практически ликвидировал Политбюро, оно перестало собираться, и он стал единоличным правителем, так и Путин видит себя Сталиным 2.0, у которого есть Ставка главнокомандующего и все рапортуют ему. Никаких прокладок в виде Политбюро 2.0 с рассказами про то, что сейчас взорвется вулкан в Yellowstone в Соединенных Штатах, их засыплет пеплом, поэтому Соединенные Штаты готовят себе территорию в Украине — такой ереси ему больше не нужно.
Второй вопрос связан с тем, насколько сохранит свое влияние администрация президента в условиях, когда Дума окончательно превратилась в нечто совершенно непонятное, где голосуют за то, что им приносят из исполнительной власти или из президентской администрации. Происходят ли какие-то институциональные подвижки?
Михаил Виноградов: Мне кажется, администрация президента — исторически самый понятный институт российской власти. Совет Безопасности все время менялся, а администрация больше выстроена, менее публична. Пока что снижение роли администрации представить себе сложнее, чем отставку Сергея Шойгу. Что касается Совета безопасности, то он вряд ли похож на Политбюро, физически эти люди достаточно редко вместе собираются, чаще дистанционно. Да, это дает им статус, возможность писать доклады по темам поручения, но сказать, что это коллегиальный институт, который сверяет часы — было бы приукрашиванием.
Андрей Колесников: Я бы согласился с тем, что Совет безопасности не похож на брежневское Политбюро, все-таки при Брежневе там поддерживался статус коллективного руководства. У Путина руководство не коллективное, здесь более корректно сравнение с поздним Сталиным, с его глубоким недоверием к собственным ближайшим соратникам — то против Молотова неожиданно возникло раздражение, то Микоян чуть не впал в немилость, ну и так далее. У Путина в этом смысле есть что-то общее с поздним Сталиным, но даже Сталин был более публичным, чем Путин сейчас, который свои эмоции склонен скрывать, и мы поэтому гадаем, кто там у него в чести, кто в немилости. Совбез, наверное, витрина режима, а не реальный управленческий орган, это очень персонализированная система.
Что касается администрации, ее всегда сравнивали с ЦК КПСС, но все-таки это немножко другое. Безусловно, это мощный орган, много решающий, внутри самой администрации есть очень сильные фигуры, важные для режима: Вайно, Громов, Кириенко — но дальше какие-то малоизвестные люди, не публичные, бюрократические. Там есть свой микроотстойник, советники, например. Куча помощников разнообразных, это как бы более высокий статус, они не очень светятся.
Есть серьезные бюрократы, которые сидят очень долго на своих местах, та же Лариса Брычева, это государственно-правовое управление, она была еще у Ельцина, причем у Ельцина раннего. Эта дама пропускает через себя в правовом смысле абсолютно антиконституционные законы, она должна их визировать. Как это вообще вяжется с ее личным представлением о юриспруденции, о том, что такое право? Есть, между прочим, Дмитрий Козак, который до сих пор заместитель главы администрации президента, о котором ничего не слышно после знаменитого разноса Путина перед вводом войск в Украину. Потому что про Дмитрия Казака говорят, что он был единственный в этой системе, кто открыто выступил против. Но он сохранил свою позицию и продолжает каким-то образом работать.
Очень интересная конструкция, но в ней много вот каких-то лакун, совершенно как бы малозначащих, чисто бюрократических, или даже синекур.
Кто делает экспертизу
Евгения Альбац: Что является аналитической группой Путина? Во времена аннексии Крыма говорили, что для Путина главным источником информации и анализа стала коллегия ФСБ. И тогда он практически перестал общаться с технократами в правительстве.
Михаил Виноградов: Может быть, он не нуждается в серьезном анализе, потому что любая экспертиза — это усложнение картины мира. Тяжело, когда тебе все время усложняют картину мира, тем более ты понимаешь, что любой чиновник пытается угадать твои желания. Это неизбежно в такой устоявшейся системе. И уровень доверия в этом плане снижается. Поэтому я думаю, что есть доверие к людям, которых он давно знает, и скепсис в отношении тех, кто усложняет картину мира. Хотя если посмотреть на видео с Белоусовым прежних времен, то Белоусов находил возможность давать альтернативную позицию, говорить, что все не так просто и однозначно. И возможно получил за это бонус, если пост министра обороны — это бонус, а не горячая картофелина.
Евгения Альбац: Набиуллина, Греф, Костин, Миллер — эти люди представляют серьезные институты. Что с этими людьми — надо ожидать каких-изменений?
Есть понимание, что не надо чинить то, что работает, экономика оказалась гораздо лучше алармистских прогнозов. Не факт, что устойчивая на долгую дистанцию, но пока все-таки прошла тест на выживаемость
Михаил Виноградов: Ну, большой кадровый пасьянс перераскладывается, вот мы видим, что вице-премьер Хуснуллин с думской трибуны сказал, что у нас что-то слишком высокая ставка рефинансирования, это привет Набиуллиной, у которой полномочия до 2027 года и которая, спасая в том числе национальную валюту перед президентскими выборами, подняла ставку рефинансирования, во многом обрушив ипотеку в России. Но она, понятно, работала на большую задачу. Тем не менее ее пытаются троллить. Естественно, большая перераскладка касается не только тех, у кого срок полномочий заканчивается, в зоне неуверенности бывают все.
С другой стороны, мы видим, что экономика штука непостижимая, российскую власть периодически пугают кризисами, они не наступают, и по сути с 1998 года у нас период относительно бескризисного существования. Это немножко расслабляет. И в общем есть понимание, что не надо чинить то, что работает, а в данном случае экономика оказалась гораздо лучше алармистских прогнозов. Не факт, что устойчивая на долгую дистанцию, но пока все-таки прошла тест на выживаемость. С руководителями госкомпаний, с Набиуллиной встречи у Путина происходят регулярно и даже чаще, чем со многими министрами.
Андрей Колесников: Я думаю, что серьезный экономический консалтинг сейчас не очень в чести, Путин всегда слушал больше министров, чем каких-то советников или собственное экспертное управление, про которое сейчас никто не вспоминает, а оно есть в структуре администрации. В начале собственной карьеры, когда он только стал президентом, он собирал иногда экспертов. Именно экспертов, а не чиновников. Но это был первый срок Путина. Потом он потерял к этому интерес и принял другую модель взаимоотношений с экспертным сообществом. В последние довоенные годы очень активно работала Академия народного хозяйства в качестве консалтинговой структуры. Огромный массив аналитики шел в правительство, в аппарат правительства, сейчас этого нет или происходит в существенно меньшей степени. Путин сам говорил, что он доверяет информации от спецслужб: папочки ФСО, папочки ФСБ и СВР — это главный источник его знаний. Когда почти 25 лет полагаешься на эти папочки, происходит искажение представления о мире и становятся возможными такие иррациональные вещи, как спецоперация. Кагэбешник должен был бы работать с информацией профессионально и более умно — хотя бы так, как он это делал поначалу. Но в том, что касается экономики, он в большей степени доверяется нормальным экономистам-технократам, чем экономистам-знахарям. Вот это у него осталось.
Евгения Альбац: То есть тут изменений ждать не надо?
Андрей Колесников: Всегда можно ждать.
Сигналы в систему не поступают
Евгения Альбац: Дмитрий Песков, пресс-секретарь Путина, сказал, что сейчас расходы бюджета, связанные с войной — 6,7% ВВП. Это колоссальные деньги. Каким образом Путин собирается балансировать это с расходами на социальную сферу? На нее, как я понимаю, расходы сокращаются постоянно?
Андрей Колесников: Здесь надо помнить, что больше 20 процентов бюджетных расходов являются секретными. Это означает, что на оборону, безопасность и всё что с этим связано тратится больше денег, чем 6,7 процента ВВП. Это официальные цифры, никто этого уже давно не стесняется, эта цифра потихоньку растет. Трудно назвать экономику целиком милитаризованной, но она движется в эту сторону. И власть в широком смысле, и сам Путин укрепляются во мнении, что милитаризация не во вред, а во благо, потому что это драйвер ВВП, зарплат, и т. д. Однако чтобы что-то потратить — нужно что-то собрать с населения, отсюда налоговая контрреформа, введение прогрессивного налога, средний класс немножечко взвоет и будет нести это бремя. Власти сами показывают, что есть некоторые проблемы со сбалансированностью бюджета, однако он удивительным образом балансируется. Даже специалисты по бюджетной политике в прошлом году думали, что дефицит бюджета будет зашкаливать, но этого не произошло. Это большая заслуга не только тех, кто манипулирует цифрами, но и кто реально работает над сбалансированием бюджета. При всех колоссальных военных расходах они держат планку соблюдения социальных обязательств. Более того, социальные обязательства будут расти, потому что нужно платить многодетным семьям, поскольку у Путина приоритет: «давайте, рожайте больше будущих солдат и работников ВПК». Выплаты семьям пострадавших во время СВО, убитых или раненных, это довольно большие деньги. И это всё идет по разделу социальных расходов. Как долго можно будет балансировать бюджет при таком перенапряжении его военными и социальными расходами — большой вопрос. Советский Союз такую нагрузку не выдержал, но сейчас есть рыночная экономика, из которой можно вытянуть деньги и спасти бюджет. В этой логике действуют наши начальники.
Михаил Виноградов: Я думаю, что сигналы о том, что социальные проблемы носят значимый характер, в систему не поступают. Бывают локальные выплески эмоций, во время наводнения в Оренбургской области мы много чего услышали про руководителей региона, города, страны. Или в Башкирии были волнения, в том же Хабаровском крае после ареста Фургала. Но за этими выплесками не следует дальнейшей стратегии давить на власть. Поэтому на сегодня это не воспринимается как проблема.
* Евгения Альбац, Андрей Колесников в РФ объявлены «иностранными агентами».
Фото: пресс-служба Кремля