Евгения Альбац*: Никита, в начале новой книги «Время Андропова» ты много страниц посвящаешь выяснению вопроса, был ли глава КГБ, в какой-то момент член Политбюро ЦК КПСС (а короткое время в конце жизни и генеральный секретарь ЦК КПСС) Юрий Владимирович Андропов евреем, как об этом много говорили и тогда, и потом. Откуда такой интерес к происхождению?
Он сам был виноват в том, что начал скрывать сведения о своих родителях, стал путать даты смерти матери, и это было настолько заметно, настолько неприлично и с точки зрения здравого смысла необъяснимо и даже глупо, что этого не могли не заметить проверяющие
Никита Петров: Первая глава посвящена, конечно же, происхождению Андропова, но вовсе не поиску ответа на вопрос, был ли он евреем или нет — этот вопрос меня занимал меньше всего, и там однозначного вывода я не делаю. Интерес существовал по той простой причине, что у Андропова как у руководителя страны был тот бэкграунд и тот комплекс, который в действительности выстроил его жизнь, с одной стороны, а с другой, тянулся за ним как хвост и портил ему жизнь. Андропов в одной из ранних своих биографий или объяснений по поводу несуразностей биографии так и пишет: эта проклятая биография мешает мне жить и работать. Но ведь он сам был виноват в том, что начал скрывать сведения о своих родителях, стал путать даты смерти матери, и это было настолько заметно, это было настолько неприлично и настолько с точки зрения здравого смысла необъяснимо и даже глупо, что этого не могли не заметить проверяющие, та же инспектор из ЦК ВЛКСМ Капустина: она окончательно потеряла возможность или даже надежду разобраться во всем этом. В конце концов Андропов добился своего, от него отстали. Но тянущийся за ним постоянно шлейф неясности, недоговоренности давал пищу для разного рода предположений.
Юрий Андропов
Вопрос о том, был ли он евреем, я лично напрямую не задаю, этот вопрос задают другие биографы Андропова, и на этот вопрос мне нужно отвечать, потому что биографы «патриотического», русофильского направления в один голос утверждают, что Андропов был евреем, причем им для этого не нужны никакие анкетные данные, они это выводят просто на основании его внешности. Для них это почему-то важно. Для меня, кстати говоря, национальность Андропова абсолютно не важна, для меня важнее другое — что для него самого в этом есть как-то недоговоренность и предмет скрывания. Дело в том, что Андропов по анкетам всегда писался русским, можно в этом не сомневаться — все анкеты лежат в его личном деле, которое хранится в Российском государственном архиве новейшей истории. Здесь всё в порядке. Но вопрос в другом. А если бы Андропов продолжал жить при царском режиме и ему дали бы паспорт, что там значилось бы? В паспортах Российской империи не было графы «национальность», там была графа «вероисповедание», а там бы значилось «православный», никакого сомнения, потому что мама его была крещенной. Сначала она вроде бы была (по первым документам из гимназии, где она работала) лютеранкой, потому что была воспитана в семье Карла Францевича Флеккенштейна, выходца из Выборгской губернии, и Евдокии Михайловны Флеккенштейн (в девичестве Сидон) тоже из Выборгской губернии, и они были лютеранами. Они значились прихожанами московской Церкви Святого Михаила. Все эти документы есть, я их цитирую, никто раньше не занимался столь подробно выяснением всех сведений о родителях Андропова. Но девочка была подброшена, и я публикую даже документ, связанный с обретением этой девочки в семье. Это рождественская история. 25 декабря 1890 года она была подброшена на Малом Спасском переулке дом 6. Девочку нарекли Женей и крестили. Есть, собственно говоря, и бумаги полицейской части о том, что она была подброшена, что она была крещена, что имя ей дали Женя. Другое дело, что Евдокия Флеккенштейн только через 2 года обратилась за удочерением, но ей московский градоначальник отказал, сказал, что это дело окружного суда, а не московского градоначальника. Девочка осталась в семье, она получила фамилию Флеккенштейн, но кто она на самом деле — вопрос остается открытым.
Евгения Альбац: Давай уточним, что Флеккенштейн это была не еврейская фамилия, это была фамилия немецкая, и они были лютеране, так?
Никита Петров: Да, так.
Евгения Альбац: Последнюю версию о том, что Андропов, конечно же, был евреем, я слышала в интервью бывшего генерала КГБ Олега Калугина Дмитрию Гордону*, они этот вопрос долго обсуждали, и Калугин сказал, что все в КГБ знали, что Андропов был евреем.
Никита Петров: Ну, в КГБ могли все всё знать. Они знали прекрасно, что его дед, наличие которого Андропов, конечно, не афишировал, содержал магазин часов и ювелирных изделий на Большой Лубянке, 26, что вообще-то рядом с тем местом, где Андропову пришлось пятнадцать лет работать руководителем. И якобы кличка Андропова была Ювелир, отсылающая к некоторым профессиональным родам занятий тех или иных наций. Я просто напомню, что в Москве вообще-то говоря евреям селиться было нельзя, только если они не были купцами первой и второй гильдии. Карл Флеккенштейн купцом ни первой, ни второй гильдии не был, он был всего лишь торговцем, который имел промысловое свидетельство, то есть будь он евреем, ему никто в Москве не позволил бы развернуть свое дело на Большой Лубянке, 26. Кстати, прадед Андропова Франц Флеккенштейн — выходец из Баварии, потому я скорее склоняюсь к мысли, что подброшенная девочка могла быть и незаконнорожденной дочерью самого Флеккенштейна. Тем более что в конце жизни возникли некоторые коллизии между Евдокией Флеккенштейн и Карлом Флеккенштейном, и Карл умер, в общем-то, не в Москве, хотя тело потом было доставлено и обряд отпевания был совершен в лютеранской церкви на Введенских горах, то есть он был похоронен на Введенском кладбище в Москве. Одним словом те, кто утверждает, что Андропов еврей, берут иную ноту и выводят другую линию, они говорят про отца Андропова, про которого ничего не известно. Но хорошо, Евгения Карловна, его мать, может быть даже и не еврейка. А вот отец... и тут уже придумывают, что это некий Велф, некий Либерман, а никакой не Андропов, а потом появился какой-то другой человек, за кого выдали замуж Евгению. Но это абсолютно ничем не подтверждено, никакими документами. Единственное, что я могу точно сказать, и ряд исследователей тоже склоняются к этой мысли, что Андропов конечно же родился в Москве, а вовсе не на далекой железнодорожной станции Нагутская, где официальные биографы обозначают место его рождения. То есть я много старался, чтобы в первой главе что-то прояснить, но могу честно сказать, что есть вещи, которые прояснить так и не удалось.
Евгения Альбац: А ты понимаешь, что все-таки Андропов так пытался скрыть? Немецкие корни? После сорок первого года это было, конечно же, отягчающим обстоятельством.
Никита Петров: Он скрывал на самом деле не национальность, потому что советская власть в первые свои годы была вполне себе интернациональным образованием, то есть власти не обращали внимания на национальность, подход был классовый. А вот классовая составляющая у него полностью хромала, потому что торговцы автоматически должны были попадать в «лишенцы». Просто бабушке Андропова повезло, Карл Флеккенштейн умер летом 1915 года, и она ликвидировала дело, распродала остатки и может быть на конец 1917 года, на момент октября уже никакой торговли не вела. Если бы советская власть была бы внимательна, она зашла бы в материалы Московской купеческой палаты, посмотрела бы, кому и как выдавались промысловые свидетельства. Ну и опять же здесь надо было доказать, что она использовала наемный труд. Андропов потом козырял этим и говорил, что моя бабка не лишалась избирательных прав, значит здесь всё в порядке. Но все равно ему не хотелось обозначать этой связи и этой фамилии. Ни Флеккенштейна он не хотел знать, ни тем более их занятия, торговли ювелирными изделиями и часами. Причем самое интересное, что когда Андропову пришлось в этом все-таки признаваться, потому что инструкторы ЦК ВЛКСМ копали в этом направлении (при приеме в партию очень было важно его социальное происхождение, от этого зависел кандидатский стаж в партии), он тогда писал аккуратно про торговлю часами. Часовых дел мастер, писал он, ни слова о ювелирке. Всего лишь часы, ну сидит себе, чинит и продает эти часы, в общем, невинное занятие. Одним словом, для него было очень важно именно социальное происхождение. Но понятное дело, что он даже приписывал событиям пятнадцатого года в Москве характер как будто бы еврейского погрома, хотя на самом деле погром был антинемецкий, в котором в какой-то степени пострадали его дед и бабка.
Как это бывает всегда в стихийных проявлениях «народного патриотического чувства», разгромили лавки не только иностранцев или лиц с как бы немецкими фамилиями. Половина пострадавших были граждане с вполне себе русскими фамилиями
Евгения Альбац: Давай мы скажем, что в 1915 году, после того как началась Первая мировая война и было море разливанное патриотизма, примерно как сейчас, был погром не только в Москве, но и в других городах России. Но в данном случае громили прежде всего немецкие лавки в Китай-городе. И в частности была разгромлена лавка этого самого деда Андропова, об этом сообщалось даже в газетах, как ты пишешь. После этого он вообще закрыл бизнес.
Никита Петров: Да, там и дом расселяли, а он не был владельцем дома, как многие приписывают, он был арендатором квартиры из пяти комнат и магазина из двух комнат. В общем, они переместились на следующий год на Александровскую площадь, а дело действительно пострадало. Этот погром шел под патриотическими лозунгами, несли портрет императора, распевали «Спаси, Господи, люди твоя». Но самое забавное, как это бывает всегда в таких стихийных проявлениях «народного патриотического чувства», разгромили лавки не только иностранцев или лиц с как бы немецкими фамилиями. Половина пострадавших были граждане с вполне себе русскими фамилиями. Погром это же и грабеж, и в общем-то дня два-три продолжалось это безобразие, что и получило отражение даже в печати.
Евгения Альбац: Ты говоришь, что Андропов даже писал, как его преследовала вся эта история. Я понимаю, он боялся оказаться в числе классово чуждых, для которых было множество запретов, как сейчас для «иноагентов»: нельзя было преподавать, нельзя было читать лекции, писать в газетах, агитировать. И тем не менее он сделал фантастическую карьеру. Руководитель КГБ это была мощнейшая должность в Советском Союзе, наверное вторая по силе и масштабу. Так она ему мешала, эта биография, или не мешала?
Когда Андропов в ноябре восемьдесят второго года стал генеральным секретарем, он жаловался кремлевскому главному медику Чазову, что вот опять появились какие-то люди, поехали на Северный Кавказ, выясняют мою родословную, мое происхождение. Его это беспокоило
Никита Петров: Биография, как это бывает диалектически, которая как будто бы мешает, на самом деле ему помогала. По той простой причине, что мобилизовала его внутренние ресурсы. Ему нужно было всей своей жизнью доказать, что эпизод, связанный с происхождением, не имеет никакого значения. И как только у него заладилось дело с партией, его приняли в кандидаты в члены ВКП (б) в мае тридцать седьмого года, он пошел очень резко вверх, он за год сделал карьеру от незаметного секретаря комитета комсомола судоверфи до третьего секретаря Ярославского обкома комсомола. А в конце тридцать восьмого года, когда пошел новый виток репрессий против комсомольских лидеров и когда очень многих и меняли, и арестовывали, Андропов уцелел, потому что в совершенстве овладел искусством публично себя критиковать и выходить сухим из воды: отрицать себя вчерашнего, быстро перестраиваться его научила вот эта школа сокрытия, переписывания биографии, введение всех в заблуждение биографическими сведениями. Он как будто бы получил второе дыхание, которого не было бы, если бы у него было всё нормально и пролетарски чисто. У него были очень четкие выработанные инстинкты выживания. Некоторые авторы (я не могу этого ни подтвердить, ни опровергнуть) пишут о том, что у него была тайная связь с НКВД того времени, это тоже помогло ему удержаться и не попасть в жернова репрессий в 37—38‑м году, когда всё комсомольское начальство Ярославской области было арестовано и расстреляно, включая редактора областной комсомольской газеты. А он в это время как раз поднимался вверх, становился сначала заведующим отделом рабочей и учащейся молодежи обкома, потом секретарем, а это уже высокая номенклатура. Ему оставалось только дальше развивать свой комсомольский успех. Парень был не бесталанный, умел писать статьи, и эти статьи публиковала в тридцать девятом году даже газета «Правда». И одна из статей, например, вызвала мое удивление, потому что нигде там нет славословия Сталину. Тем не менее именно такая статья могла Сталину понравиться — без фанфар, сухо, по делу: чем ярославские шинники могут помочь стране или что-то в этом духе. Я бы сказал, он был впитывающий и умеющий быстро перестраиваться человек, что стало залогом его карьеры. Так что биография, которая, по его мнению, могла помешать, на самом деле помогала. Но он все равно болезненно к этому относился. Когда Андропов в ноябре восемьдесят второго года стал генеральным секретарем, он жаловался кремлевскому главному медику Чазову, что вот опять появились люди, поехали на Северный Кавказ, выясняют мою родословную, мое происхождение. Его это беспокоило, но теперь уже беспокоило по-другому. Конечно же этих людей можно было переловить, заставить их замолчать, кого-то припугнуть, но ему вообще не нравилось, что внутри в аппарате ЦК КПСС все время о нем шепчутся, кто-то говорит — полукровка, и т. д. В стране объявленного в двадцатые годы пролетарского интернационализма в середине восьмидесятых намек на еврейство уже звучал как совершеннейшая инвектива.
Один на тысячу
Евгения Альбац: Последний начальник советской разведки генерал Леонид Владимирович Шебаршин мне рассказывал, что в КГБ перестали брать евреев в 1964 году, за исключением некоторых отделов Первого управления, где работали нелегалы. Это правда?
Никита Петров: Я думаю, что раньше. Серьезные ограничения в отношении евреев в системе госбезопасности начались тогда, когда Сталин распорядился арестовать всех евреев в МГБ. Это известная история. В сентябре 1951 года Игнатьев докладывал о деле Абакумова Сталину. <Предыдущий> министр государственной безопасности Виктор Абакумов был арестован в июле пятьдесят первого года, его обвинили в обмане партии и в неискренности, а в конце концов в том, что он потакал сионистам в рядах МГБ. И вот тогда Игнатьев, он писал об этом в своей докладной записке, услышал от Сталина: «Уберите всех евреев из МГБ». Игнатьев несколько недоумевал, и Сталин тут же мысль эту продолжил: «Я не сказал, чтобы вы их уволили. Посадите, и пусть сидят». Это дословно сказал Сталин. Конечно, не всех посадили, но уволили всех. Я лично видел в архиве ЦК КПСС многостраничный документ, докладную записку, в которой уже тогда было сказано, что на работе в МГБ остается еще 130 евреев, то есть всего-то навсего по всей стране, и дальше шли списки с приведением должностей. Они оставались на тот момент в основном в органах военной контрразведки, потому что их много было принято в 1941 году из тех, кто был уволен до этого за участие в Большом терроре. Там довольно сложная история, не буду долго рассказывать, но я думаю, что после того как был образован КГБ в 1954 году, уже следовали четкие установки, что евреев можно принимать только в исключительных случаях. И вправду, в девяносто первом году как член комиссии мэра города Москвы по приему и передаче архивов Московского управления КГБ и Московскогого горкома партии на государственное хранение, я пришел в архив Московского управления КГБ, и начальник (или даже заместитель начальника) этого архивного отдела мне сказал: ну а что вы думаете, у нас конечно есть евреи, у нас вот один еврей работает в Московском управлении... То есть на все Московское управление, где работало больше тысячи человек, был один еврей, и он этим даже козырнул, не понимая, как это смешно и глупо. И у Шебаршина, безусловно, в Первом главном управлении были евреи, я думаю, в оперативно-технических подразделениях, там где нужна была инженерная работа. Но на оперативной работе, в оперсоставе тоже мог быть еврей, но только если он писался в паспорте «русский».
Легенда о реформаторе
Евгения Альбац: В отличие от других председателей КГБ про Андропова говорили, что он был чуть ли не реформатором, что при нем в КГБ разрабатывались варианты экономической реформы. Насколько Андропов действительно был экономическим либералом, и как это сочеталось с тем, что именно Андропов создал Пятое управление КГБ, которое занималась борьбой с любым инакомыслием?
Андропов не имел собственного лица, он был на самом деле выразителем воли партии в органах КГБ, и более того, он даже какое-то время не хотел вникать во все детали, ему казалось что это работа временная
Никита Петров: С экономическими реформами Андропов, прямо скажу, не был связан никак, это всё мифы. Когда мы говорим о моделях социализма (югославской, венгерской или любой другой), то надо помнить, что Андропов, до того как пришел в КГБ, практически 10 лет занимался в ЦК связями с коммунистическими рабочими партиями социалистических стран. Он прекрасно знал обстановку в этих странах, знал все плюсы и минусы венгерского социализма, югославского социализма, гедеэровского или болгарского, он был в этом отношении достаточно опытным человеком, и поэтому нанимать каких-то специалистов, которые ему рассказывали бы про эти страны, ему не нужно было. Для этого были материалы его отдела. А вот когда он пришел в КГБ, он четко поставил вопрос о том, что организация должна быть политической. В принципе ничего нового он не открыл. Когда был создан Комитет госбезопасности, тогда уже четко понимали, что это орган партии. То есть вроде бы он при Совете Министров, но отчитывается перед президиумом ЦК КПСС и имеет характер политического органа, который является глазами и ушами партии, как это по-простецки в свойственной ему манере сказал Никита Сергеевич Хрущев: а если, говорит, эти глаза будут смотреть не в ту сторону, а уши слушать не то, мы эти глаза выколем, а уши отрежем. Никита Сергеевич был прост в этом отношении, но по сути он выразился очень точно, потому что это действительно был вспомогательный орган для поддержания идеологического единообразия в стране и для борьбы с политической крамолой. Андропов очень точно этот понял. Мне когда-то Владимир Ефимович Семичастный сказал, что во Втором главном управлении были все линии работы, связанные с церковью, с молодежью, с иностранными туристами, с влиянием заграницы. Это просто были разные отделы Второго главного управления, а Андропов свел эту работу в некое единство, продемонстрировав умение подать проблему и умение эту проблему решить. Я бы сказал, демонстративно, красиво, изящно: Пятое управление создавалось для борьбы с идеологической диверсией, и название-то какое было придумано, так как при Хрущеве еще сказали, что недовольным советской властью может быть только сумасшедший. Все влияния, вся инспирация идут из-за рубежа, поэтому это называется идеологической диверсией, то есть как потом тоже очень образно говорил Михаил Сергеевич Горбачев, «нам тут, понимаете ли, подбрасывают». Одним словом, эта конструкция стала визитной карточкой Андропова. А моя задача в книге была рассказать интересно о скучном. Ведь сама фигура Андропова безумно скучна! Но интересны его путь к власти, его пробивание наверх, его попытка идти все выше и выше и его умение, в том числе, найти общий язык с Брежневым. После снятия Хрущева он мог бы попасть в опалу как один из надежных хрущевских кадров, который был поставлен на социалистический лагерь. Но тем не менее он уцелел, Брежнев довольно быстро понял, что Андропов будет ему лоялен. Андропов не имел собственного лица, он был на самом деле выразителем воли партии в органах КГБ, и более того, он даже какое-то время не хотел вникать во все детали, ему казалось что это работа временная, он так и договорился с Леонидом Ильичем, но тот понял, что другого такого не найдет. И уже в 1976 году, когда Андропов ставил вопрос о том, что как бы мне снова в партию... ну а куда, все места заняты. Андропов к тому времени (с семьдесят третьего года) был членом Политбюро, «в партию» это значит потеснить Суслова и Кириленко, а это было невозможно. И Андропов дожидался своего часа до восемьдесят второго года, до кончины Брежнева. И вот это уже новая история, которая в книге довольно подробно описана — судьбоносный 1982 год и перипетии, когда три главных лица уходят с политической арены, и Андропов воцаряется в Кремле. Мне кажется, что даже отчасти получилось рассказать интересно о довольно скучном: всей этой возне, интригах, внутрипартийной борьбе, подковерных схватках.
Современные лишенцы
Евгения Альбац: Мы представляем себе, чем занималось Пятое управление КГБ: идеология, религия, интеллигенция, литература, молодежь, печать, диссиденты и т. д. И мы видим репрессии последнего времени. Давай поговорим о том, что сейчас такое «иностранные агенты». Какие тут аналогии с советским временем?
Никита Петров: В советское время были так называемые лишенцы, это те люди, которые в двадцатые годы лишались избирательных прав. Здесь мы видим прямую аналогию: сегодня «иностранные агенты» у нас тоже лишаются права быть избранными, их пока не лишают права за кого-то голосовать, но у них нет права агитировать, нельзя писать, нельзя участвовать в органах государственной власти, то есть присутствует своего рода элемент внесудебной репрессии, потому что объявление «иностранным агентом» — это абсолютно внесудебное решение. То есть не требует решения суда, состязательности сторон, каких-либо доказательств. Это просто метод политического шельмования. Я могу сказать относительно андроповских времен, что тогда был один только инструмент расправы с теми, кто был не согласен, кто выступал... не выступал даже, а не встраивался в мейнстрим советского единомыслия. Это две статьи Уголовного кодекса: антисоветская агитация и пропаганда с целью подрыва и ослабления советской власти, статья 70; и статья 190 прим, придуманная в 1966 году, это клеветнические измышления, подрывающие государственный и общественный строй, по ней наказание было чуть-чуть поменьше. Но ведь по этим статьям в год привлекалось дай бог несколько десятков человек, большая часть подвергалась так называемой профилактике. То есть КГБ не стремился создать впечатление, что у нас репрессивный режим. Наоборот, хотели подсказать, поддержать человека и сказать: ты если оступился, ошибся — покайся, и мы тебя тут же простим. Поэтому метод профилактики, отеческое внушение, такое, я бы сказал, психологическое давление. Это тоже был своего рода психологический террор. От 15 до 20 тысяч человек каждый год повергалось этой процедуре, то есть вот, собственно говоря, количественный показатель того, кто был против советской власти, кто допускал какие-то предосудительные с точки зрения КГБ и советской власти поступки. А сегодня никто не собирается, как когда-то в КГБ, заниматься демагогией и говорить, как говорил Чебриков, что «чекисты борются за каждого оступившегося советского человека». Сейчас всё ясно, открыто и, я бы сказал, даже последовательно: вот лишенцы, вот те, кого мы лишаем части гражданских прав, что, кстати говоря, совершенно антиконституционно, потому что создает неравенство людей перед законом. Причем распространяется это неравенство и утверждается внесудебным порядком. За все остальные малейшие проступки сразу же следует наказние. Это принципиальное отличие дня сегодняшнего от андроповских времен.
Евгения Альбац: То есть сегодня репрессии жестче, чем были во времена Андропова?
Никита Петров: Они пока не такие многочисленные, хотя кое-кто говорит, что общее число людей, наказанных за последние два года, уже превышает среднестатистическое число привлеченных в андроповские годы диссидентов. Но тогда была другая система, штрафовать она тоже могла, могла выносить официальные предостережения. И сегодняшний, например, процесс против Олега Орлова*, одного из создателей «Мемориала»*, которого мало того что первый раз судили, мало того что объявили «иностранным агентом», так сейчас готовится и второй суд против него. Власть совершенно не готова признать свою неправоту после первого процесса, хотя это следовало бы сделать, потому что нарушений закона со стороны Олега Орлова конечно же не было, он вправе высказывать свою точку зрения. Но теперь это деяние — высказывание своей точки зрения, если оно не совпадает с мейнстримом, является криминалом.
Евгения Альбац: При советской власти диссидентов как правило отправляли в политические зоны. Сейчас отдельных политических зон нет. Тем не менее мы видим некую последовательность, а именно — политических заключенных либо отправляют, как Илью Яшина*, на строгие условия содержания, либо, как Владимира Кара-Мурзу*, бесконечно сажают в шизо, а сейчас перевели в ПКТ, тюрьму внутри тюрьмы. Алексея Навального** держали в шизо и в ПКТ, а теперь отправили в особую тюрьму за Полярный круг, Андрея Пивоварова* в карельской колонии тоже постоянно держат в шизо. То есть политических пытаются не допускать к остальному тюремному населению. Почему тогда не сделать отдельную зону для них?
Никита Петров: Дело в том что советская власть действовала формальным путем. Сейчас нет статей, которые мы считаем политическими, есть статьи, которые влекут за собой наказание за политику — за мысль, за высказанное мнение, но они являются общей частью Уголовного кодекса. А в советское время они находилась в особой части Уголовного кодекса, и поэтому осужденные по 70‑й статье шли наравне со шпионами и изменниками Родины. То есть это были «особо опасные государственные преступники», и для них была предусмотрена своя система содержания.
Евгения Альбац: Как я понимаю, некоторых диссидентов отправляли и в уголовные зоны.
Никита Петров: Это если что-то удавалось привесить из общей уголовки. Это было более тяжелое сидение.
Евгения Альбац: Что касается профилактики, то теперь участковых тоже обязали проводить профилактические работы с теми, кого осудили за «дискредитацию» Вооруженных Сил Российской Федерации. А кроме того мы видим, что началась активная борьба с книгами. При советской власти был Главлит, который не пропускал то, что они считали антисоветской пропагандой, но сейчас другая история, изымают книги, которые выходили раньше, если их авторы объявляются «иностранными агентами» или против них возбуждаются уголовные дела и их объявляют экстремистами и террористами, сейчас это касается Бориса Акунина*, Дмитрия Быкова*, Людмилы Улицкой* и других «иностранных агентов». Как это корреспондирует с тем, что было в андроповские времена?
Никита Петров: Изъятие книг авторов, кем бы их ни объявили, является беззаконием. Надо смотреть не на автора, надо смотреть на содержание книги. Масса книг Акунина это всего лишь занимательные чтение для широкой публики, какой смысл их изымать? Здесь абсолютная калька того, что происходило при советской власти, когда если автор уехал за границу, даже если он ничего не совершил, просто эмигрировал, то он тут же исчезал из библиотек, его имя тут же вырезали из титров фильма, как это было с Савелием Крамаровым. Конечно, его нельзя убрать из фильма, но имя было под запретом. Все это очень мелко, но с точки зрения советской власти это было оправданно, советская власть считала любого уехавшего как бы «изменником Родины».
Объявление кого-то политическим «лишенцем», разделение людей на «правильных» и «неправильных» уже было в нашей истории. И очень плохо кончилось
Евгения Альбац: На прошлой неделе объявили в розыск адвоката Алексея Навального Ольгу Михайлову, которая 16 лет защищала Алексея Навального. Посадили в тюрьму трех его адвокатов. Ты понимаешь логику, в которой действует нынешняя власть? Конечно, при Сталине преследовали кого угодно — и прокуроров, и адвокатов, и судей, это было в рамках массовых репрессий. При Андропове адвокатам работать было тяжело, их возможности были ограничены. Но чтобы сажать в тюрьму — это ноу-хау нынешней российской власти. Куда всё идет?
Никита Петров: На мой взгляд, это все выглядит как повторение пройденного, как карикатура. Это опасное повторение того, что мы должны были вроде бы выучить, как урок. Надеялись, что никогда больше не повторится беззаконие, но оказалось, что уроки из прошлого мы извлекать не научились. Двигаемся по тому же пути. Когда-нибудь потом будет и горько и стыдно, и будем смотреть на всё это с сожалением и недоумением.
Евгения Альбац: При Сталине были массовые репрессии, был террор, были планы по арестам. Сегодняшние репрессии тоже идут сверху? Растущее число «иноагентов», дела о «госизмене», бесконечное хватание людей в провинции, и т. д. — так чиновники и силовики пытаются себе заработать звездочку на погоны, продвинуться по карьерной лестнице, доказать, что они нужны партии и правительству, лично Путину Владимиру Владимировичу, и поэтому их не надо отправлять на фронт? Или это указание сверху: ребята, ничем себя не сдерживайте, давайте всех косить?
Никита Петров: Я думаю, что сначала создается обстановка, общество поляризуется, идет искусственное разделение людей. Но тогда идет и движение снизу: а эти не с нами, а эти против. На самом-то деле те, кто высказывает критические мнения относительно будущего страны — как ей жить, куда ей двигаться, — переживают за наше будущее, объявлять их врагами неправильно и нечестно. Но население начинает мыслить категориями «наш-не наш», «с нами-не с нами», и маркер «иностранного агента» очень помогает в размежевании. Объявление кого-то политическим «лишенцем», разделение людей на «правильных» и «неправильных» уже было в нашей истории. И это в конечном счете очень плохо кончилось.
* Евгения Альбац, Дмитрий Гордон, Илья Яшин, Владимир Кара-Мурза, Олег Орлов, «Мемориал», Дмитрий Быков, Людмила Улицкая, Борис Акунин Минюстом РФ признаны «иностранными агентами». «Мемориал» ликвидирован решением Верховного суда. Борис Акунин и Дмитрий Гордон внесены также в реестр «экстремистов» и «террористов».
** Алексей Навальный внесен в реестр «экстремистов» и «террористов».
Фото: Memoriaal, RFE/RL, AFP
