«А может быть, хватит мотаться, евреи,
И так уж мотались две тысячи лет».
Александр Галич, 1973
Происходящее вокруг Израиля — это и провал во времени, и какое‑то объяснимое лишь тотальным невежеством и неандертальскими племенными чувствами пренебрежение трагическим историческим опытом. Речь идет о нации, которая тысячелетиями была рассеяна и потеряла шесть миллионов человек в Холокосте, о государстве, которое уж точно доказало свое право на существование — и экономически, и политически, и своей способностью обороняться от постоянного террора, в том числе террора «общественного мнения». Нации хватало страданий внутри человеческой истории, и она неизменно оказывалась зажатой «геополитическими», то есть людоедскими, обстоятельствами: бежать было некуда, разве что от Гитлера к Сталину. Или пытаться бежать туда, где не всегда принимали или отказывались принимать совсем. Или в Палестину, где тоже можно было жить лишь в постоянном сражении с неуступчивыми природой и климатом и в ожидании все тех же погромов, на этот раз со стороны арабов. Быть преследуемыми, и все равно считаться во всем виноватыми, воплощая в себе образ одновременно отвратительного чужака, условного «Моше Израилевича», и карикатурного члена мирового правительства с крючковатым носом и жадными очами, сверяющегося в каждом своем шаге с «Протоколами сионских мудрецов».
«Как мать, говорю, и как женщина...»
Многотысячелетний опыт унижений; «возможна ли поэзия после Освенцима»; фотографии сожженных заживо еврейских младенцев, сожженных в XXI веке... Все это, оказывается, не имеет никакого веса по сравнению с этим многолетним и многовековым — «они Христа распяли», у них «перекипевший гной еврейского высокоинтеллектуального высокомерия» (Виктор Астафьев — Натану Эйдельману), «Смерть Израилю!». Клише обвинений не меняются десятилетиями и давно превратились в иронические формулы описания неиронических обстоятельств: «над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый», «израильская военщина известна всему свету, как мать, говорю, и как женщина, я требую их к ответу»... По миру прокатывается волна антиизраильских и антисемитских митингов, человеческая эмпатия — на стороне только тех, кто считаются «своими». Российская власть изображает из себя Советский Союз образца 1973 года — с той лишь разницей, что путинским внешнеполитическим стратегам силенок не хватает прямо, физически и технически, поддержать террористов, напавших на Израиль и совершающих невообразимые в своей жестокости, но имеющие многочисленные прецеденты в истории убийства.
За столетия и десятилетия не меняется вообще ничего. Как и вывод американского историка Даниэля Гордиса, чья история Израиля доступна и русскому читателю: многие израильтяне за годы убедились в том, что «убивать евреев для палестинцев важнее, чем создавать свое государство». Для Путина важнее иметь союзников в том мире, который в его представлении является арабским, в чем видно неизбывное подражание могущественному СССР, чем вести по-своему рациональную многовекторную политику с лукавым подмигиванием Израилю, как это было еще два-три года тому назад. А заканчивается все бытовым антисемитизмом уровня коммунальной кухни — наличие карманных Ротенбергов уже не в состоянии прикрыть это банальное и нутряное, скрытое в любом автократе что XX века, что, как выясняется, и XXI-го. Варварство и архаизация без антисемитизма как‑то неполны.
Потому и сегодняшняя драма, разворачивающаяся в Израиле, «оставшимися» в России евреями воспринимается как свое противостояние — ровно так было в 1967‑м во время Шестидневной войны. (Как тут не вспомнить недавнюю фразу госсекретаря США Энтони Блинкена: «На личном уровне я понимаю душераздирающее эхо, которое резня ХАМАСА несет в себе израильским евреям, да и евреям всего мира».) Более полувека назад это дополнялось гордостью за то, что евреи теперь не выглядят забитыми и беспомощными, они способны защитить самих себя и свою государственность. Война Судного дня 1973 года лишь укрепила это ощущение. Ровно полвека тому назад даже могущественный СССР, поняв, что дальнейшая помощь египтянам и сирийцам ведет к новому кризису по образцу карибского, отступил. Есть некоторые свидетельства об итоговой реакции Брежнева на те события: «Пошли они (арабы. — А. К.) к е... матери! <...> Мы за них воевать не будем». Леонид Ильич в непростые минуты, за вычетом некоторых трагических ошибок, выступал в качестве голубя, будучи ответственным политиком. Кто бы мог подумать, что о нем мы будем вспоминать с ностальгией, сравнивая с сегодняшними государственными деятелями.
После этой войны, как бы ее потом ни назвали, войной ли Симхат Торы или Газы, на Израиль обрушится еще и бремя моральной вины — за гибель гражданского населения. В 2006‑м, во время так называемой второй ливанской войны, когда на Израиль напала «Хезболла», появился термин «асимметричная война» — жесткость и эффективность ответа Армии обороны Израиля сдерживались возможными массовыми жертвами среди мирного населения, которыми, как живым щитом, прикрывались террористы. Так будет и сейчас. Только тогда погибло более 600 израильтян, а сейчас, еще до начала наземной операции в Газе — 1300 человек (по состоянию на 14.10). На это сейчас предпочитают не обращать внимания.
Многое изменится после этой войны. Палестинцы благодаря ХАМАСу отрежут себе путь к созданию палестинского государства на годы, едва ли устоит и концепция левых израильтян «мир в обмен на территории» — на какие уступки Израиль ни идет, его врагам все мало. Их устроит лишь уничтожение государства Израиль. Эта ожесточенность, эти бесконечно повторяющиеся трагедии и спровоцировали израильских военных на наземную операцию. Очередную войну таким образом можно будет выиграть, но палестино-израильский конфликт на этом не завершится, больше того, порочные круги мести гарантируют его продолжение.
Каштаны на Гаупталлее
Посреди этого мирового разлада, который без антисемитизма и сожжения израильских младенцев неполон, прямо в эпицентре архаизирующейся автократии, в городе Москве, появляется театральная постановка «Леопольдштадта» Тома Стоппарда — это работа неистощимого в своем режиссерском таланте и неуступчивого в своей приверженности гуманистическим ценностям Алексея Бородина. То, что могло быть прочитано — и прочитывается — в обстоятельствах «спецоперации» как драма людей, остающихся на Родине в обстоятельствах, когда Родина готова только к тому, чтобы отправить их в «Магадан» (в терминах спикера Володина В. В.), в результате новой израильской трагедии обретает дополнительный трагический смысл. Драма нескольких поколений евреев блистательного города Вены, считавших себя честными подданными Австро-Венгерской империи, затем патриотами Австрии, а в результате оказавшихся всего лишь содержимым вагонов для скота и неразличимыми частями толпы, гонимой в газовые камеры, срифмовалась с кадрами издевательств и убийств «хамасовцами» сегодняшних граждан Израиля.
В «Леопольдштадте» евреям деваться некуда: у кого жена-гойка умирает в больнице от рака, другой не может тащить за собой старых родителей, энтузиазм гасит смехотворная американская квота для евреев-беженцев, спасен будет только мальчик, которого вывозит свежеиспеченный отчим англичанин (и в этом прямо читается мотив биографии самого Тома Стоппарда, родившегося в чешском городе Злин Томаша Штраусслера). Гонимый народ остается гонимым: главный раввин Украины разместил в соцсетях фотографии — вот его внуки прячутся от бомбежек в бомбоубежище в Киеве, а вот они же теперь укрываются от бомбежек ХАМАСа в Тель-Авиве. Внятная до плакатности картина, иллюстрирующая политическую и моральную, точнее, аморальную связь преследователей, выбравших себе одну и ту же мишень.
Человек второй раз умирает, когда в семейном альбоме забывается его имя — некому его узнать. Это еще один мотив Стоппарда, который он пробрасывает между делом в самом начале пьесы, где все вроде бы благополучно, где в Вене евреи ассимилируются и пробиваются наверх, празднуя в большой счастливой семье и Рождество, и христианскую Пасху, в семье, где за одну неделю маленького мальчика могут и обрезать, и крестить. Где не верят в то, что прогрессивное человечество может обрушить себя в катастрофу войны. В семье, где в результате воюют и умирают за честь Австро-Венгрии, а остальным — включая маленьких мальчиков и девочек из нового поколения семьи — достаются Аушвиц, Бухенвальд и самоубийства.
На спектакль невозможно достать билеты. Московский зал в финале плачет, встает, аплодируя. Недобитые московские театралы, наверное, видят аллюзии с сегодняшним временем. И оплакивают не только семейства Мерц и Якобовицей, из которых осталось только три человека, включая англичанина Лео, ничего не знавшего о деталях трагедии своей семьи, и его кузена Натана, прошедшего Аушвиц и измотанного страшной памятью, но и самих себя. Даже если они, эти московские театралы, не евреи. В программке спектакля сам Алексей Бородин аккуратно, без истерики, предупреждал: «„Леопольдштадт“ — это не только трагедия отдельной семьи или даже народа. Я смотрю на эту историю шире: это трагедия меньшинства, которое всегда раздражает большинство и всегда ему проигрывает. А еще это размышление о том, как каждому из нас жить в изменяющемся мире, выдерживая все перипетии, не теряя себя и своих корней».
Московские театралы с ужасом узнавания прислушиваются к фразе Натана, который объясняет, почему после войны он все‑таки вернулся из Америки в Вену: «Мы составляли десять процентов Вены и пятьдесят процентов выпускников университета, юристов, врачей, философов, художников, архитекторов, композиторов... на Гаупталлее цветут каштаны. Это мой город».
«На Гаупталлее цветут каштаны», в Москве созревшие каштаны падают сегодня от холодного ветра, «оставшиеся» россияне обеспокоенно переписываются с друзьями и родственниками в Израиле, как переписывались с друзьями и родственниками украинскими — как у них там, была ли воздушная тревога, работают ли магазины? А как у нас тут, где созрели каштаны? Все мы в некотором смысле заперты в глобальном гетто Леопольдштадт, откуда выход есть не для всех. А те, кто в гетто загоняет, еще и настаивают на своей моральной правоте, причем небезуспешно. Об этом хорошо бы поплакать, хорошо бы помнить и иной раз почувствовать себя родственником из семейного альбома, имя которого может быть забыто. Между тем уроки истории не выучены еще одним поколением убийц и жертв. И едва ли могут быть выучены. Но сопротивление не бесполезно, что сейчас и пытается в очередной раз доказать подвергшийся атаке мирового варварства Израиль, государство людей, вырвавшихся из гетто.
*Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».
Фото: Агентство городских новостей «Москва»