Евгения Альбац*: Журнал Wired, один из главных журналов технологий в англоязычном мире, выпустил большое расследование, связанное с утечкой в январе 2023 года исходного кода «Яндекса», и с тем, какие угрозы это может нести для многомиллионных пользователей поисковика в условиях, когда в России у власти политическая полиция и идут политические репрессии. Анонимный пользователь хакерского сайта BreachForums выложил в открытый доступ 45-гигабайтный кэш кода «Яндекса». И вот первый вопрос: как это могло произойти? Разве сохранность исходного кода не главное для таких компания как «Яндекс»?
Григорий Бакунов: Как это могло произойти? Самым элементарным путем. Кто-то из программистов, имевших доступ к репозиторию, просто скачал его и выложил. И по слухам человек этот, прежде чем выложить, уехал из страны. В крупных компаниях такое происходит довольно регулярно. В Google такого не случалось, в Microsoft случалось несколько раз, когда выносили огромный набор исходных текстов.
Тут важно понимать, что взять эти исходные коды и сделать из них новый «Яндекс» все равно не выйдет. Потому что кроме исходных кодов есть еще специализированные данные, которые нужны для работы многих программ, и этих данных там нет. Нет огромного поискового индекса, огромного количества данных, которые собраны «Яндексом» о пользователях, о поведении их в сети, и так далее. А так это представляет чисто исследовательский интерес.
Слежка нон-стоп
Евгения Альбац: Wired пишет, что эти 45 гигов выложенных кодов «Яндекса» были переданы аналитикам, которые анализировали эту «луковицу» и раскладывали ее на лепестки. И Wired пишет, что «Яндекс» создает профили пользователей, отслеживает передвижение людей в стране и за рубежом. С точки зрения конфиденциальности это вызывает глубокую тревогу. Аналитики говорят, что можно отследить, куда люди ездят, в каких отелях живут, какими Wi-Fi пользуются, и так далее.
Григорий Бакунов: Когда я говорю, что конкретных данных пользователей нет, я имею в виду, что этих данных нет в утечке. Но исследование же было о другом — о том, какую информацию «Яндекс» собирает в принципе. И Кейли МакКри, которая занималась этим исследованием, довольно известная в узких кругах специалистка по безопасности, как раз и показывает, что самое страшное здесь — это не те данные, которые «Яндекс» уже собрал, а те данные, которые он собирает на ежеминутной основе. Действительно, собирается практически всё и собирается в единый профиль пользователя. Профиль пользователя, если сильно упрощать, это вроде паспорта, куда попадает вся информация о нем, и даже больше. Представьте себе, что у вас в общегражданском паспорте не только место прописки и кто ваши дети, кто ваш супруг, но еще данные о вашем здоровье, о ваших перемещениях, текущем местоположении и т. д. Подобный паспорт есть в «Яндексе» почти на каждого пользователя российского интернета. Но он есть не только в «Яндексе». Сейчас создается впечатление, что эти данные собирает только «Яндекс». На самом деле собирают все крупные компании. Но про «Яндекс» мы теперь точно знаем, что он эти данные собирает и умеет даже проводить довольно глубокие причинно-следственные связи. Например, «Яндекс» собирает данные о вашем перемещении. И если вы слишком часто посещаете геоточку, в которой находится поликлиника, то есть два варианта: либо вы там работаете, либо вы больны, а данные о потенциальном здоровье небезопасны. «Яндекс» собирает эти данные по большей части с чисто коммерческими целями, для более точного подбора рекламы. Но здесь нужно рассматривать утечку и сбор данных с точки зрения современного положения России как страны, которые ведет войну, которая вводит очень жесткую внутреннюю цензуру, где граждане преследуются и по политическим, и по экономическим причинам.
Сочетание этих трех факторов: «Яндекс» собирает очень много данных про каждого человека; в России сейчас нет демократии; большая часть «Яндекса» контролируется государством — дает страшную картину, где правильно говорить, что не «Яндекс» собирает, а государство получает огромное количество информации, доступа к которой у него не должно быть.
Евгения Альбац: В этом расследовании мне показалось самым страшным, что «Яндекс» использует технологию обмена «ограниченной информацией» с «Ростелекомом». «Ростелеком» — государственная компания, тесно связанная с ФСБ. То есть «Яндекс», как следует из статьи, вошел в систему слежения Большого Брата. Что «Яндекс» отдает?
Григорий Бакунов: Я довольно глубоко посмотрел исходные коды, которые утекли. Нет данных, что «Яндекс» передает «Ростелекому» какие-то прямые сведения. Большая часть данных собирается и агрегируется внутри самого «Яндекса». Однако осуществляется связь между паспортом, профилем «Яндекса» и профилем пользователя «Ростелекома». Когда вы подключаетесь к какому-то интернет-провайдеру, например «Ростелекому», «Билайну», с которым у «Яндекса» точно такая же интеграция, к «Мегафону», вы это делаете с использованием своего реального физического паспорта: интернет в России выдается только по паспорту. В этот момент образуется некий идентификатор пользователя, то есть номер пользователя «Ростелекома». И «Яндекс» таким образом связывает номер профиля, номер пользователя «Яндекса» с номером пользователя «Ростелекома». Сочетание этих двух номеров позволяет «Яндексу» однозначно идентифицировать, что к нему пришел именно этот пользователь «Ростелекома» номер такой-то.
Изначально это все делалось для того, чтобы пользователю «Ростелекома», когда он зашел на портал «Яндекс. ру», показать плашку с надписью: «На твоем личном счету осталось 500 рублей, пожалуйста, заплати за интернет заранее». Это самая простая интеграция.
Дальше вы можете пойти гораздо глубже, потому что «Яндекс» знает о местоположении пользователя только в тот момент, когда человек пользуется продуктами «Яндекса». В случае с «Ростелекомом» за этим конкретным номером пользователя закреплен конкретный физический адрес его проживания, где установлена его Wi-Fi точка, его интернет.
То есть на самом деле «Яндекс» в этот момент получает доступ к реальному, фактическому адресу этого человека. Более того, так как разные люди подключатся к одной точке, можно довольно точно связать и сказать, что эти люди чаще всего подключаются к одной точке — вероятно, они семья или живут одним домохозяйством.
В общем, можно долго и глубоко копать на тему, зачем «Яндексу» интеграция с «Ростелекомом» и всеми остальными. Но надо понимать, что как раз в этом месте данные не передаются. Передается факт связи двух номеров пользователей. Если государство имеет доступ к обеим этим базам данных, а мы подозреваем, что это так, то наличие этой связи — сильный дополнительный сигнал, который позволяет спецслужбам, если это необходимо, получить очень много информации о человеке, непозволительно много.
Я как человек, довольно много времени проведший в Штатах, хочу сказать, что у ФБР такого объема данных на каждого человека нет. Это в первую очередь следствие того, что гражданское общество, так или иначе, пытается ограничивать работу спецслужб.
То, что вы собрали, может утечь. Это вам любой инженер скажет. Поэтому если вы хотите настоящей безопасности, не собирайте данные
Лев Гершензон: В «Яндекс. Новостях» при мне никакой персонализации не было. Но за эти 10-11 лет, что я не в «Яндексе», он очень сильно изменился. И самое важное, на мой взгляд, изменение — он по формальным признакам из IT-компании превратился в какую-то торговую компанию. Более половины выручки «Яндексу» приносят сервисы такси, доставки и электронной торговли. Это значит, что огромный массив данных, он не про ваше поведение в интернете, а про вашу реальную жизнь.
Вот Гриша сказал, что можно по тому, как люди по одному Wi-Fi регулярно подсоединяются, понять, насколько у них близкие отношения. У нас уже были утечки «Яндекс. Еды» то ли в этом году, то ли в прошлом, очень большой объем информации с именами, суммами заказов и адресами. Почему это важно? Потому что адреса, куда человек заказывает еду, это не обязательно тот адрес, где он прописан или где прописана жена, муж — это реальные адреса, где человек находится. То же про данные такси о перемещениях. Это не про какой не интернет, а про реальную жизнь.
Гриша говорит очень аккуратно, и я его тут очень ценю и уважаю как профессионала, он читал это код. Он говорит, что в тех слитых данных не найдено было такого кода, который бы говорил нам о том, что регулярно поставляются все данные. А я вам говорю как сторонний наблюдатель или как нас учили настоящие топ-менеджеры в «Яндексе». Они говорили: «Если у вас на встрече больше 10 человек, считайте, что об этом знают все, и говорите так, чтобы вы не боялись, что ваши слова будут опубликованы завтра в «Коммерсанте» или в «Новостях». Это очень хороший совет. Спасибо за него Аркадию Воложу.
Так вот чисто практически, я думаю, что любые данные, которые «Яндекс» собирает, уязвимы: может прийти офицер, не офицер, еще кто-то — и к ним доступ будет получен. По решению суда, без решения суда, еще как-то. То, что вы собрали, может утечь. Это вам любой инженер скажет. Поэтому если вы хотите настоящей безопасности, не собирайте данные, потому что они могут утечь.
Это не шутка. Действительно, очень ответственные продвинутые архитекторы, когда строят чувствительные системы — например, белорусские айтишники так делают — они просто централизованно не хранят персональные данные. Если ты их не собираешь и не хранишь, то они не утекут. Этот колоссальный объем может быть очень опасным. Если эти данные попадают обманным путем к мошенникам или бандитам, то у них появляется очень много информации о вас, о вашей семье, о том, в какое время ваши дети идут из школы в музыкальную школу, из музыкальной школы в бассейн и т. д. И главный бандит в России, наверное, все-таки государство, и основные ресурсы у него.
И еще такой момент: когда вам рассказывают, что мы собираем разные данные, но они обезличенные, — с вами не до конца откровенны. Формально это может быть правда, но если вы пересекаете два массива обезличенных данных, вы получаете и фотографии, и координаты, и имена, и все что угодно. По сути люди, которые имеют к этому доступ, очень легко доходят и до номера паспорта, до имени, фамилии и т. д.
Под колпаком
Евгения Альбац: Руководитель службы защиты информации «Яндекса» Иван Черевко в комментариях для Wired утверждает, что «группировка пользователей по интересам является стандартной отраслевой практикой, и рекламодатели не могут идентифицировать конкретных людей». Это так?
Лев Гершензон: Один конкретный пример про «Яндекс». Еще до войны, даже до ковида, живя в Берлине, я регулярно каждый месяц летал в Москву. И вот на каких-то новостных сайтах я стал видеть рекламу «Яндекс. Такси», которая говорила, что от метро «Пролетарская» до метро «Чистые пруды» я могу доехать всего за 138 рублей. И все бы хорошо, но она была супертаргетированная для меня, потому что я в Москве жил у мамы в квартире на станции метро «Пролетарская», а офис у нашей российской компании был рядом с метро «Чистые пруды». И то, что там не было обращения «Дорогой Лев Михайлович» или «Лева, здравствуй», это маленькая случайность. Я с этим бегал к еще вполне дружеским коллегам из «Яндекса», в том числе занимавшимся рекламой. Они говорили: «А что тебе не нравится? Она же целевая для тебя, тебе пригодится. Ну и все хорошо». Но напрягало, что я не знаю, какой круг компаний эту информацию получает, и если они знают, сколько я трачу на такси, в какое время из какой точки в какую я приезжаю — этого достаточно, чтобы чувствовать дискомфорт.
Евгения Альбац: Ровно об этом, кстати, пишет и Wired, что «Яндекс» получает информацию о передвижениях клиентов как внутри страны, так и за рубежом. Если мы вспомним, что российское государство имеет практику травить своих оппонентов, отслеживая их передвижение за рубежом (последний случай был с Еленой Костюченко, которая была отравлена в Мюнхене), то мы в принципе понимаем, что это как радиоактивная метка, которую КГБ зашило в воротник Натану Щаранскому, чтобы за ним следить. Вот что мне кажется страшным на самом деле. А в какой степени теперь призывники находятся под колпаком Большого Брата? Ведь все пользуются «Яндексом».
Григорий Бакунов: То что утверждает главный по безопасности «Яндекса» — что рекламодатели не получают информацию о местоположении или какую-то личную информацию, это правда: рекламодатели не получают. А все остальные вполне возможно что и получают. И если «Яндексу» пришлось добавить слово «рекламодатели» в это заявление, вы можете автоматически понимать, что все остальные, то есть, грубо говоря, государство, спецслужбы вполне могут эти данные получить. Законодательство сейчас так устроено, что любая компания по требованию обязана эти данные предоставить.
Здесь есть важный момент, который Лева раскрыл. В «Яндексе», где мы работали большую часть времени, то есть до 2012-го, наверное, года, у людей была развита внутренняя паранойя. Мы много прикладывали усилий, чтобы такие данные не хранить. И то, что я сейчас вижу в коде — это плевок в душу тем ребятам, которые говорили: нет-нет, мы не будем хранить данные о перемещении по «Яндекс. Навигатору», потому что так людей можно отследить. Если честно, тогда мы привели шикарный аргумент. Мы большой командой тогда собрались и просто показали, что можем отследить передвижение кортежа президента по начальной и конечной точке.
Сейчас же, в текущем коде все группируется так, чтобы рекламодатель мог получить максимум информации. Но этот максимум информации, пусть он даже обезличен, позволяет очень точно определять, кому показывается реклама. Вы можете как рекламодатель захотеть, чтобы ваша реклама показывалась только женщинам, которые проживают на Барвихе, курят папиросы «Беломор» и из прочих марок автомобилей предпочитают «Ауди». Это пересечение сделает вам кружочек на 50, наверное, человек, а можно его еще сузить. Таким образом даже рекламодатель получит очень узкий круг с очень высокой достоверностью, что эта реклама будет показана конкретно вам. К сожалению, это общемировая практика. То есть я уверен, что в Google делает то же самое, но при этом Google просто так, по первому чиху не делится этими данными с государством.
Китайская стена для интернета
Евгения Альбац: Когда-то я брала интервью у сооснователя «Яндекса» покойного Ильи Сегаловича. Он был весьма сдержан, особенно когда я его спрашивала о возможности установить в российском интернете «китайскую стену». Все, кто был в Пекине, знают — если вы живете в пятизвездочной гостинице, то вы можете зайти в Твиттер** и Фейсбук**, а если вы не живете в гостинице для иностранцев, то ни Фейсбук, ни в Твиттер, ни Гугл, ни Инстаграм** вам недоступны. И вот когда он меня провожал, он сказал уже на лестнице: «Женя, поймите, не нужно никакой «китайской стены» — в любую секунду государство может нажать на провайдеров и перекрыть все, что оно захочет. Этот разговор был за год до смерти Сегаловича.
Правильно ли я понимаю, что включение IT-компаний в систему Большого Брата произошло отнюдь не сейчас, а значительно раньше?
Лев Гершензон: Это не точечная история, это процесс. Я думаю, что интерес всегда был, а после Болотной он ускорился. А потом еще ускорился.
А на самом деле — когда «Яндекс» решил, что он будет зарабатывать основные деньги «на земле», что ему основную выручку будут приносить десятки тысяч людей, которые занимаются физическим трудом — таксисты, работники склада, курьеры, которые носят товары и еду, — то его зависимость от государства усилилась, и процесс ускорился.
Если ты попытаешься с кем-то внутри «Яндекса» это обсудить, они скажут: «А что такого? Это бизнес-модель. Без этого нельзя». Для меня это связано — и Болотная, и чисто бизнесовое решение я уж не знаю кого — идеологов, визионеров, топ-менеджеров...
Евгения Альбац: Я правильно понимаю, что основатель и глава «Яндекса» на протяжении многих лет Аркадий Волож отлично знал и о партнерстве с «Ростелекомом», и о том, что ФСБ получает нужные данные. Мы знаем, что была такая история с социальной сетью «ВКонтакте», что Дуров отказывал, отказывал, а потом оказался за границей, и «ВКонтакте» перестал отказывать ФСБ в предоставлении данных. Волож и другие топ-менеджеры понимали эту ситуацию?
Григорий Бакунов: Он вряд ли вникал, каким образом, по какому запросу, какие спецслужбы получали доступы. Это скорей всего стратегически не его уровень. Но изначально, когда в первый раз пришли за чем-то подобным, это мимо Аркадия или, если это произошло после 2014 года, мимо Тиграна Худавердяна пройти не могло. Компания после смерти Ильи часто и много изменялась, и поэтому сложно сказать, какое из решений принимал Аркадий, а какое другие люди. Но то, что он на стратегическом уровне это знал — без всяких сомнений. Он этого не отрицает, мне кажется.
Случай Трампа
Лев Гершензон: Понятно, что это все делается людьми, но дело не в конкретных людях. Меня трудно упрекнуть или заподозрить в излишней сейчас любви к «Яндексу», но это совершенно не уникальная история ни по сбору данных, ни по использованию их в мире. Мы помним историю с Cambridge Analytica, как данные, собранные компанией Facebook, помогли избрать — я так специально провокативно формулирую — Дональда Трампа президентом США, когда в избирательной кампании использовали точечную агитацию. Это кейс про то, что персональные данные, которые пользователи, невольно или формально соглашаясь, отдавали Facebook, были использованы не Facebook, а какими-то его партнерами, цепочкой партнеров, например, за деньги. И в результате то, что я рассказал Facebook, Дональд Трамп использовал, чтобы как-то специально со мной разговаривать, будто он меня знает всю жизнь.
Но этот случай стоил Facebook потери большой капитализации и вообще вызвал на мой взгляд недостаточную, но очень большую волну обсуждения в США и немножко волнами во всем мире. А что с этим делать? А плохо это или хорошо? Вроде плохо, но никто никаких законов не нарушил. Если это плохо, а законов не нарушили, может быть, надо принять такие законы... В общем, много содержательных вопросов.
В той ситуации с Дональдом Трампом люди помимо своего желания стали продуктом — вот суть истории про Cambridge Analytica. Но таких историй масса — и у Google, и у Facebook, и у Amazon. Особенность нашего кейса с «Яндексом» в том, что Россия отличается от Америки и других стран. Если ты зарабатываешь 100% своих денег в авторитарной стране, которая в 2014 году аннексировала часть территории соседней страны, то довольно странно сейчас говорить, что война с этой страной стала неожиданностью — это не очень серьезно звучит.
Евгения Альбац: Мы помним трансформацию «Яндекс. Новостей», когда вдруг из них ушло все, что было связано с российской оппозицией, и с мантрой «все не так однозначно» началось размывание представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Хочу вас спросить: если бы топ-менеджмент «Яндекса» — не будем называть фамилии — отказался убивать «Яндекс. Новости» и отказался бы отдавать «Яндекс» на откуп чекистам, что бы произошло с «Яндексом»? У России не было другого поисковика. Что, закрыли бы поисковик?
Григорий Бакунов: Думаю, что у России был бы поисковик «Яндекс», но им бы руководили другие люди. По факту в «Яндексе» было бы просто другое руководство, к чему, собственно, всё и пришло. Потому что теперь в совете директоров есть человек, который напрямую связан с Кремлем. Это не то что Волошин и Греф, которые были в совете директоров для того, чтобы государство знало, о чем там говорят. Это другого уровня человек. Это человек, который влияет на политику «Яндекса». По крайней мере, мы это видим со стороны.
Если вернуться к тому, как это все произошло, мне кажется, что у «Яндекса» не было такого выбора: подчиниться или не подчиниться и оставить «Яндекс. Новости» свободными, то есть нормально работоспособными. Было много разных выборов, которые раз за разом, по чуть-чуть превратили ситуацию в ту, которая есть сейчас. Единственное, что «Яндекс» мог сделать — это в какой-то момент, увидев, куда всё идет, что все идет в пропасть, остановиться и сказать: «Нет, мы так делать не будем». Но это каждый раз были какие-то мелкие поводы. Самый большой повод был — когда решили в «Яндекс. Новостях», в агрегаторе оставить только зарегистрированные СМИ. Это было точкой, после которой «Яндекс. Новости» превратились в то, что стало сейчас. Мне кажется, что это была единственная поворотная точка, где можно было сказать — нет.
Лев Гершензон: На мой взгляд, главный момент — это себя не обманывать. Если тебя цензурируют, не нужно говорить: «Ой, а я и сам как раз хотел...» Если ты понимаешь, что в какой-то момент ты не можешь держать медийный сервис в чистом виде, без цензуры, как ты считаешь правильным, то нужно его закрывать.
Блокпосты интернета
Евгения Альбац: Зачем государство заблокировало Facebook, Twitter и Instagram? Ведь это тоже был очень удобный канал отслеживания настроений, особенно в ситуации, когда у них нет никакого фидбэка с мест, когда нету теперь СМИ, когда нету выборов, которые являются средством доведения настроений внизу до тех, кто находится наверху.
Пользователь, которого прижали к стенке и не дают ему альтернативы, начинает искать способы обхода. Если сейчас заблокировать YouTube, люди очень быстро научатся пользоваться VPN
Лев Гершензон: Во-первых, им не нужна обратная связь, им нужна управляемость. Для фидбэка используются какие-нибудь кремлевские социологические службы или еще что-то.
Facebook никогда не был особо популярным, никогда не был главной соцсетью. Заблокировать Facebook было безопасно, ты ничего не терял хорошего, а польза такая, что оппозиционная фронда, их голоса приглушались. С Твиттером, я думаю, то же самое...
Евгения Альбац: Тогда почему так расцвели телеграм-каналы и их не блокируют? И люди, которые не могут в интернете читать заблокированные издания, такие как The New Times или «Медуза»***, все это могут читать и в Телеграме. В чем фишка Telegram?
Лев Гершензон: Главное достоинство Telegram в том, что он не заблокирован — но он очень неудобный с точки зрения потребления информации. Это бесконечная лента. Ты скролишь — и этот поток идет и идет. Вы правы, что технически The New Times и многие другие заблокированные издания можно читать в Telegram, но количество подписчиков у них крайне невелико, для государства это не представляет опасности.
Григорий Бакунов: В Telegram самые популярные оппозиционные каналы сильно уступают самым популярным проправительственным, то есть компаниям, которые связаны с государством, удалось найти ключик к сердцу пользователей телеграм-каналов, вследствие чего есть суперпопулярные телеграм-каналы на русском языке, которые откровенно проправительственные и, по слухам, принадлежат кому-то из администрации президента.
С YouTube ситуация более сложная. Если прямо сейчас взять и заблокировать YouTube, то пользователю некуда будет пойти за тем же самым. Пользователь, которого прижали к стенке и не дают ему альтернативы, начинает искать способы обхода. И мне кажется, одна из причин, почему не заблокировали YouTube, заключается в том, что если его сейчас заблокировать, люди очень быстро научатся пользоваться VPN, потому что в текущей конфигурации русского интернета нет альтернативы YouTube.
Однако прямо сейчас выход готовится. Очень много денег вкачивается в видео «ВКонтакте», как раз он и готовится как замена. Кроме всего прочего недавно случилась утечка из «Ростелекома», которая показала промежуточное решение, когда можно будет заблокировать YouTube в России, но сделать один сайт, на котором некоторые ютубные ролики, которое государство разрешает, можно посмотреть.
Как защититься от слежки
Евгения Альбац: И, наверное, последний вопрос. Публичные люди, как мы с вами, понимают свои риски. Именно поэтому мы «иностранные агенты» и вынуждены находиться в эмиграции. Но как обычный пользователь того же «Яндекса» или «ВКонтакте» может защититься от слежки? Можете дать конкретные рекомендации?
Лев Гершензон: Перестать пользоваться гаджетами, надеть маску против систем распознавания лиц и уйти в лес. Это единственно надежный способ. Мы с Гришей этот разговор вели еще до ковида. Ужас в том, что современная мировая информационная экономика дает человеку много удобных сервисов, а взамен забирает у него всё знание о нем. Дальше вопрос только доброй воли и уровня развитости государства и общества, где ты находишься, в каком объеме и насколько против тебя эти данные будут использоваться.
В развитых обществах на тебе просто будут наживаться и делать так, чтобы ты платил больше. А в таких странах, как Россия или Китай, будут решать, можешь ты садиться за руль или не можешь, можешь ты купить билет на поезд или не можешь, можно снять тебя с самолета или нет, и так далее.
И проблема мировая в том, что ничего in between, то есть нельзя поторговаться: я буду платить 10, 20... 50 долларов в месяц, а вы за это будете делать такие же удобные сервисы, но не будете мои данные отдавать кому-то — такой опции нет. Разговоры «не нравится Гугл — не пользуйся Гуглом, не нравится Фейсбук — не пользуйся Фейсбуком» — это и означает: иди в лес и не появляйся у касс супермаркетов, где стоят камеры. Ты никак не можешь управлять тем, кто тебя заснял и куда эта съемка отправится.
Есть более мягкий вариант: чем меньше вы пользуетесь этими сервисами, тем больше шансов, что вы иногда будете не замечены и за вами не будут следить.
Евгения Альбац: Люди, которые находятся за границей, опасаются слежки со стороны ФСБ, российской политической полиции, Кремля — что делать им?
Григорий Бакунов: Использовать традиционные средства безопасности. Постоянно помнить, что за вами следят, и вести себя соответствующим образом. Не ешьте из незнакомых рук. Знаете, как в детстве...
Евгения Альбац: А с точки зрения интернета?
Григорий Бакунов: Всё то же самое. Выберите небольшой набор сервисов, которым вы доверяете, лучше всего выбирать по юрисдикциям. Например, большая часть сервисов, которые локализованы на территории Швейцарии, в целом не особенно следят за пользователями. У них есть много причин для этого, на законодательном уровне много для этого сделано. Постарайтесь поменьше взаимодействовать с сервисами, которые гарантированно передают государству информацию, в частности, все сервисы российских компаний такие.
Лев Гершензон: Тут я бы просто подпел немножко, что эту гигиену надо обязательно соблюдать. Но помните, что с той стороны настоящие профессионалы. Если они очень хотят за вами следить, то у вас мало шансов. Если они хотят что-нибудь нехорошее сделать, очень мало шансов им помешать. Когда вы это понимаете, жить даже легче. Но при этом как человек, который родился и вырос в городе Люберцы, я, например, если идут стрёмные люди вечером, а ты один, я спокойно перехожу на другую сторону. И не чувствую... ну, или чувствую себя слабаком и трусом, но зато сильно снижаю риски нежелательного общения с физическим контактом.
Евгения Альбац: А людям, которые живут в России? Ставить VPN, делать обезличенным телефон? Или все это бесполезно?
Лев Гершензон: Нет, очень полезно. Но всё меняется. Например, сейчас нельзя просто так не пойми какие каналы читать в метро, потому что на тебя может стукнуть сосед. Белорусы вообще всё сносят в телефоне, когда из дома выходят. И только через web заходят на запрещенные сайты.
Если кто-то захочет с вами что-то сделать, они сделают, но не надо им помогать. Конечно, ставить VPN...
Григорий Бакунов: Каждый раз хочу добавить, что если вы хотите видеть интернет в нецензурированном в России виде, вам нужно выбирать VPN, который умеет бороться с блокировками Роскомнадзора. То есть те, которые у себя в рекламе на сайте или в информации пишут, что «мы за свободу интернета и боремся с цензурой». Такие VPN обычно умеют обходить блокировки Роскомнадзора и других цензурирующих органов...
Фото: rbc.ru
*Лев Гершензон, Евгения Альбац объявлены в РФ «иностранными агентами».
** Фейсбук и Инстаграм (Facebook, Instagram) принадлежат компании Meta, признанной в РФ «экстремистской». Твиттер (Twitter) в России заблокирован.
***«Медуза» признана в России «иностранным агентом» и «нежелательной» организацией.