Евгения Альбац*: Почти 10 месяцев идет война. Евросоюз готовит 9-й пакет санкций. Россия во многом отрезана мира, как минимум от западного. Главные источники российского бюджета — газ и нефть, а их поставки серьезно сворачиваются. Однако когда говоришь с людьми из России, они убеждают, что мало что изменилось. Продукты есть на полках. Да, выросли цены, особенно на лекарства, но тем не менее всё есть, во всяком случае, пока. Это субъективная картина. А какова объективная ситуация в российской экономике — в статистике и в показателях, на которые можно ссылаться, которыми можно оперировать?
Спасают запасы
Олег Вьюгин: Если из статистики убрать январь-февраль, то за период после 24 февраля спад составил минус 4%. В 4-м квартале, видимо, будет еще хуже — от 6% до 7%. Это предварительные оценки разных экономистов и моя тоже.
С бытовой точки зрения все о чем вы сказали — правильно. Да, действительно, почти всё можно купить. Даже автомобили, хотя это очень дорого — я имею в виду не китайские, не российские автомобили, а немецкие, японские: очень дорого, но купить можно.
Это говорит о том, что российская экономика не изолирована от мировой. Просто поменялись потоки, они стали более сложные, более дорогие. Не все они «белые», они, может быть, «серые» или параллельные. Почему это происходит, тоже понятно: как минимум половина мировой экономики (по ВВП) продолжает экономическое сотрудничество с Россией. Это Китай, Индия, Турция, это страны бывшего Советского Союза, другие крупные страны.
Еще почему не так всё страшно — потому что российская экономика очень хорошо использовала запасы, которые были до 24 февраля. Это и приличная прибыль у компаний — в 3-м квартале она уже сильно-сильно сократилась, в сентябре результат был отрицательным, то есть терпящих убытки по суммам было больше, чем получивших прибыль. Это видно по очень большому числу компаний.
Был хороший запас бюджета. Триллион рублей у казначейства. Триллион рублей от «Газпрома», которые изъяли из прибыли вместо дивидендов. Это средства Фонда национального благосостояния (ФНБ), который задействовали. По всей видимости, на сегодняшний день оттуда изъяли больше триллиона рублей. Наконец, сейчас пошли очень интенсивные заимствования, которые построены на рефинансировании Центральным банком крупнейших банков, которые покупают ОФЗ.
Я примерно могу сказать, что на 5-6 триллионов рублей российский бюджет был профинансирован всякими источниками, которые можно считать некоторые временными, некоторые постоянными.
Ну и расхожая информация, что с точки зрения экспорта энергоресурсов год был чрезвычайно удачным до сегодняшнего времени — выручка 337 миллиардов долларов за нефть и газ (это еще не весь год). В прошлом году за тот же период — 240 миллиардов долларов.
Ситуация для экономики очень необычная. Обычно кризисы происходят, когда у людей пропадают доходы. Здесь ситуация обратная: товары стали более дефицитными, а доходы очень сильно выросли
Олег Ицхоки: Я добавлю несколько акцентов. Во-первых, 4-5-процентное падение — это колоссальная рецессия в условиях того, что после ковида ожидалось, что все экономики будут расти 3-4% в год. То есть вместо 3-4% роста в этом году получится 4-5% падения. И совершенно нет никаких оснований ожидать восстановления в следующем. По совокупности 2-х лет — падение на 10%. Экономисты совершили ошибку в распределении этого падения. Все думали, что в 2022-м будет падение на 7% и дальше еще на 4%. Судя по всему, в 2022 году будет падение на 4-5% и дальше — еще на 4-5% в 1923-м. По совокупности сжимание экономики на 10% и вероятно стабилизация на таком уровне, если все будет продолжаться вот таким образом.
В Америке и Европе говорят про рецессию, когда в Америке по-прежнему рост 1,5%, а в Европе — ноль. То есть мы используем совершенно иные стандарты.
Второе. Что для людей более катастрофическая новость — падение экономики или мобилизация? Конечно, мобилизация. Мне кажется, что это события разного порядка, тем не менее люди принимают и мобилизацию, и падение экономики. Действительно, можно жить при падении в 4%, ничего не происходит.
Третье. Когда мы делали прогнозы весной, была реальная вероятность финансового, банковского, валютного кризиса. В марте он, действительно, начался, его удалось стабилизировать. То есть часть прогнозов исходила из того, что есть серьезная вероятность финансовой нестабильности. Ее не произошло. Мы прекрасно понимаем, почему ее не произошло. Экономика была залита экспортными валютными доходами. При это импорт очень сильно сжался. И в этом смысле ситуация для экономики была очень необычная. Обычно кризисы происходят, когда у людей пропадают доходы. Товары есть, цены на них не так сильно поменялись, но резко сократились доходы, и люди не могут это покупать. Здесь ситуация была обратная: товары стали более дефицитными, а доходы очень сильно выросли. Денег было много, а купить стало сложнее. Это ситуация, когда финансового кризиса нет, вместо этого происходит медленная стагнация, которую невооруженным взглядом увидеть сложнее, чем такой острый финансовый кризис. Импортные санкции не работают быстро, потому что есть запасы, потому что можно переориентировать производственные цепочки — это накапливаемые эффекты.
И последнее. Удивительно, насколько быстро удалось научиться обходить импортные санкции. Импорт упал в два раза в первые 3-4 месяца и сейчас восстановился уже до 80%, даже, может быть, 90% предвоенных. И это за счет того, что Турция стала главным торговым партнером. Экспорт из Турции в Россию вырос в этом году в 4 раза. Китай остался очень крупным торговым партнером. Торговля с Китаем полностью восстановилась. Индия стала крупнейшим покупателем российских энергоресурсов. Три крупнейших торговых партнера вместо Германии и других европейских стран. Отказ Европы покупать энергоносители становится более важным фактором, чем импортные санкции.
У экономистов нет четкого понимания некоторых вопросов. Во-первых, ожидали, что летом или, по крайней мере, осенью, начнет расти безработица. По официальным данным — пока не выросла. Много информации о неформальной безработице, когда люди как бы не работают, находятся в неоплачиваемых отпусках, но при этом официальная информация пока не изменилась. Большой вопрос, что происходит на самом деле.
Второй вопрос: почему люди не перестали тратить? Обычно, когда происходят такие катаклизмы, то основной механизм рецессии в том, что люди в результате неопределенности перестают тратить деньги, и кризис в экономике происходит не со стороны предложения, а во многом со стороны спроса: люди перестают тратить, фирмы перестают получать доходы, им приходится увольнять работников. Этого в российской экономике не произошло.
Гипотеза такая. Экономика была залита деньгами. Часть товаров пропала, но деньги оставались, и в результате того, что нельзя было купить какую-то часть товаров, деньги продолжали тратить на товары, которые были доступны, и на услуги, на которые спрос вырос и которые можно было продолжать покупать. Ситуация, когда экспортная сторона экономики выросла, а импортная сжалась, дает экономике некоторый стимул. Несмотря на 4-5-процентный спад, о котором Олег сказал в самом начале.
Часть уехавших продолжает работать удаленно или наездами, то есть числятся все равно занятыми. Часть уехала совсем, и кто-то уже нашел небольшой бизнес в сопредельных странах
Евгения Альбац: Олег Вячеславович, как вы можете объяснить эту ситуацию с безработицей? В качестве факторов называют массовую эмиграцию, прежде всего «беловоротничковую», и отток трудовых ресурсов в результате мобилизации. Или есть что-то еще?
Олег Вьюгин: Фактор эмиграции, безусловно, имеет значение. Трудно померить: если просто взять количество отъехавших, это будет некорректно, потому что часть из них продолжает работать удаленно или наездами, то есть они, в принципе, числятся все равно занятыми. Но часть, действительно, совсем уехала. И они уже нашли небольшой бизнес в сопредельных странах. У меня есть такой хороший пример: молодые врачи, с которыми я опосредованно был знаком. Они с семьями покинули Россию, в Киргизии открыли клинику и там сейчас лечат людей. Наверное, это не единственный случай. В Казахстан, я знаю, передислоцировались, приняв гражданство Казахстана, не очень крупные бизнесмены, которые там сейчас реально раскручивают деятельность.
Мобилизация — да, реальный фактор: если людей убирают с конкретных производств, там уменьшается количество занятых (и, кстати, не могут найти других).
Третий фактор: все-таки сейчас существенно сократилась миграция из сопредельных стран, которые в России водили такси, занимали не очень престижные рабочие места. Их стало существенно меньше. И экономически это тоже можно понять: там сейчас ненамного хуже. В Казахстане и Узбекистане растет ВВП, значит, образуются рабочие места.
«Газпром» без Европы
Евгения Альбац: Мы привыкли говорить о том, что Россия сидит на газовой и нефтяной игле, ее бюджет зависим от экспорта ресурсов. А расходы Российской Федерации на войну колоссальные, при этом надо поддерживать бюджетную сферу. Что происходит с поставками газа? «Газпром» существует еще?
Олег Вьюгин: Конечно, существует. Более того, он активно сейчас выкупает свои еврооблигации, которые там застряли, он их рефинансирует или выкупает полностью. Ситуация у «Газпрома» ухудшилась. Когда-то она была потрясающей, там крутились огромные деньги, им искали приложение — строили вот эти «Северные потоки». Инвестиционная программа была огромная. Сейчас, кстати, «Газпром» на 2023 год планирует 990 миллиардов рублей потратить на инвестиционную программу.
Евгения Альбац: А куда поставляют, если Европа практически отказывается от российского газа, либо сама российская власть наказывает Европу и не поставляет газ?
Олег Вьюгин: «Газпром» сократил газодобычу. В последние месяцы это десятки процентов. Но продает в Китай существенно больше, чем в прошлом году. В Турцию тоже идет в повышенных объемах. И внутреннее потребление.
Евгения Альбац: В какой степени это влияет на российский бюджет?
Олег Вьюгин: Не сильно.
Евгения Альбац: Вы говорите, «Газпром» богатая компания, а при этом почему у нас такое количество бедных?
Олег Вьюгин: Может, это богатство компании? «Газпром» не раздает эти деньги гражданам.
Доля энергоносителей в бюджете стала 60%, а обычно это 38-39%. Все остальные доходы сократились, а доходы от нефти находились на таких рекордных уровнях, что это позволяет компенсировать начавшийся в июне дефицит бюджета
Олег Ицхоки: Надо это подчеркнуть — «Газпром» очень богатая компания. Но с точки зрения макроэкономики основные доходы и страны и бюджета приходятся на нефтяной сектор. Гораздо большие последствия будут от нефтяных санкций, а не оттого, что перестали покупать газ у «Газпрома». Для «Газпрома» это огромная проблема, однако для страны существенно важнее нефтяные доходы. 2022 год выглядит феноменально: в начале российский экспорт был на рекордно высоких уровнях по газу, но и по нефти.
Сейчас Европа во многом отказалась покупать российскую нефть, даже до вступления 5 декабря санкций сильно снизила потребление. Крупнейшим покупателем российской нефти стала Индия. Они поменялись местами, раньше 55% спроса на российскую нефть составляла Европа, теперь это Индия — порядка половины.
В 2022-м были рекордно высокие доходы, это обеспечило стабильность российской экономики. При этом доля энергоносителей в бюджете стала 60%, а обычно это 38-39%. Все остальные доходы сократились, а доходы от нефти, особенно весной, находились на таких рекордных уровнях, что это позволяет компенсировать начавшийся в июне дефицит бюджета, не очень сильно даже придется тратить ФНБ. 2023-й год выглядит гораздо более драматически.
Но все-таки нужно подчеркнуть, что цены на нефть находятся на уровне выше 80 долларов, тогда как бюджет составляют исходя из 45-ти. И даже при скидке в 20-25 долларов цены находятся выше 45-ти. В этом смысле основной вопрос сейчас не цена, а объемы продаж. После полного отключения Европы от российской нефти — с 5 декабря сырой, а с 5 февраля переработанной — насколько произойдет спад, это основной большой вопрос.
Но падение, судя по всему, выручки на 20-30% совершенно не катастрофично. На эти деньги можно жить еще долгие годы вперед.
Куда пойдет нефть?
Евгения Альбац: Объясните, пожалуйста. Газовая промышленность — это трубы, это добыча, вышки, подземные газохранилища и т. д. И вот это всё прекращается. Что происходит со всеми этими цепочками — с людьми, с трубами, с газохранилищами? Тот же вопрос касается нефти. Что будет происходить?
Олег Вьюгин: Внутреннее потребление газа в России существенно выше, чем экспорт. Есть на что работать.
Евгения Альбац: Мои родственники когда-то жили в Торопце, и я туда ездила. Торопцу обещали газификацию еще при Брежневе. До сих пор никакого газа в Торопце нет. Поэтому когда я слышу про внутреннее потребление, я понимаю, что тут есть какая-то тайна, которую я точно не ухватываю.
Олег Вьюгин: Это не домашние хозяйства, которые используют конфорку. Это промышленное потребление. Например, для генерации электроэнергии в стране. Очень большая часть генерации на газе. И это большая часть того, что производит «Газпром». Действительно, если бы газификацию сделали повсеместной, то тоже был бы дополнительный спрос. Но люди заменяют бытовой газ электроэнергией, которая все равно производится из газа.
Да, «Газпром» сократит добычу. Какие-то скважины будут закрыты. Но это не прекращение работы компании и не сокращение активности наполовину. Есть инвестиционные программы, проектируется строительство новых газопроводов. То есть это сокращение, но не смерть, как и во всей экономике.
С нефтью тоже, если надо, будут сокращать, закрывать скважины. Перед пандемией уже потренировались немного. Как бы умеют выбирать то, что можно бросить и что сохранить.
Но по нефти, я так понимаю, аппетитов гораздо больше окажется — можно будет всё переориентировать куда-то в Китай, Индию и другие страны. Такие соображения есть. Хотя не знаю, может быть, это больше такой троллинг российский. Вице-премьер Новак, который курирует эти направления, говорит: «Если нам будут выставлять нерыночные условия по экспорту нефти, мы просто перестанем экспортировать». Ну, это однозначно сокращение добычи. Правительство на словах готово на это идти. Да, это тоже сокращение активности, но не кончина.
Евгения Альбац: А как будет обеспечиваться российский бюджет, за счет чего? Откуда деньги будут брать?
Олег Вьюгин: Денег будет меньше. Если посмотреть бюджет на следующий год, то там от этого источника заложено 8 триллионов. А если посмотреть на уровень доходов, которые планируются, это одна треть. То есть на бумаге, по крайней мере, власти понимают, что они не получат того, что было.
Евгения Альбац: И?.. У властей колоссальные расходы на войну.
Олег Вьюгин: Вопрос открытый. Мы только знаем, что в расходной части существенный рост идет как раз силовому направлению.
Евгения Альбац: Так. А деньги откуда?
Олег Вьюгин: Высказывается предположение, что российская экономика в следующем году падать не будет. Если ничего не изменится, будут активней использовать средства ФНБ, где пока есть 7-8 триллионов рублей ликвидных средств. Запланировано, что до 3 триллионов будет использовано. Но можно и все кинуть в топку, почему нет? И налоги могут быть повышены, но аккуратно.
Погоду для России делают экспортные доходы от нефти. А западные страны не заинтересованы в падении объемов нефти, чтобы не выросла мировая цена
Олег Ицхоки: «Газпром» — это не драма в масштабах страны. То есть былых прибылей, действительно, не будет. Это очень большие деньги в масштабах одной компании, но с точки зрения макроэкономики они не делают погоду. Погоду делают экспортные доходы от нефти. А тут надо подчеркнуть, что западные страны не заинтересованы в падении объемов нефти, чтобы не выросла мировая цена. Интересно, что Европа была на самом деле готова, потому что там цены на энергоносители и так безумно выросли. Америка в апреле останавливала Европу от более скорого эмбарго, потому что они боялись 200 долларов за баррель.
И вот пока кажется, что мир сделает так, что объемы российской нефти сильно не упали. Если потолок 60 долларов останется, то тогда бюджет будет дефицитный, но это не ситуация, когда всё начнет разваливаться.
Евгения Альбац: Все равно не понимаю. «Газпром» продолжает свою инвестиционную программу. При этом все, кого я читаю в Economist, Financial Times и так далее, пишут, что бизнес для «Газпрома» в Европе практически заканчивается, Европа будет получать сжиженный газ, как угодно, но слезет с газпромовской иглы.
Олег Вьюгин: «Газпром» не сидит на месте. Вдруг с Азербайджаном тесная дружба в пику армянам. Газовый хаб в Турции. Это не совсем пустые разговоры. В планах «Газпрома» построить еще одну нитку в Китай. С Россией сотрудничают. Это не изоляция Ирана, если сравнивать по санкциям.
Евгения Альбац: Что в отношении России не было сделано, что было сделано в отношении Ирана?
Олег Ицхоки: Есть три крупнейших экспортера энергоресурсов — это Саудовская Аравия, Россия и США. Их доля в экспортном рынке примерно одинаковая. Сделать что-то с таким крупным экспортером в краткосрочной перспективе очень трудно, это приводит к большому росту цен на нефть. С Ираном таких опасений не было, Иран существенно меньший экспортер нефти, и гораздо проще было установить настоящее эмбарго.
Бенефициары войны
Евгения Альбац: Олег Вячеславович, вы сказали, что падение ВВП — 4%, возможно, кумулятивно будет 5-7%. Весной говорили о 20% падения ВВП. Вопрос: а в какой степени российская экономика становится бенефициаром войны? Есть необходимость производить вооружение, шить форму, производить снаряды… В какой мере война помогает выживаемости российской экономики?
Олег Вьюгин: Люди — точно не бенефициары «Тополей». С точки зрения красоты цифр — ну да, я думаю, что даже сейчас, в 22-м году макроэкономические показатели, промышленного производства, обрабатывающей промышленности — там есть увеличение. Мы читаем, что некоторые оборонные предприятия работают в три смены сейчас, представляете? Конечно, это дает повышенные показатели.
ВВП очень сильно раздут за счет экспорта энергоносителей. Но если мы будем говорить про благосостояние, стало ли население бенефициаром, то это надо мерить по потреблению, а не по ВВП. По самым скромным оценкам реальные доходы населения упали на 10-12%. Потребление сжалось намного больше, чем ВВП и производство. Конечно, отдельные компании от этого выигрывают. Люди, которые работают на этих компаниях, могут тоже выигрывать, но в целом население обеднело гораздо больше, чем это отражается в данных ВВП.
А если говорить о бенефициарах внешних, то два очевидных — это Индия и Турция. Остальные в основном — проигравшие.
Жить с дефицитом
Евгения Альбац: Два частных вопроса. И потом последний, который касается будущего.
Пару дней назад «Коммерсантъ» написал, что ввели НДПИ, налог на добычу полезных ископаемых, на АЛРОСА. И если раньше эти налоги оставались в Якутии, где, собственно, и добывает свои алмазы АЛРОСА, — сейчас все они уходят в федеральный бюджет. О чем это вам говорит?
Олег Вьюгин: Если и ввели (я этого не видел), то это понятно, попытка чуть-чуть еще поднакачать денег в бюджет. Поскольку перераспределяется прибыль, то, действительно, якутский бюджет потеряет что-то.
Олег Ицхоки: Более важная новость — это выплата дивидендов. «Газпром», по-моему, выплатил дивиденды в осенние месяцы, которые закрыли большую часть дефицита бюджета. Это более важно. Но в целом, чтобы понимать общую картину, российский бюджет сейчас находится в ситуации небольшого, но перманентного дефицита. Это связано и с завышенными расходами по сравнению с предыдущими годами, где огромная статья — это война, безопасность и так далее. И сниженные доходы по всему спектру. Происходит сжатие внутренней экономики и падение налогов внутри экономики, не только экспортных доходов — это всё приводит к хроническому дефициту бюджета. Он не катастрофический, с ним можно жить много месяцев. Но он будет существовать и, возможно, будет нарастать.
Мобилизация достаточно сильно повлияла на оценку гражданами действий правительства. Повышение налогов, которое коснется большинства людей — тоже политический шаг, болезненный и опасный
Евгения Альбац: Стоит ли ждать роста налогов на доходы частных лиц?
Олег Вьюгин: Ничего исключать нельзя. Но есть вопрос политических последствий. Политически этот шаг я бы сравнил с мобилизацией. Мобилизация это был шаг, который достаточно сильно повлиял на оценку гражданами страны действий правительства. Повышение налогов —массированное, тотальное, которое коснется большинства людей — это политический шаг чрезвычайно болезненный и опасный. Поэтому я бы не сказал, что повышение налогов — это следующий шаг правительства.
Евгения Альбац: Плоскую шкалу сохранят?
Олег Ицхоки: Я бы предложил следующую последовательность возможных действий. ФБН — в первую очередь, в зависимости от того, какая там ликвидность. Мы точно не знаем, какие активы на самом деле ликвидны и их можно продать.
Потом харрасмент Центрального банка, которого мы пока еще не видели: монетизировать дефицит государственного бюджета, покупать облигации министерства финансов и так далее. Я бы предположил, что это второй шаг.
Третий шаг — это всяческие налоги на бизнес, с которым проще договориться напрямую.
И только в четвертую очередь — налоги на индивидуальные доходы граждан. Но это очень сильно зависит от того, как они видят, откуда у них приходят политические угрозы. Поэтому такая последовательность.
Кризис или катаклизм?
Евгения Альбац: Чего ждать в 2023 году?
Олег Вьюгин: На макроэкономическом уровне (по моим подсчетам, конечно) 0,8% прироста ВВП, о которых пишет Министерство экономического развития, не будет. В текущем статусе, без существенных изменений в политике, скорей всего будет спад, и достаточно чувствительный. То есть трудно предвидеть рост реальных доходов, скорее дальнейшее сползание. При спаде возможности для социальных выплат будут сильно ограничены, если не переключать средства с силовых и оборонных программ на социальную помощь. Поэтому скорей всего уровень бедности, если не манипулировать цифрами, будет повышаться. Масштабы не берусь оценивать.
Олег Ицхоки: Мне кажется, когда мы смотрим вперед, мы не видим очевидного источника острого кризиса, о котором все будут говорить. Есть вариант глобальной рецессии. Китай впадает в рецессию. Поэтому он отказывается от политики «нулевого ковида», и в этом смысле вероятность большой китайской рецессии сейчас меньше. Есть вероятность большого кризиса в Америке и в Европе. В Европе, скорей всего, будет рецессия, а США, возможно, будет балансировать на грани 1-процентного роста.
Но если глобальная рецессия происходит, цена нефти падает меньше 30 долларов за баррель — это будет источником колоссального кризиса.
Олег Вьюгин: Безусловно, будет крупномасштабный кризис в России.
Олег Ицхоки: Давайте предположим, что этого не происходит. И тогда говорить о том, что будет вялотекущий кризис, мне кажется, тоже неправильное предсказание. Война длится 10 месяцев, и предположить, что она будет длиться еще 10 месяцев без какого-то катаклизма — очень сложно. Скорей всего, это будет не экономический катаклизм. Скорей всего, это будет какой-то другой.
Интересный вопрос, мне кажется, когда мы делаем прогноз на 23-й год: какова вообще вероятность, что Путин останется президентом в России до конца 23-го года? Я общался на эту тему с некоторыми банками, которые делают стратегические прогнозы. И мы сходимся, что более вероятно, что он останется — больше 50%. Но точно больше 20%, что он не будет президентом к концу 23-го года.
Делать экономические прогнозы в таких условиях исключительно сложно. Экономика, мне кажется, не будет источником основных новостей в 23-м году, несмотря не продолжающуюся рецессию. Сложно себе представить, что война не приведет к какому-то другому катаклизму в другом месте.
Евгения Альбац: Что касается выживания Путина, я думаю, что вероятность потери им власти и вообще ухода его от власти существенно выше 50%.
Олег Ицхоки: Мы можем это обсуждать. Основной мой месседж — что экономика будет подчиняться логике других сценариев, что экономика не будет ведущей силой, которая приводит к изменениям. В экономике будет вялотекущий процесс, который мы наблюдаем, по крайней мере, с июня месяца, после того как сверхдоходы закончились. Это будет продолжаться. Проблемы в экономике будут накапливаться. Никакого выхода в экономический рост не видно. И в этом смысле экономика будет следствием других процессов — военных, политических. Они будут иметь гораздо большее влияние в 23-м году, а экономика будет к этому подстраиваться. Очень бы хотелось, чтобы экономика стала тем фактором, который остановит войну, и на это можно было надеяться весной, но с тех пор кажется очевидным, что экономика вряд ли будет тем фактором, который приведет к существенным изменениям в будущем.
Фото: РИА «Новости»
*Евгению Альбац Минюст России считает «иностранным агентом».
