Прорыв канализации в Волгограде — масштабнейшую техногенную катастрофу — нужно чем-то компенсировать. Тысячи кубометров фекалий в Волге уравновешены идеологическим потоком аналогичного содержания — ставшим уже традиционным в последние годы предложением переименовать Волгоград в Сталинград. Чем хуже экономическое и социальное положение, чем циничнее распоряжается власть человеческими ресурсами, тем более примитивной становится идеология и навязчивей пропаганда. Всегда к услугам идеологов — Сталин.
Забытая передовая
Царицын стал Сталинградом в период укрепления личной власти Сталина в 1925 году. Сталинград превратился в Волгоград в 1961-м, когда тело тирана вынесли из мавзолея. Вопрос о переименовании города естественным образом ставился в период бархатной брежневской ресталинизации. Но в те годы умели сохранять баланс: такой жест означал бы слишком радикальный перекос в аккуратной застойной трактовке истории — «с одной стороны, с другой стороны». Всерьез эту идею на высшем уровне не стали бы обсуждать. Да и монумент Родина-мать накрепко был связан с новым топонимом — Волгоградом.
Когда после рокировки Путин вернулся, немедленно началась ресталинизация, и в рамках этого процесса пошли чередой предложения переименовать Волгоград
Когда-то Виктор Платонович Некрасов, автор получившего Сталинскую премию романа «В окопах Сталинграда», мужественно боролся за увековечение памяти евреев, уничтоженных в Бабьем Яру, за что, помимо своих заметок о путешествиях за границей, и получил статус неблагонадежного товарища. Но он же был и противником помпезного мемориального комплекса в Волгограде, полагая, что подлинной памяти о чудовищных событиях, здесь происходивших, способствовали бы сохраненные окопы и блиндажи. Некрасов, будучи архитектором, оказался первым автором памятника на Мамаевом кургане — он посвящен памяти павших здесь командиров, в том числе лихого молодого комбата, киевлянина Юрия Беньяша, племянника Василия Гроссмана. В рассказе «Случай на Мамаевом кургане», опубликованном Александром Твардовским в «Новом мире» в 1965 году, Некрасов писал: «Похоронили (Беньяша. — А.К.) на высоком волжском берегу, а когда в Сталинграде кончилась война, на могиле поставили памятник. Сделали его наши полковые саперы по моему эскизу. Это был первый памятник в Сталинграде. Он хорошо был виден с Волги. Сейчас его нет: он был деревянный».
В том же рассказе есть фантасмагорический разговор с одним из сослуживцев — как если бы Некрасов был в блиндаже гостем из будущего, провалившимся в прошлое. «— Что ж, — Фарбер улыбнулся, — сначала удивился бы, потом спросил бы, а что такое Волгоград?
— Волгоград — это Сталинград. Его переименовали в тысяча девятьсот шестьдесят первом году после Двадцать второго съезда...
Зажмурив глаза, я выстрелил этой фразой и ожидал после нее определенной реакции — недоумения, возмущения, недоверчивой улыбки, совета обратиться в санчасть. Но Фарбер (персонаж «В окопах Сталинграда», у которого есть прототип — Александр Фарбер. — А.К.) даже не улыбнулся, а просто сказал:
— А вот то, что сейчас здесь происходит, как называется: может быть, Волгоградская битва?
— Представьте себе, одно время некоторые говорили именно так».
Виктор Платонович Некрасов никого не поучал. Битва Сталинградская. Город — Волгоград.
Брежневская помпезность пришла на смену забвению. В том же рассказе Некрасов описывает свое посещение города спустя семь лет после окончания битвы, в 1950-м: «Окопы обвалились, обмелели, заросли травой, но они были. И ржавые патроны, гильзы, каски, котелки, штыки, затворы, пулеметные ленты, истлевшие портянки из вафельных полотенец... И кости... То тут, то там белели в траве черепа — теперь уж не поймешь, где русские, где немцы. Уходя в марте сорок третьего отсюда, мы похоронили всех павших, но грунт был мерзлый, закапывали неглубоко — за семь лет размыло дождями, развеяло ветром...
С кургана я возвращался подавленный и разбитый. Внизу, в городе, рычали бульдозеры, двигались краны, с красных полотнищ и в репродукторы призывали сталинградцев досрочно восстановить родной город-герой, а здесь, на забытой передовой, до сих пор царила смерть».
Чтобы начать строить миф о войне, пафосный и пустой, нужно было сначала забыть эту передовую.
Прорыв кингстонов
В ранние путинские годы волгоградский губернатор Максюта осуществил фальстарт: он правильно оценил подлинные убеждения Путина, но в 2001 году президент еще был вынужден соблюдать приличия и изображать из себя слегка авторитарного, но либерала. Не ко времени тогда было переименование. А вот когда закончилась короткая обманчивая медведевская передышка и после рокировки Путин вернулся, немедленно началась ресталинизация, и в рамках этого процесса пошли чередой предложения переименовать Волгоград. В начале 2013-го Валентина Матвиенко, в то время уже спикер Совета Федерации, и глава Центризбиркома «волшебник» Владимир Чуров поддержали идею референдума по этому поводу. Есть же в Париже станция метро «Сталинград», аргументировала свою позицию Матвиенко. Ну, так и битва в российских учебниках называется Сталинградской. Следы истории, тем более истории величайшей битвы Второй Мировой, несмываемы — станция названа в честь битвы, а не Сталина. А возвращение прежнего названия городу — это возвращение Сталина. Мы не в Париже.
Будет повод затеять салют. И объявить спецоперацию аналогом Сталинградской битвы. Глупости и цинизма хватит и на это
В те годы референдум можно было проиграть — масштабы индоктринации сталинизмом еще были сравнительно невелики. Во всяком случае, например, в 2013 году лишь 30% респондентов «Левада-центра» поддерживали идею переименования. Однако динамика была настораживающей. Опросов на эту тему давно не было, но сегодня, пожалуй, большинство легко выскажется за смену названия: это полностью соответствовало бы духу времени и стремительному движению страны в прошлое — минуя стадии брежневского и хрущевского периодов, сразу в сталинскую эпоху.
Спустя девять месяцев после начала спецоперации и в условиях прорыва, только не к светлому будущему, а канализации, прорвало и идеологические кингстоны: стартовала инициатива по переименованию. Это дело было поручено, что характерно, «ветеранам»: с идеей выступил глава Волгоградского совета ветеранов Александр Струков. Вполне ожидаемо, что это мужчина отнюдь не 1921 года рождения, а 1951-го. Тем не менее он говорит от имени ветеранов, абсолютное большинство которых не может ему возразить в силу того, что их нет на этой земле. Идея поддержана волгоградским губернатором Андреем Бочаровым, выходцем из среды силовиков: будет создан общественный совет по изучению общественного мнения на этот счет. Каким будет «мнение» и сколь умело его организуют — ясно заранее. Особенно если эта инициатива окажется поддержанной в администрации президента.
Будет повод затеять салют. И объявить спецоперацию аналогом Сталинградской битвы. Глупости и цинизма хватит и на это. После 24 февраля дозволено — и возможно — все.
…В январе 1973-го Виктора Некрасова пригласили в Волгоград. Нравилась или не нравилась ему Родина-мать, но под ее левой рукой у него был блиндаж. Перед Вечным огнем он встал на колени, склонился к мемориальной плите генералу Николая Батюку. А спустя год Виктора Платоновича выперли из страны как антисоветчика. В 1976-м все его произведения, включая «В окопах Сталинграда», были запрещены приказом Главлита и попали в список книг, подлежащих изъятию и библиотек.
Сталинисты запретили сталинградца. Правда не нужна была ни той власти, ни этой. Что их — в совокупности с неприкрытым сталинизмом — и роднит.
Фото: Немецкий аэроснимок Сталинграда, январь 1943. Из Сталинградского альбома Виктора Некрасова.