«Место не самое тихое, но лучше не найти, — объясняет проводник по кличке Синяк, молодой человек в кожаной куртке и с небольшим ирокезом. — Глаз на него не кладут даже коммерсы». Небольшая пристройка к одному из давно закрытых павильонов на задворках ВВЦ выглядит так, будто не сегодня-завтра рухнет: прохудившаяся крыша, плесень на стенах, частично выбитые окна. В начале весны здесь поселилась община из 11 человек, состоящая в основном из анархистов. На часах полдевятого вечера, и «дома» еще не все. «Главное, не привлекать ничьего внимания, — продолжает Синяк, рассказывая о правилах поведения. — Скопом не выходить и не входить, желательно по одному — по двое. Нас один раз менты застукали — пришлось по сотке скидываться. Хорошо еще мы все трезвые были».
«Ни рубля государству»
У сквоттеров 80–90-х было не принято ограничивать себя в удовольствиях, но в современных условиях приходится быть осторожным. «Наркотики не принимаем, — говорит Синяк, — даже травку не курим. По поводу бухла жесткое правило: не больше стакана водки в день на человека. Не дай бог, кто-то напьется, набедокурит, а нас накроют». Анархическая община вышла из тусовки неформалов на Старом Арбате. «Хотя у нас не только неформалы, есть даже бывший опер, — рассказывает Синяк. — Ушел из ментуры, не выдержал тамошних порядков. Из общаги его тоже выгнали. Познакомились на Арбате. Теперь вот он с нами». Жизнь у общины в бытовом смысле тяжелая. Вечно сырое помещение, разделенное на четыре комнаты, два дивана на всех, найденные на городских свалках, три кресла. Часть общины ночью спит в коробках. При этом анархисты принципиально не обращаются ни к каким государственным структурам — даже скорую помощь в случае чего не вызывают. «Ни рубля государству», — смеется Синяк и добавляет: «У нас чикса (девушка. — The New Times) есть с медицинским образованием, она кого хочешь вылечит». Друг Синяка Андрей по кличке Зеленый (в этот цвет выкрашены его волосы) говорит: «Бесит, когда нас называют маргиналами или бомжами. У нас у всех есть место жительства, документы, но мы принципиально обитаем здесь — среди братьев нам лучше. По большому счету при нынешней политической системе люди, стремящиеся к свободе, — изгои. Вот мы и объединяемся». На одной из стен Зеленый повесил флаг анархии с надписью Punk not dead, выдающий идеологию общины. Периодически ее члены участвуют в анархических, экологических и антифашистских акциях, сам Зеленый официально состоит в движении «Антифа». На вид ему под сорок, он самый старший, а потому в авторитете: его слово в сквоте всегда последнее. «Отличие нынешних сквотов в более строгих правилах, — продолжает он. — Раньше как было? Приводи кого хочешь, бухай сколько хочешь. Сейчас и без того сквот больше полугода просуществовать не может, и это в лучшем случае. Мы отлично понимаем, что рано или поздно нас разгонят. Бизнес прибирает все к рукам. Говорят, скоро за ВВЦ возьмутся».
Для автостопщиков сквоты — транзитная стоянка, где можно переночевать и пообщаться
«Почувствовать себя людьми»
Солистка рок-группы «Умка и Броневик» Анна Герасимова по прозвищу Умка, успевшая застать самые первые сквоты начала 80‑х, говорит, что, «как ни странно, в советское время сквоттерам — хотя они тогда так не назывались — жилось проще: заброшенных зданий даже в благополучной Москве было пруд пруди, и никто о них особенно не заботился. Менты, конечно, нас гоняли. Но пустые дома, в которых даже была кое-какая мебель, могли стоять в таком виде и пять, и десять лет. Так что если непрошеных постояльцев выгоняли из одного дома, они тут же находили другой, взламывали замки и селились. Объединяло всех, конечно, нежелание жить по законам ментовской страны. Внутри сквота были свои законы, исключающие насилие над личностью». Тем не менее, по утверждению Зеленого, сегодня сквоттерское движение в столице не только не умирает — ширится, и это несмотря на то, что селиться, казалось бы, уже и негде. «Недавно еще одна анархическая община появилась — в Люберцах. Там, правда, «травокуры», но ребята хорошие, с некоторыми знаком лично. Ютятся восьмером в малогабаритной квартирке. Но ничего, довольствуйся малым — победишь в большом». В качестве примера такой победы Зеленый приводит опыт Христиании — сквоттерского района в Копенгагене. Неформальная молодежь, захватив в 1971 году заброшенные армейские казармы, в итоге добилась от правительства не только права проживания на этой территории, но и придания ей особого статуса — фактически отдельного государства, внутри которого свои законы. «Не так уж много нужно, чтобы почувствовать себя людьми, — заключает Зеленый, — всего лишь жить отдельно от государственной власти. Влиять на нее мы никак не можем — выборов нет. А жить по существующим законам невозможно. Поэтому мы и объединяемся против них, пока в маленькие группы, но есть мысли попробовать собрать многочисленную общину».
Сквот «Рассвет». Вид снаружи должен отпугнуть возможных «захватчиков»
Затишье перед бурей
Такие попытки уже были. С человеком по кличке Смертный, одним из бывших членов анархической общины, состоявшей примерно из 70 человек и занявшей в 95-м году пустое здание ресторана «Джалтаранг» в самом центре Москвы, на Чистопрудном бульваре, мы встречаемся как раз возле дверей его бывшего «жилища». Теперь здесь дорогой ресторан «Белый лебедь». «Ближе к концу 90-х в Москву пришли большие деньги, никому не нужной земли в городе почти не осталось, — рассказывает он. — На месте сквотов того времени быстро выросли бизнес-центры, автосервисы, склады, магазины и забегаловки. Выселяли всех с боем. К нам приехали крепкие пацаны, человек тридцать, нанятые, как я понимаю, будущими застройщиками, и просто начали всех избивать. Все, что мы своими руками сделали, сломали. У нас там и кухня была, на которой мы, кстати, кормили бездомных, и репетиционная музыкальная база. После этого мы нашу тусовку так и не восстановили».
„
В последние годы сквоты создаются
один за другим, правда, и давление на них
репрессивные органы оказывают нешуточное
”
Символика анархистов — черный флаг либо буква «А» в круге
Не к чему придраться
Воронеж одну такую локальную войну уже выиграл. Местному сквоту удалось договориться с властями и зарегистрировать себя как культурный центр-коммуну «Рассвет». До этого воронежский опыт сквотирования был не очень удачный: предыдущие две общины — панк-сквот «Возрождение» и сквот им. Фридриха Энгельса — через год после заселения разгоняла милиция. Первая община заняла двухэтажный особняк в центре города, долгое время находившийся в аварийном состоянии, своими силами очистила подъезды и квартиры от мусора, забила окна досками и даже провела электричество. Поначалу соседи по двору принимали панков за рабочих, занимающихся реставрацией дома. Но потом сквоттеры объявили себя «штаб-квартирой радикального анархо-панк-сообщества, жилой автономной зоной и культурным центром анархистского движения Воронежа», стали проводить собрания и политзанятия, собиравшие по 50–100 человек. Перепутать их с рабочими уже было невозможно. Подозрительные соседи настучали на политически неблагонадежных «возрожденцев». В свою очередь, сквот имени Энгельса (заброшенное здание находилось на одноименной улице) изначально был обречен на провал. На втором этаже сквоттеры заняли 12 комнат, в каждой из которых жила своя мини-община: от «бездомных» до «наркоманов». К тому же самогон тек рекой. «Рассвет» же изначально не провоцировал на негативную реакцию. В его уставе сказано: «Деятельность общества заключается в пропаганде альтруистического образа жизни и пацифизма, организации просветительских семинаров и просмотров фильмов, проведении вечеров поэзии, квартирников, дискуссионных клубов, экологических акций — как, например, уборка мусора в лесополосе, предоставление социальной помощи бездомным людям в зимнее время и ночлега автостопщикам». Как там в «Двенадцати стульях» говорил на этот счет бывший гласный городской думы Чарушников: тут не придерешься. Помогал детям — и дело с концом.