Путина не устраивает миропорядок — в том виде, в каком он сложился после 1945 года, когда основным мотивом его перестройки было стремление избежать новых войн и под эту задачу выстраивались новые европейские и общемировые структуры, включая ООН. Не устраивает его сложившееся положение вещей и после 1991 года, когда закончилась история империй и коммунизма, а Европа стала единой — и этот результат очевиден, как бы кто ни критиковал проект европейской интеграции, тоже имеющий своим истоком период после Второй мировой войны. В 1989-м Френсис Фукуяма высказал гипотезу о конце истории (которая уже заканчивалась, например, в ходе первой глобализации рубежа XIX-XX веков, но была прервана Первой мировой войной), однако оговорился, что ему угрожают национализм и фундаментализм. Что оказалось точным прогнозом. История не просто началась заново — нашелся человек, который, задавив все живое в своей собственной стране, решил стать «владычицей морскою» и замахнулся на строительство мирового порядка по своим собственным правилам. Прецеденты такого рода тоже бывали в истории. А еще — это классический сюжет полнометражных мультфильмов (отчасти они напоминают известные путинские «мультики» с демонстрацией ракет): злодей решил захватить весь мир, едва не добился успеха, но в финале силы добра все-таки его побеждают.
Россия при Путине признана безнадежной для строительства добрососедских отношений хотя бы на уровне давно ушедшего в прошлое противостояния двух систем
Путин решил жить без всего остального мира, во всяком случае без западного, к которому в течение нескольких десятилетий все-таки принадлежала Россия. Но и Запад решил корректировать и перестраивать Европу, однако уже без России. Чему, собственно, и был посвящен инициированный Эммануэлем Макроном прошедший в Праге саммит новой, пока еще неформальной структуры — Европейского политического сообщества (ЕПС).
Потеря мягкой силы
Это уже традиционный кейс — Путин, великий «стратег», добивается целей, прямо противоположных задуманным. Ему не нужен был мир без России. Но даже в том авторитарном состоянии, до которого он довел страну, Россия не выпадала из мира. Начав «спецоперацию», Путин вывел Россию из цивилизованного мира, и внешне доброжелательное отношение к путинскому авторитаризму Китая, Индии и ряда экзотических государств не должно здесь вводить в заблуждение — их очень беспокоит беспрецедентная для XXI века эскалация. Европейские лидеры, понаблюдав за событиями восемь месяцев, решили, что Россия при Путине в принципе и навсегда отказывается сотрудничать с европейскими структурами, и надо выстраивать новые механизмы взаимодействия между Европой и окрестностями.
Собственно, главное, что важно в этом сюжете для нас — Россия при Путине признана безнадежной для строительства добрососедских отношений хотя бы на уровне давно ушедшего в прошлое противостояния двух систем. Путин, в отличие от советских вождей, не признает правил. Коллективное советское Политбюро даже в его застойном состоянии по сравнению с нынешними руководителями — образец сдержанного и ответственного поведения в словах и делах. СССР, конечно, с удовольствием пытался управлять зонами своего контроля и влияния. Но на этом и подорвался (включая, кстати, афганскую авантюру), перестав быть империей. Но нынешний режим идет вперед задом, заимствуя из прошлого все самое ужасное, прежде всего образцы сталинистского поведения, и загоняет сам себя и, что хуже, всю страну в невиданную и ненужную в XXI веке архаику. Становится недоговороспособным. А ведя «спецоперацию» — утрачивает остатки своей мягкой силы. Страна становится непривлекательной, в том числе, как мы видим по числу уехавших, и для своих собственных граждан. Что уж говорить об иностранных инвесторах и ближайших соседях — они вежливо улыбаются, но и мечтают о том, чтобы Путин случайно не посчитал их частью «Русского мира».
Путин распоряжается собственным населением как биомассой, затыкая телами людей прорехи в реализации своих амбиций
Проект «большой Европы»
Для Европейского союза, напротив, важнее исключительно его мягкая сила — а какая еще? Воевать никто ни с кем не собирался и не стоял ни у чьих ворот. ЕПС — это проект своего рода «большой Европы», Европы в расширенном значении. Евросоюз не может принять в свои ряды всех желающих, но затянуть в свою орбиту вполне мог бы. Поэтому к странам ЕС на саммите в Праге присоединилось еще 17 государств. Жозеп Боррель, глава внешнеполитического ведомства ЕС, прямо сказал, что сообщество будет искать контуры «нового порядка без России». Путин решил строить Россию без Европы, повторяя старые клише об упадке Запада. (Кто только не объявлял его закат, а русские мыслители, как, например, Данилевский даже писали, что он «гниет», на что, впрочем, спустя десятилетия, при позднем совке, пришел подлинно народный анекдотический ответ — «зато как пахнет».) И это теперь становится его, Путина, личной проблемой, которой он, впрочем, озадачивает все население России.
Результат: Россия в кольце друзей. Только друзей евроатлантического мира. А те, кто ведет более сложную игру, все равно дистанцируются от сверхиррационального политика, ведущего отчаянные боевые действия и загоняющего себя все глубже в стратегически невыгодный угол. Самое удивительное для соседей это то, что Путин распоряжается собственным населением как биомассой, затыкая телами людей прорехи в реализации своих амбиций. Потому и многие бывшие советские республики с пониманием и сочувствием отнеслись к российским изгнанникам. В отличие от ряда европейских стран, которые упорно ставят знак равенства между россиянами и Путиным.
У нас похитили Европу
У России ее правители не один раз в истории похищали Европу. Но она всякий раз возвращалась. Сейчас расставание дается очень болезненно, потому что россияне интегрировались в Европу и западный образ жизни. Правда, остались потребителями в западном смысле, но не гражданами, дорожащими ценностями свободы и прав человека, формализованными тем же ООН, а не выдуманными традиционными ценностями, ведущими страну куда-то во времена опричнины. Россия, писал Йохан Хейзинга еще в середине XX века, это часть Европы, но не часть Запада. Запада как цивилизационной рамки. И недоверие Путина к Западу — совсем не уникально, оно имеет долгую традицию: этот феномен описан в пророческой «Длинной телеграмме» Джорджа Кеннана 1946 года. Путин — политик оттуда, из сталинских времен, ему надо было родиться гораздо раньше.
Еще в знаменитых «Трех разговорах о войне, прогрессе и конце всемирной истории» (1900) философ Владимир Соловьев вложил в уста одного из персонажей такие слова: «Настоящее существительное к прилагательному русский есть европеец. Мы русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие... Понятие европейца должно совпасть с понятием человека, а понятие европейского культурного мира — с понятием человечества».
Европа сосредотачивается, концентрирует свою мягкую силу и будет пытаться строить новый порядок без тех, кто свободы не захотел и бежал от нее в окопы разворачивающейся на наших глазах Третьей мировой
Россия в какой-то момент почти достигла этого утопического состояния. Жили мирно, начали зарабатывать, участвовать в свободном передвижении идей, людей и капиталов. Не воевали и не собирались воевать! Но не сработали предохранители от авторитаризма, а может, их и не было вовсе — проект европейской России строился без страховочных механизмов. И из утопии страна провалилась прямиком в оруэлловскую антиутопию и кафкианские миры.
В 1988 году в Париже Мераб Мамардашвили прочитал доклад «Европейская ответственность». В те годы эйфории и победы Запада он предупреждал, что расслабляться нельзя — стоит дать слабину, и европейский проект начнет переживать эрозию. Усилие — одно из ключевых понятий философии Мамардашвили. Чтобы оставаться человеком — надо прилагать ежедневные усилия. То же — и со свободой. «Свобода приходит в силу того, что ее практикуют… научиться свободе можно только осуществляя ее…»
Этого не случилось в России. Европа же расслабилась, и ее сложности не закончились тем, что политики консолидировались вокруг поддержки Украины. И вот теперь Европа сосредотачивается, концентрирует свою мягкую силу и будет пытаться строить новый порядок без тех, кто свободы не захотел и бежал от нее в окопы разворачивающейся на наших глазах Третьей мировой.
