 |
|
Спектакль Франка Касторфа «В Москву! В Москву!» —
это был истинный блицкриг. После первого акта (который длился два с половиной часа) зал опустел наполовину — не выдержав немецкой агрессии, русские бежали, побросав на поле боя программки |
На фестивале своего Чехова представят берлинский театр «Фольксбюне» («В Москву! В Москву!», режиссер Франк Касторф), аргентинский режиссер Даниэль Веронезе («Дядя Ваня»), чилийский «Театро ен ель Бланко» («Нева», несколько дней из жизни Ольги Книппер после смерти Чехова, режиссер Гильермо Кальдерон), шведский Королевский театр «Драматен» («Вишневый сад», режиссер Матс Эк), Национальный драматический центр Мадрида («Платонов», режиссер Херардо Вера) и канадский театр «Трезубец» («Три сестры», режиссер Важди Муавад, известный в России по работе в театре Et Сetera). Кроме драмы на фестивале будут показаны и хореографические версии чеховских произведений, среди которых особый интерес представляет проект Жозефа Наджа («Шерри-бренди», Орлеанский хореографический центр, Театр де ля Виль, Франция). Российская программа фестиваля включает в себя самые интересные чеховские премьеры последних двух сезонов.
Первый же спектакль, показанный на открытии фестиваля, произвел эффект культурологического взрыва и разбудил перекормленную Чеховым публику. Немецкий бунтарь Франк Касторф легкой жизни на своем спектакле никому не обещал. И реализовал задуманное в полной мере.
Чужие русские
Выходец из Восточной Германии, руководитель берлинской «Фольксбюне» Франк Касторф не первый раз шокирует московскую публику — когда-то он сразил нас своей версией булгаковского «Мастера и Маргариты» со сногсшибательным Мартином Вутке. Сказать, что Касторф весьма вольно обходится с классическими текстами, значит, не сказать ничего. Он выворачивает их наизнанку, наматывает на кулак и бьет этим кулаком публике аккурат промеж глаз, заставляя испытывать ужас, боль и стыд — эмоции, которые должны привести ее к самоочищению.
В спектакле под названием «В Москву! В Москву!» (в немецком варианте звучит особенно агрессивно, учитывая недавние юбилейные торжества в честь Дня Победы) Касторф объединил две чеховские вещи, казалось бы, никак друг с другом не связанные, — пьесу «Три сестры» и повесть «Мужики». В своем перформансе режиссер напомнил нам всем об общем коммунистическом прошлом и дал понять, что России в ее сегодняшнем виде никак не стать европейской державой — до тех пор, пока она не перестанет гадить там, где живет, красть и клянчить чужое и пока не изживет комплекс своей избранности.
Действие происходит на двух параллельных дощатых сооружениях: одно из них изображает развалившуюся избу с трубой, а другое — террасу барской усадьбы. В избе — смрад, пьянство, мордобой, свальный грех, тупое безделье и неизбывная мечта о светлой райской Москве; на террасе… практически то же самое, закамуфлированное французским и английским, переходящим в мелодичный русский (немецкие актеры всеми языками владеют безукоризненно). И народ, и господа поражены какой-то дикой самоупоенностью и вызывающим эгоцентризмом. На фоне пасторальных акварелей, изображающих невинные березки, бескрайние луга, изогнутый мостик и синюю речку, господа и мужики надрывно мечтают о другой жизни и уничтожают друг друга без жалости и удивления.
Хренов канадец...
Здесь все немножко безумны: одни от непрекращающегося пьянства, другие — от собственной нереализованности и врожденной глухоты. Интонации надтреснутые, как у сломанных кукол. Любое событие — от детского волчка Федотика и зеленого пояса Наташи до пожара и дуэли — воспринимается как вселенская катастрофа. «Опять скучать целый вечер у директора!!!» — криком раненой птицы исходит Маша, переломившись через перила. Мертвая жизнь куда стремительнее живой: здесь нет места скуке и тоске, переход от одной сцены к другой, от одного времени года к другому мгновенны и безболезненны. Так пролистывается никчемная, бессмысленная жизнь, подводя героев к сакраментальному «одним бароном больше, одним бароном меньше, не все ли равно». Между помолвкой Наташи и Андрея и их будничным торопливым совокуплением нет никакого зазора, как между появлением Бобика и Софочки. И неважно, когда и как милая Наташа превращается в пожирающего шоколадные конфеты монстра в царском облачении, восседающего на троне, о котором в финале пропоет Чебутыкин: «Та-ра-рабумбия, сижу на тумбе я». Превращение в «шершавое тупое животное» столь же неизбежно, как и гибель попавшей в деревенский ад Ольги (это уже сюжет «Мужиков»). Никакой европейской политкорректности не будет — на этой территории действуют русские законы бытия. «Немецкая свинья!» — брезгливо бросит Наташа в адрес барона. Вот Маша впрягается в плуг и ползет на четвереньках по грязным лужам, пытаясь понять, в чем же смысл этой осточертевшей мантры о бессмысленном труде. Ее муж Кулыгин изъясняется исключительно на английском или французском, требуя от нее соблюдения принятых норм и приличий, и тогда, обезумев от этих пут, она выдохнет ему в лицо: «Чурка! Канадец хренов!» Угловатая Ирина, похожая на немецкую рокершу Нину Хаген, набросится с кулаками на брата с криком: «И эта твоя б*дь с руками загребущими!» Себастиан Кайзер дописал то, о чем Чехов подумал, будем считать так.
«Добро пожаловать в ад!»
Конечно, русскому зрителю воспринимать такого Чехова тяжело. Обидно. Оскорбительно. Раздавленная деревенской дикостью героиня «Мужиков» Ольга с вызовом бросит в зал «оду» русскому мужику — завистливому, пьющему, ленивому, лживому, вороватому, совестливому, бесстрашному, продажному. А «царице мира» Наташе Касторф отдает цитату из «Бесов» Достоевского: «Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве. Если великий народ не верует, что он один способен всех спасти своею истиной, то он тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Единый народ «богоносец» — это русский народ...» В ее устах этот текст приобретает почти геббельсовские интонации. Над сгоревшей деревенской избой будет реять красное знамя, а глумливый Чебутыкин угодливо распахнет объятия русскому залу и гаркнет: «Добро пожаловать в ад!»
Московские театры участвуют в чеховском фестивале спектаклями «Дядя Ваня»
Римаса Туминаса в Театре им. Вахтангова, «Вишневый сад» Марка Захарова в «Ленкоме», «Дядя Ваня» Андрея Кончаловского в Театре им. Моссовета, «Иванов» Юрия Бутусова в МХТ, а также специальными проектами, созданными для чеховского фестиваля: «Братья Ч» Александра Галибина по пьесе Елены Греминой о частной жизни писателя и его семьи, «Чехов-gala» Алексея Бородина по одноактным пьесам Чехова и «Сочинение по случаю» Дмитрия Чернякова по «Человеку в футляре».
