Письма Саши Скочиленко публикует «Черта». В этом году Саша стала одним из символов российского антивоенного сопротивления: власти бросили ее в тюрьму из-за ценников в супермаркете, подмененных ею на информацию о боях в Украине. Ее перевели в СИЗО из изолятора временного содержания 10 августа — оказывая на нее давление постоянным этапированием. Но в своем письме на волю Саша хочет поговорить не о себе, а о девушке, встреченной ею в заключении — совершившей тяжкое преступление в состоянии острого психоза, попавшей в этом состоянии в тюрьму и переживающей сейчас настоящий ад.
История Н.
Мне очень повезло не оказаться в СИЗО в состоянии острого психоза. Но на экспертизе я встретила куда менее удачливого человека. Ее история в очередной раз напомнила мне о важности психопросвещения в нашей стране. Ее зовут Н. (я не знаю, как она отнесется к тому, что я поведаю ее историю, поэтому я бы хотела скрыть ее имя). Н — мудрый, доброжелательный человек, имеющий три высших образования, свою фирму и двоих взрослых детей. Несколько месяцев назад с ней случилась большая беда.
Она жаловалась врачу на то, что ее избили, а медработница убеждала ее в том, что она как-то «не так себя ведет», раз ее так часто бьют
После перенесенного ковида и смерти близкого человека у нее начался психоз. Она погрузилась в эзотерические идеи, ощущала себя сверхчеловеком, пыталась уехать в монастырь. В таком состоянии Н. поссорилась с родственницей и совершила тяжкое преступление, сама не ведая, что творит. Она ничего не знала о психических расстройствах и о том, что никто от этого не застрахован, а также о том, что обращаться к врачам не стыдно и нормально, поэтому вовремя не смогла получить помощь, о чем теперь сожалеет без меры.
Н. оказалась в СИЗО с тяжелой статьей и в самом жутком уязвимом состоянии, наполненная отчаянием за содеянное. Она попала в тесную камеру с большим количеством агрессивных тяжелостатейников, где над ней издевались, подвергали физическому насилию и травле. Однажды я уже видела ее мельком на «Арсеналке», когда заходила к стоматологу. Ее заперли в «стакане» и длительное время держали там одну. Тогда я мельком услышала переговоры врачей: они собирались «вколоть ей еще галоперидола». Она жаловалась врачу на то, что ее избили, а медработница убеждала ее в том, что она как-то «не так себя ведет», раз ее так часто бьют.
Ее перевели в более спокойную камеру, но держали на «Арсеналке» больше месяца и только потом отвезли в [городскую психиатрическую больницу №3 имени И.И.] Скворцова-Степанова, где она провела всего пару дней, за которые ее даже толком не успели осмотреть врачи. Лишь после этого ее отправили на экспертизу в городскую психиатрическую больницу (ГПБ) №6. Там ей назначили лошадиную дозу аминазина и корректора к нему, который очень слабо ей помогал. Причем названия препаратов ей не сообщали очень долго, мотивируя это тем, что ей не очень обязательно это знать.
В ГПБ №6 я вновь увидела ее и смогла наконец с ней познакомиться и немного поддержать. На тот момент она еле передвигалась от побочки и большую часть времени могла только лежать. Она думала, что ее жизнь закончилась и что эти препараты бесповоротно сделают из нее овощ. А что еще можно думать, когда ты даже не слышал о том, что такое нейролептики, и не догадываешься, что жизнь с психическим расстройством может быть полноценной?
Проблемы вам просто кажутся
Я много рассказывала Н. о том, что психиатрический диагноз — это не приговор, что с ним можно жить полноценно, если подобрать подходящее лечение. Она была очень благодарна, ведь ей больше никто этого никогда не говорил. Я не врач, но у меня впечатление, что ее история похожа на истории людей с биполярным расстройством, переживших острую манию и психоз.
после окончания судов ей может светить перспектива принудительного лечения, несмотря на то что заявительница забрала свое заявление, потому что понимает ситуацию и осознает, что Н. была «не в себе»
Я убедила ее поговорить с врачами и предложить им рассмотреть лечение другими, более современными нейролептиками (которых сейчас существует очень много). Ведь у Н. есть средства, и ее родные могли бы подвезти любые препараты в больницу (мне ведь разрешали привозить гормоны от кисты, которых в ГПБ №6 не было). На что ей было сказано: «Мы здесь не лечим!» Хорошо, что удалось уговорить врачей немного снизить дозу препарата. Н. было от него чудовищно плохо.
После экспертизы Н. ждет возвращение в СИЗО со штампом о невменяемости, а также дискриминация и издевательства со стороны других заключенных, которые только и ждут повода сорваться на том, кто на них не похож. Еще ее ждут высказывания сотрудников о том, что она выдумывает проблемы, которые с ней происходят, что многое ей «просто кажется». А после окончания судов (которые могут продлиться месяцы) ей может светить перспектива принудительного лечения, несмотря на то что заявительница — ее очень близкий человек — забрала свое заявление, потому что понимает ее ситуацию и осознает, что Н. была «не в себе». Сведения, установленные комиссией, Н. не узнает, так как комиссия целиком и полностью выступает на стороне ФСИН и следствия. Все медицинские документы об обследованиях индивида в ГПБ №6 являются собственностью суда и следствия, копии их не предоставляются даже самому объекту этих исследований, даже те, которые касаются исключительно физического здоровья человека. Так что Н. не узнает о том, что происходит с ней и ее психикой, еще очень долго.
Я очень хочу помочь этой женщине, попавшей в беду. Ее родные готовы оплатить услуги частного психиатра. Нужен юрист с опытом решения подобных проблем, который бы помог отстаивать интересы Н. Если вам известен такой человек и он готов помочь, напишите, пожалуйста, письмо мне в СИЗО и укажите, как с вами связаться (либо напишите в редакцию «Черты». — NT).