Евгения Альбац: По вашим оценкам — во что обходится война, помимо, естественно, ужасающих человеческих жертв и вообще той трагедии, которую переживают люди в Украине, и той катастрофы, которую переживает наша страна?
Цена войны
Олег Вьюгин: Сначала качественно — на что идут деньги. Это, видимо, выплаты, которые Минобороны обещало участникам «спецоперации». Можно считать, что это дальние выплаты, которые придется делать или которые начали уже делать, поскольку они все-таки во многом вызваны скачком инфляции, которая тоже в какой-то степени вызвана событиями после 24 февраля.
Что касается военной техники, то я считаю, что в основном происходит амортизация того, что уже было когда-то произведено. И поэтому непосредственно сейчас на это финансовые ресурсы не тратятся.
Количественных оценок у меня нет. Есть данные российского бюджета о том, что расходы на национальную оборону по сравнению с бюджетным планом в начале года выросли в марте-апреле где-то на 600 миллиардов. Вот, наверное, все, что я по этому поводу могу сказать.
Евгения Альбац: Дмитрий Валерьевич, у вас есть представление, в какую цену эта война обходится российскому бизнесу?
Дмитрий Потапенко: Тут надо очень четко разделить. Есть российский бизнес, который просто перестал существовать. Например бизнес, который связан с кинопрокатом. По сути дела он уничтожен. Бизнес легкового автомобилестроения — потому что попытки хаотичного запуска так называемых автопредприятий не имеют никакого смысла, так как продажи легковых автомобилей упали на 90%. Продажа недвижимости упала на те же 90%. Безусловно, так называемый фондовый рынок, поскольку он на 80% состоял из иностранных компаний, иностранных инвесторов, а им запрещено сейчас выходить на российский рынок.
Ключевой вопрос в том, что это никоим образом не влияет на так называемую СВО («специальная военная операция». — NT), потому что российский бизнес и бизнес ВПК сильно разнесены во времени и не увязаны никак друг с другом. Поэтому даже если весь бизнес российский ляжет — общепит, ретейл, производство какое-то, — то в целом это никоим образом не повлияет на остановку или продолжение СВО.
Евгения Альбац: Почему?
Дмитрий Потапенко: Потому что основные затраты будут всегда финансироваться. Бюджет российский залит деньгами. Профицит бюджета порядка 1 трлн 300 млрд рублей. Соответственно, эти деньги будут распределяться абсолютно точно не на какие-то псевдосоциальные выплаты (или будут частично туда распределяться), а будут пускаться на производство бомб.
Да, рост цен произошел на 30%. То, о чем мы говорим — там есть скрытая инфляция? Ну, есть. Кого это волнует? Никого. Потому что Россия — это феодальное государство, управляемое генерал-лейтенантами, как я давно уже говорил. Холопы под названием бизнес в этой системе координат не нужны.
Если говорить о тендерах, конкурсах ВПК, — как говорится, чужие там не ходят, причем очень-очень давно. Там свои парни
Евгения Альбац: Хорошо, к инфляции еще вернемся. Вы сказали — пойдет на производство бомб. Я только что где-то читала, что некоторые оборонные заводы начали работать в три смены. А вот, например, из ваших знакомых, Дмитрий Валерьевич, кто-то переориентировал свой бизнес на войну?
Дмитрий Потапенко: Те люди, с которыми я связан, они сугубо мирные, и даже двойного назначения, по сути, нет. Поэтому переориентировать на войну невозможно. Плюс ко всему ВПК — это закрытые структуры, и если говорить о тендерах, конкурсах, то как говорится, чужие там не ходят, причем очень-очень давно. Получать оттуда деньги — это иллюзия. Там свои парни. 25% бюджета, по сути, в закрытых статьях, они крутятся исключительно в карманах рядом с нашим «великим кормчим».
Деньги — не проблема
Евгения Альбац: Олег Вячеславович, есть ли оценки, во что обойдется, например, восстановление Мариуполя? Идет выдача паспортов в Херсонской области, в Запорожской области, в Мариуполе. Очевидно, что будет аннексия этих территорий. В Мариуполе больше 60% жилого фонда не поддается восстановлению. Во что это все может обойтись?
Олег Вьюгин: Такой профессионально составленной сметы не существует, насколько я знаю. Поэтому ответ во многом зависит от того, что такое восстановление. Попытка воссоздать тот самый город, который был до СВО, или концепция более скромного по размерам, более ориентированного для конкретных целей — вопрос открытый. Но очевидно, что восстановление сильно разрушенного города — это большие деньги, которые, конечно, должны измеряться сотнями миллиардов рублей.
Евгения Альбац: Дмитрий Валерьевич, вы считаете, в принципе возможно восстановление Мариуполя? Мы сейчас видим, что сносится с лица земли Северодонецк, уже снесена с лица земли Попасная, и так далее. Это будут восстанавливать, или этих городов больше никогда не будет?
Что будут делать все эти генерал-губернаторы? Задача каждого из них сейчас: нарисовать максимальное количество планов. Желательно, чтобы там был мост до Аляски, ЛИФТ ДО МОСКВЫ, аквапарк на Луне…
Дмитрий Потапенко: У меня есть любимая рубрика: «Советы идеального зла». Будем объективны: восстанавливать это с точки зрения «идеального зла» нельзя. Потому что это длинная демаркационная зона. Народа, того количества, которое осталось на территории, кому будут выдаваться российские паспорта, которых будут загонять в оккупационные администрации, — крайне недостаточно. В чем проблема империи — в том, что у нас просто физически недостаточно людей. И на столь длинную территорию мы, попросту говоря, не сможем даже поставить высокоэшелонированные пограничные посты.
Что будет делать господин Пушилин, которого я помню еще со времен «МММ»? Я был банкиром. Он приезжал в Москву для обналичивания денежных средств. Мне кажется, что это была идеальная находка с точки зрения кандидатуры генерал-губернатора. Из таких губернаторов и нужно формировать будущую российскую элиту. У нас много было пирамид. И очень странно, что только господин Пушилин так пробился.
Возьмем простую вещь — «Азовсталь». Как промышленник могу сказать, что «Азовсталь» для господина Ахметова — это был чемодан без ручки, который и нести тяжело, и реконструировать практически невозможно. «Азовсталь» был для Мариуполя, действительно, засоряющим, загрязняющим акваторию… По-хорошему предприятие нуждалось в сносе очень и очень давно, потому что технология очень устаревшая. Восстанавливать там бессмысленно.
Но что будут делать все эти генерал-губернаторы? Задача каждого из них сейчас: нарисовать максимальное количество планов. Суммы должны быть от нескольких миллиардов рублей. Желательно, чтобы там был мост до Аляски, аквапарк на Луне; соответственно, лифт до Москвы; прямое сообщение, подземный коридор до Приднестровья. То есть там должны быть какие-нибудь грандиозные проекты.
Чем хороши были проекты в Чечне — тем, что мост, на который выделялись деньги, не обязательно было строить, потому что его можно было взрывать постоянно. Здесь точно такая же ситуация.
Бюджет российский пухнет от денег. Главное — подать заявки Владимиру Владимировичу под правильным соусом. Обязательно процитировать его лично, как в свое время цитировали лучшие речи Леонида Ильича Брежнева, «Малую землю» и отсылки к XХV съезду КПСС. И обязательно поругать треклятый Запад и жидобандеровцев. Это должно быть в оформлении первой части бизнес-плана. А потом, ниже — короткая строчка, сколько триллионов рублей им нужно на те проекты, о которых я сказал. Чем они безумнее, чем масштабнее, чем больше там будет красных флагов и топтания на американском флаге, тем больше шансов, что начальник подмахнет. Вот бизнес-план этих территорий.
Евгения Альбац: Олег Вячеславович, а откуда деньги все-таки возьмут? Шестой пакет европейских санкций предполагает эмбарго на 90% российской нефти. Плюс ко всему сейчас рассматривается вопрос об ограничении цены на российскую нефть. И те выкладки, которые я видела, которые делал и Всемирный банк, и экономисты вроде Сергея Гуриева, говорят о том, что с пополнением бюджета к концу года будет довольно сложно. Или это иллюзия?
Олег Вьюгин: Нет, это не иллюзия. Потеря доходов, связанных с нефтегазовым сектором, достаточно чувствительной станет к концу этого года, а я считаю, что скорее с середины 2023 года. Во-первых, потому что ограничения пока регулируют, они очень плавные. Во-вторых, ограничения приводят к росту цены нефти, росту цены газа. И поскольку этот рост просматривается на год вперед, то больших потерь выручки для российского бюджета не будет.
Гораздо больше потерь — это уже зафиксировано апрельскими, майскими предварительными сведениями — происходит из-за сокращения НДС от импорта и целого ряда других доходов, которые не связаны сырьевым сектором. И это как раз то, что свидетельствует о возможных в будущем проблемах с бюджетом.
Сейчас действительно много денег, сейчас профицит. Но потихонечку это будет проходить. И дальше появится дефицит.
Евгения Альбац: А если американцы договорятся с саудитами, и саудиты выбросят нефть на рынок, как было в 85-м году, когда Рейган договорился с королем Саудовской Аравии?
Олег Вьюгин: Все равно большого падения цены не будет. Дело в том, что саудитам же неинтересно вбрасывать нефть, чтобы получить низкую цену. Ну, могут договориться на 80-100 долларов за баррель. Но это не так плохо для российского бюджета.
Рупь за доллар
Евгения Альбац: Какова сейчас реальная цена доллара и рубля? Банк указывает цену что-то около 49 рублей. Это реально?
Дмитрий Потапенко: Это система множественных курсов. Я вам хочу напомнить советское время. Вы видели официальный курс по 64 копейки. А реально он был в районе 2,5-3,2 рублей за доллар. Есть курсы разные, веселые и красные…
Банки сейчас неохотно принимают валюту. Я думаю, будут закрыты вообще валютные счета в евро, фунтах и долларах. И мы будем открывать счета только дружественных нам стран. Например, такой прекрасной валюты, как эритрейская накфа. Я не очень понимаю, почему эта валюта еще не висит у нас на всех наших обменниках. Прекрасная бумага, плюс ко всему это наши давние партнеры. В конце концов, нам нужно по Эритрее тоже ездить.
Курсы, которые показывают российские банки, никакого отношения к реальной ситуации не имеют. Это скорее отражает желание банков либо ограничить, либо вовсе избавиться от доллара
Евгения Альбац: Олег Вячеславович, что вы скажете? Сколько стоит реально доллар и сколько евро? И второй вопрос: что это за фишка банков вводить комиссию за долларовые счета?
Олег Вьюгин: Зачем нужен доллар внутри страны вообще, как это было до сегодняшних событий? Во-первых, на эту валюту можно купить импорт. Но сейчас импорт купить трудно по разным причинам. Не продают — раз; второе — сложности с логистикой для частных компаний; третье — еще надо рассчитаться. Рассчитаться вроде и можно, но в то же время есть риски. И все это вместе говорит о том, что столько долларов, сколько получает страна от экспорта нефтепродуктов, например, не нужно для того, чтобы выкупить доступный импорт.
Вторая причина — зачем гражданам доллары? Ну, наверное, чтобы их обналичить и поехать за границу, чтобы там потратить деньги, или положить их на карточку и потратить их за границей для покупки товаров и услуг. Или перевести на свой счет куда-нибудь, чтобы что-нибудь купить: недвижимость, например; или просто чтобы обосноваться где-то в другом государстве. И то и другое сейчас — крайне затруднительно. Вывезти можно не больше 10 тыс. долларов с собой. Наличные доллары, конечно, можно в стране купить, но курс не тот, который вы назвали. И наконец, чтобы перечислить на счета за границей, нужно иметь эти счета, а их закрывают. Visa и Mastercard российские карты не признают. Значит, единственный способ — это открыть свой счет где-то в другом государстве, дружественном желательно, и там получить карточку. Этот процесс и происходит.
Поэтому те курсы, которые показывают российские банки, никакого отношения к реальной ситуации не имеют. Это скорее отражает желание банков либо ограничить, либо вовсе избавиться от доллара. Потому что они, понятное дело, несут серьезные риски, размещая эти доллары на корсчетах зарубежных банков, которые как бы работают, но неизвестно, сколько и как будут работать в будущем.
А курс… Ну, можно сослаться на курс неорганизованного рынка. Он при 57 рублях за доллар реально где-то ближе к 70. И любопытно еще посмотреть на курсы, которые ставят против рубля (то есть доллар — рубль) некоторые банки из дружественных стран. То есть они котируют рубль и доллар у себя. И вот там примерно такие же цифры. Наверное, это и есть в моменте рыночная цена.
Евгения Альбац: То есть цена доллара — от 57 до 70?
Олег Вьюгин: Точнее так: которая рыночная, она ближе к 70. Кстати, еще один феномен. Я интересовался в турагентстве поездкой в другое государство, чтобы они мне организовали отель (билеты я сам собирался купить). Так вот они мне организовали отель по стоимости доллара на сегодняшний день — 75 рублей за доллар. Не 57, а 75. Это тоже говорит о том, что близко к рынку. Не надо на них ругаться. Потому что когда они начнут переводить эти деньги за рубеж, им придется обратиться в банк. А банк им скажет: «Да, я рубли ваши могу конвертировать в доллары, но курс будет такой».
Евгения Альбац: Иными словами, идет экспроприация накоплений граждан в твердо конвертируемой валюте, поскольку рубль больше не конвертируемая валюта — так?
Олег Вьюгин: Естественно, при свободном рынке все бы уравновесилось. А поскольку рынка нет, он рваный, дырявый — происходят такие вещи.
Зоопарк из запчастей
Евгения Альбац: Дмитрий Валерьевич, для реального бизнеса что значит такая разница в курсах валют?
Дмитрий Потапенко: Для бизнеса значит не столько курс, сколько в целом система платежей, которая очень сильно осложнена, и система логистики. Например, у меня тут в ночи была дискуссия с людьми, которые очень вольно думают, что уход «Макдональдса» — это всего лишь фикция. Что, в общем, ничего фундаментально не поменялось. «Макдональдс» не хочет уходить, он здесь останется и будет поставлять сырье, оборудование, стандарты и иже с ними. Я вынужден на доступном языке людям объяснять, что когда вам нужно было раньше для поддержания стандарта, например, вывезти своих сотрудников на стажировку в какой-нибудь европейский «Макдональдс», вы делали это практически щелчком пальца. Вы знали, сколько будет стоить отель, сколько самое обучение, сколько логистика. Сейчас вы конечную стоимость не знаете. Потому что мало того, что множественность курсов на бирже, так еще и система операторов, у каждого из которых будет свой очень уникальный курс.
Помимо множественности курсов ключевой вопрос в том, что мы нашу банковскую систему очень сильно, как крысиные норы, конопатим. Понятно, что мы как бизнес выкручиваемся, но это все ложится на конечную стоимость товара либо его исчезновение, происходит сокращение ассортимента и единовременный рост цен. Например, цены на автозапчасти выросли от 20% до 800%. И через 3-4 года мы получим то, что у нас сузится модельный ряд. Потому что обслуживать эти автомобили будет бессмысленно. Надо посмотреть на Кубу, где автомобили: а) передаются по наследству, б) внешне это как бы иностранная модель, условно говоря, «Бьюик», а внутри там может быть все что угодно, начиная от «Жигулей». Такой зоопарк из запчастей, технологий и всего остального.
Так что 24-е нас повернуло в сторону Кубы, прогрессивной с точки зрения рома, текилы, танцев, сигар, красивых девушек. С маленькой только ремаркой: у нас снег, и девушки голышом не ходят.
Бургер. И точка
Евгения Альбац: Вы упомянули «Макдональдс». Это теперь называется иначе. И вроде бы «Макдональдс» не хочет уходить совсем. То есть они уходят, но оставили возможность выкупа. И поэтому за полторы копейки отдали бизнес некоему российскому бизнесмену. Вроде бы там все те же самые поставки, и будут те же самые бургеры приходить, и картошка будет делаться на тех же самых заводах. Просто это теперь не называется «Макдональдс». Объясните, что это все такое?
Дмитрий Потапенко: Никакого «Макдональдса» как самой компании здесь не было. Здесь была мастер-франшиза. Ушел тот человек, те люди, которым принадлежала мастер-франшиза — это первое. Второе: «Макдональдс» — это крупнейший агрохолдинг. Его выстроили именно эти люди. И поэтому когда им сделали предложение, от которого они не смогли отказаться (иначе «мы просто отберем у вас все имущество»), — они вынуждены были заключить абсолютно невыгодную для них сделку.
«Макдональдс» — это не булка с котлетой, это высочайшая степень стандартизации крупнейшего агрохолдинга и крупнейшей философии посещения этих заведений
Останется ли все по-прежнему? «Макдональдс» — это не булка с котлетой, это высочайшая степень стандартизации крупнейшего агрохолдинга и крупнейшей философии посещения этих заведений. Напомним, на них было написано, что они рестораны. Чем больше всего удивлял «Макдональдс»? Обращаются вежливо, обслуживают быстро, и это не очень дорого. Вот такой стандарт удержать возможно, только когда ты являешься транснациональной корпорацией, потому что у тебя есть огромное количество транзакций, а самое главное, что с точки зрения маркетинга у тебя огромное количество вызовов от твоих клиентов.
Поэтому у меня нет никаких сомнений, что этот грабеж по коммерческой части, который был осуществлен с «Макдональдсом», приведет к его полной деградации. С учетом того, что они выпали из международной сети, где была сила закупки по всему сырью, материалам и главное — технологии, у меня нет сомнений, что цены пойдут вверх.
А на этом фоне у нас огромное количество действительно куда более классных бургерных, которые в очень коротком промежутке времени набьют морду этому гоп-стопу, и люди пойдут к ним.
Олег Вьюгин: Согласен с Дмитрием Валерьевичем, действительно, «Макдональдс» — это технология. Бургеры выиграют. Они выиграют, сохранят свои позиции и даже расширят.
Стагнация или инфляция?
Евгения Альбац: Еще один вопрос, который касается цен. Сейчас специалисты говорят о стагнации. При этом я только что приехала из Пскова и Новгорода, там везде говорят, что цены очень сильно выросли. Как может быть одновременно и стагнация, и рост цен?
Олег Вьюгин: Если посмотреть официальную статистику, то российская экономика вошла в период спада. ВВП начиная с апреля начал сокращаться, хотя и не очень сильно. И одновременно выросли цены до некоторого уровня. В мае и июне они вроде перестали в целом расти, хотя в тех позициях, где назревает дефицит, продолжают расти, и достаточно существенно, . Поэтому мы наблюдаем вполне классическую ситуацию: спад экономики с ростом цен, который прекратился, и теперь мы будем, видимо, просто испытывать сокращение ВВП в ближайшие месяцы. Ничего противоречащего здравому экономическому смыслу и теории здесь нет.
Евгения Альбац: Инфляция сейчас 17,4% — это так?
Олег Вьюгин: Да, это инфляция, накопленная с момента скачка — март, апрель. Сейчас дальнейшего роста цен в среднем не наблюдается. Но индексы, которыми мы оперируем, — это средняя температура по больнице. Если посмотреть на чисто импортные товары, цены на них выросли, конечно, не на 17%, а от 50% до 100%.
При централизации риск неоптимального решения возрастает. У президента будут другие центры влияния, не профессионалы, в том числе люди радикально настроенные
Евгения Альбац: Государственная дума в третьем чтении приняла закон, разрешающий президенту России «капитально ограничивать финансовую систему, в частности, замораживать счета резидентов или нерезидентов страны, запрещать открытие и использование счетов, а также контролировать валюту, в том числе в отношении операций между россиянами и гражданами недружественных стран». Это цитата с сайта Государственной думы. Зачем Путину нужны эти полномочия? Почему это не может делать министр финансов или председатель правительства?
Олег Вьюгин: Я могу свои соображения высказать. Поскольку начались ограничения по движению капиталов, то было два центра принятия решений: Центральный банк и специальная правительственная комиссия. Это технически было не очень удобно. И видимо чиновники придумали, что пусть лучше это будет единый центр — президент. А Центральный банк и правительственная комиссия будут просто исполнять эти решения. Хотя эти решения все равно они будут готовить. Это чисто технический аспект. Но, мне кажется, что в этой ситуации риск неоптимального решения возрастает, несмотря на то что технически вроде бы это хорошо.
Я думаю, что в сегодняшней ситуации, чтобы избежать неудержимого укрепления рубля, которое реально воздействует на доходы бюджета и на выручку компаний, продолжающих экспортировать ресурсы, важно просто разрешить вывоз капитала. Выручка от экспорта не может идти на закупку импорта. Происходит накопление национального богатства, которое не может быть реализовано в физическую форму, то есть ввоз товаров. Это национальное богатство надо спасать. Раньше был стабилизационный фонд, и Министерство финансов могло накапливать ресурсы в иностранных банках. Сейчас оно это делать не может. Так пусть хотя бы граждане и российские компании это делают.
И кстати, по этому пути пошли в какой-то степени. Российским компаниям-экспортерам разрешили не ввозить экспортную выручку в страну. Я бы обратил это также на граждан. Зачем мы так сильно ограничиваем людей в возможности вывоза капитала, если они его заработали? Этот закон — попытка, мне кажется, централизовать и принимать более жесткие решения. Потому что Центральный банк более либерально подходит, а правительственная комиссия решает только отдельные вопросы. У президента будут другие центры влияния, в том числе люди радикально настроенные на то, чтобы ограничивать движение капитала.
Евгения Альбац: Дмитрий Валерьевич, как вы думаете, сколько времени займет выстраивание так называемого альтернативного импорта? Мне говорили, на этой уйдет год-полтора.
Дмитрий Потапенко: Любое нарушение эмбарго возможно только с ведома правообладателя. Не должно быть никаких иллюзий, что невозможно установить, откуда вышли и как пришли телефоны в «М-видео» через Казахстан. Или абсолютно бессмысленно утверждать, что зерно с украинских земель можно с чем-то смешать и будет невозможно установить, что оно украинское. То же самое с российской нефтью. Любое нарушение — параллельный импорт — возможно только в том случае, если сами компании перестанут соблюдать эмбарго. Здесь вопрос к гражданскому обществу Евросоюза и США, закроют они на это глаза или нет. Поэтому вопрос не в технике и даже не в суммах — наладить можно быстро, действительно до года. Но сейчас это не происходит именно по причине того, что работает антивоенная коалиция крупнейших компаний, в том числе страховых. Если эти компании будут по-прежнему сильны, крепки плечом, обойти санкции будет невозможно.
Зачем нам самолеты?
Евгения Альбац: В интервью РБК вице-премьер Юрий Борисов сказал, что «на организацию серийного производства российских самолетов в нужном количестве уйдет не менее 3-5 лет». До войны в России летало более 1000 пассажирских самолетов. Из них почти 800 было в лизинге у иностранных компаний. Как страна будет жить без пассажирской и транспортной авиации, если на налаживание собственных самолетов уйдет 3-5 лет? И что тогда Камчатку, Магадан или Хабаровск будет связывать с Москвой?
Дмитрий Потапенко: Если мы будем исходить из постулата, о котором я говорил в связи с Мариуполем, то зачем, собственно говоря, летать в Магадан? Мы централизованная страна, в которой всего 16, а будет, видимо, 19 городов-миллионников. Управляется все основным инструментом под названием «финансовая удавка». Поэтому самолеты ли, «Сапсаны» ли — это все излишества. Они должны быть только исключительно для феодалов в рамках их стен… Я давно уже предлагал, что надо обнести Садовое кольцо стеной и плебс туда запускать исключительно для обслуживания, как говорится, треб и стирки носков, не более того. Они построили великолепную Москву с широкими проспектами. Я не очень понимаю, почему иногда нас туда запускают. В этой парадигме им еще есть куда сокращать издержки на этот вот … как его там? — народ.
Они же по этой логике архаизации экономики и идут. У них архаика с точки зрения логики управления. Сейчас вот то, что происходит, в том числе на сопредельных территориях — это как раз крах системы управления. Это не персоналии: Вася, Петя, Путин или еще кто-то. Они по-другому не умеют управлять. Они не могут управлять федерацией, коей мы с вами являемся. Они могут управлять только кнутом и мечом. В этой системе координат технологическое развитие априори запрещено. Английский должен быть запрещен, начертательная геометрия выкинута из всех специальностей, а технические специальности должны быть переориентированы на теологию и, соответственно, изучение цитат из Владимира Владимировича, потому что он много чего написал, а мы до сих пор почему-то «Малую землю» не переписываем. Так что есть еще куда развиваться России.
Если не решатся проблемы, придется заниматься «каннибализмом», то есть часть самолетов будет остановлена и разобрана на запчасти
Евгения Альбац: Олег Вячеславович, что скажете?
Олег Вьюгин: На самом деле за 3-5 лет создать современный самолет, на которых мы летали и пока еще летаем, естественно, невозможно не только в России — это очевидно. Но определенный задел есть. Есть «МС», есть «Ту-204» и «Суперджет». То есть существует возможность за такой короткий срок наладить конвейерный выпуск. Двигатели «Суперджета» — достаточно слабые, требуют частого ремонта, а их надо будет выпускать очень много. Плюс надо заменить много импортных компонентов. «МС» более приспособлен с точки зрения импортозамещения, но там тоже придется решать проблемы. Можно предположить, что через 3 года этот самолет будет нормально летать. Но опять же речь идет не об одной, двух, трех или пяти машинах, необходимо большое количество самолетов. Возобновить производство «Ту-204», который тоже упоминался, теоретически можно. Практически это, действительно, 3-5 лет.
Евгения Альбац: А как страна будет соединена в эти 3-5 лет? У нас 11 часовых поясов.
Олег Вьюгин: Никто не знает, как это будет. Нет таких конкретных планов. Пока есть понимание на уровне авиакомпаний, что рано или поздно, если не решатся проблемы, придется заниматься «каннибализмом», то есть часть самолетов будет остановлена и разобрана на запчасти.
Евгения Альбац: Но говорят, что дело не только в запчастях. Оказывается, как только были введены санкции и закрыто небо, тут же был отрублен доступ к программному обеспечению, которое сейчас стоит на лизинговых самолетах, и чтобы оно работало, его нужно «хакнуть». У нас есть такие спецы, допустим. Но на вопрос: «А что если там что-нибудь в программном обеспечении перестанет работать непосредственно в полете?» — пилот сказал: «А я не знаю». Летать становится очень страшно. Как будет решаться эта проблема?
Дмитрий Потапенко: Сыпаться эти самолеты начнут еще не очень скоро. Все эти «айрбасы», «боинги», «эмбраеры» сделаны весьма неплохо, с большим запасом качества. С другой стороны, нет полетов — нет проблем. Плебс не должен летать, не должен ездить, как я уже говорил. То есть в чем проблема, что не будет самолетов?
Евгения Альбац: Это распад страны. У нас, вы знаете, все заточено на Москву.
Дмитрий Потапенко: Но сейчас пока еще есть интернет. Его сделают чебурнетом. Будут управлять всей страной по ИВКС, по видеосвязи. Да, это будет дефрагментация страны. Почему не отдают финансовые полномочия в регионы — потому что прекрасно понимают, что если вдруг ни с того ни с сего у регионов отберут деньги, они скажут: «А зачем нам Москва, собственно говоря?..» Это будет совершенно разумно.
Доллар под подушкой
Евгения Альбац: Последний вопрос очень практический. Как людям сейчас сохранять деньги? Если у кого-то есть сбережения, где их надо держать и имеет ли смысл держать?
Олег Вьюгин: Я бы коротко так сказал. Наличные доллары, если они есть. Дальше — рубли (можно не объяснять). Если есть возможность иметь счет за рубежом — то там доллары. Вот таким образом распределить свои финансы. Держать доллары в банках на безналичных счетах можно, но не надо это долго делать, и это, в общем, достаточно бесперспективно.
Евгения Альбац: Не надо это долго делать, потому что будет экспроприация долларовых сбережений?
Олег Вьюгин: Я не думаю, что будет экспроприация. Скорей всего, банки просто будут всячески пытаться заставить вас от этих долларов избавиться — будут вводить комиссию, придумывать другие способы выдавливания. И это в любом случае будет финансовой потерей.
Дмитрий Потапенко: Я абсолютно согласен, что экспроприации у нас не будет. (Наше государство никогда ни на кого не нападало и никогда ни у кого деньги не отбирало — это надо помнить.) У нас будет специальная финансовая операция по дедолларизации российского населения на нашей территории. Поэтому если у вас есть минимальные деньги и вы понимаете, что ваше финансовое положение в ближайшие полгода может сильно измениться, вы потеряете работу, — держите пока деньги в рубле. А если более-менее есть накопления, которые выходят за горизонт полугода, то наличный доллар под подушкой — must have…
Фото: Shutterstock
