The Foreign Affairs: Хотелось бы начать с выдержки из эссе «Вечная геополитика России», которое вы написали в 2016 г.:
«На протяжении половины тысячелетия российская внешняя политика характеризовалась стремительными амбициями, которые превышали возможности страны. Повторяющиеся эпизоды российской агрессии отражают одну и ту же геополитическую ловушку, которую российские правители ставят себе снова и снова».
Если расширить эту схему на сегодня, может ли она объяснить агрессию Путина против Украины и почему это — по крайней мере, пока — у него получилось так плохо?
Стивен Коткин: Существует загадка: почему в России всегда сохранялось самодержавие? Не просто самодержавие, а персоналистское самодержавие — с очень репрессивным государством и принудительными попытками модернизации. Они проваливались, но повторяются снова и снова.
Некоторые объясняют это глубокой культурной склонностью России к империализму. Россия просто врожденно империалистична, она хочет поглотить своих соседей, она очень агрессивна. Поэтому ей никогда нельзя доверять и ее нужно всегда остерегаться.
Есть и другой взгляд: Запад сам является гегемоном или, по крайней мере, стремится быть гегемоном, постоянно противостоит России, бросает ей вызов, и поэтому Россия всего лишь защищает свои интересы от западного империализма. Таким образом, по одной версии, это вечный империализм, который является врожденной культурной чертой страны, а по другой, это ответ Западу — действия Запада сами по себе являются империалистическими, а Россия, на самом деле, защищает себя.
FA: Последнее такое явление — расширение НАТО.
СК: Для меня эта версия неубедительна. Как получилось, что такая ситуация возникла еще до расширения НАТО? Мы наблюдали то же самое и в политике Сталина, такая политика была и у царей задолго до того, как НАТО вообще возникло.
Поэтому, я думаю, главной чертой такой политики является ощущение себя провиденциальной державой с особой миссией в мире. Это не уникально, но российская миссия глубока и неизменна на протяжении веков и при разных воплощениях страны.
В России считают, что у страны есть особая миссия, что это цивилизация существует сама по себе, и она — не западная и не восточная, а нечто специфическое (можно назвать, «евразийская»).Однако у этой концепции особой миссии в мире есть проблема: амбиции страны не соответствуют ее возможностям, Россия хочет быть в первых рядах среди других стран, но она никогда там не была.
В истории есть лишь несколько исключительных эпизодов, когда Россия ненадолго занимала первое место: когда Петр I победил Карла XII в 18 веке, когда Александр I победил Наполеона в 19 веке, и когда Сталин победил Гитлера в 20 веке. Тогда на короткое время Россия становилась своего рода арбитром на вершине мира, и казалось, что ее сила соответствует ее амбициям.
Но все эти эпизоды были мимолетными. И поэтому образовался разрыв между мощью и амбициями: сейчас амбиции гораздо превышают мощь. И снова мы слышим: «Давайте попробуем построить сильное государство, чтобы ликвидировать разрыв и преодолеть его. Сильное государство выведет страну в первые ряды за счет принудительной государственной модернизации». За этим происходит экономический рывок, но потом снова наступает стагнация.
Что еще хуже, стремление к сильному государству приводит к персоналистскому правлению, которое, по сути, антиинституциональное и подрывает силу государства. Нестабильная природа персоналистского правления работает против государства.
Сегодня мы имеем яркий пример такой модели. Владимир Путин жалуется на Запад и пытается сравняться с ним по мощи, но не имея возможностей, использует сильное государство и переходит к персоналистскому правлению — и все эти попытки делают ситуацию еще хуже, чем она была до февраля 2022 г.
Вот почему я называю это «вечной геополитикой России». И важно подчеркнуть, что это выбор, а не врожденная культурная особенность. Россия может сказать: «Хорошо, мы не будем пытаться сравниться с Западом, Запад слишком силен для нас. Давайте вместо этого не будем пытаться конкурировать с Западом и пытаться его обогнать. Давайте попробуем жить рядом и сосредоточимся на собственном внутреннем развитии». Это стратегический вариант, который мы хотели бы видеть в России, но пока реализации этого варианта мы не видим.
Было бы хорошо, если бы после украинской трагедии Кремль сделал иной стратегический выбор. Страна может оставаться Россией и не быть «Западом», но быть европейской державой в культурном смысле, не будучи при этом западной институционально. Она может оставаться верна своей идентичности и ценностям, но не пытаться делать то, что ей не под силу. Ну это как бы если я захотел играть в премьер-лиге по футболу и тренировался, но все равно не смог этого сделать — потому что мои возможности не соответствуют моим амбициям. Такая аналогия звучит банально, но это именно то, что мы видим в России.
FA: Эта версия противоречит тому, что большинство людей говорит о событиях на Украине в последние месяцы. Они фокусируются на Путине, на том, что он думает и какую информацию получает. Не слишком ли много внимания аналитики уделяют Путину, его личности и идеям?
СК: Личности имеют большое значение, и личность Путина действительно имеет значение, но более важен сам факт, что он находится в Кремле и занимается решением проблем России в мире.
Во многих отношениях системы сами отбирают лидеров. Лидер может попасть во власть случайно, и примеров случайного восхождения во власть достаточно много. Но никто не может случайно оставаться у власти в течение 20 с лишним лет, удержаться у власти гораздо сложнее. Никто из случайных персонажей во власти не находился там так долго.
Так, Сталин не был полностью сформировавшейся личностью до того, как оказался в положении деспота в Кремле. Но эта позиция сделала Сталина той фигурой, которую мы знаем. Что-то подобное произошло и с Путиным. Не сказать, что у него не было определенных мировоззренческих тенденций, претензий, обид, жизненного опыта, но со всеми своими амбициями он и стал главной проблемой.
В его лице слабость и величие объединились и создали эту парадоксальную личность, которая постоянно становится более антизападной, чем была, потому что Запад силен, а Россия слаба.
В вопросе о личности и структурах важно и то, что другие вокруг такого человека проходят негативный отбор — на лояльность, а не на компетентность.Его агрессия проистекает из слабости: ощущение величия, которое не удовлетворено, и слабость в отношении возможностей, которые у него есть.
В итоге возникает режим, при котором человек, стоящий во главе, фантазирует, и ему кажется, что он там потому, что он лучше всех.
Хотя настоящая причина, по которой это так и выглядит, заключается в том, что это он назначил ничтожеств вокруг себя — просто чтобы другие не устроили дворцовый переворот.
Итак, есть автократ, который пытается управлять действиями России в мире, окруженный ничтожествами. Они знают, что не настолько опытны и способны, как Путин, и не решаются действовать против него, даже когда он усугубляет те геополитические проблемы, которые должен был бы решать. Это действительно глубокая яма, которую они сами себе вырыли, и это уже не в первый раз.
FA: В своем новом эссе вы пишите, что самым большим просчетом Путина была недооценка Соединенных Штатов и Запада в целом. Он считал Запад упадническим, нерешительным, раздираемым внутренними противоречиями и вряд ли способным серьезно отреагировать на вторжение в Украину. Мы все удивлены масштабами экономического и военного ответа, а также единством, которое наблюдаем, по крайней мере между Соединенными Штатами и Европой, в отношении вторжения.
Вы рассматриваете «идею Запада» и преимущества, которые она дает, как одну из реальных сильных сторон США и их союзников. Каким образом опора на «идею Запада» и свободного мира приводит к наилучшей стратегии, когда мы отвечаем не только на вторжение в Украину, но и на прочие вызовы со стороны России?
СК: На этот вопрос можно ответить с двух точек зрения. Первая, Путину сходили с рук убийства — убийства в буквальном смысле. Он убивал журналистов, он убивал людей за рубежом, в том числе с помощью химического оружия. Ему сошло с рук вторжение в Грузию в 2008 году, ему сошла с рук аннексия Крыма в 2014-м.
Германия добровольно усилила свою энергетическую зависимость от России. Франция постоянно фантазирует о том, что она дипломатическая сверхдержава, ее президент едет в Россию и спрашивает в Кремле: что вам нужно, чтобы вас уважали? На какие уступки мы еще должны пойти, чтобы вы снова почувствовали уважение? В Великобритании существует колоссальная индустрия отмывания денег и репутации, и все это было доступно для людей из России. И если тебе сходят с рук даже убийства — в прямом и переносном смысле, то ты начнешь думать, что Западу действительно пришел конец, это уже не просто упадок, а саморазложение.
Люди на Западе, в его ведущих университетах, в прессе, на телевидении постоянно говорят о том, что Запад и США находятся в упадке: Запад — это геноцид, Запад — империалист. Бо́льшая часть западного истеблишмента повторяет тезисы Москвы и Пекина.
И ты начинаешь думать, что так и есть, с Западом покончено. Он не будет противостоять, потому что он и ранее не противостоял и боится. Он разделён, энергозависим, не хочет вести войны. Он хочет всего лишь торговать. Путину сошли с рук убийства, и он почувствовал, что может заниматься этим и дальше.
Но если подойти к вопросу с другой стороны, то мы видим иное. Запад более силен, чем мы думаем, не говоря уже о том, что думают Россия и Китай. Запад не находится в упадке. Военно-промышленный комплекс как России, так и Китая зависит от Запада в плане комплектующих и программного обеспечения. Все страны используют западные валюты и западные финансовые институты. Так что те, кто находится в Пекине или Москве, живут в мире, где доминирует Запад, и не только в военной и финансовой сфере и технологиях, но даже в культурном и ценностном плане. В этом и заключается проблема для них всех.
Хотя, если честно, я сам не догадывался, насколько быстро Запад может дать ответ. Я боялся, что убийства снова сойдут Путину с рук. Я недооценил способность Запада за очень короткое время собраться и дать ответ.
FA: Если бы мы разговаривали до вторжения, вы бы тоже разделяли мнение о том, что сильного ответа не будет — как думал и Путин?
СК: Да, я боялся, что мы не сможем должным образом ответить на вызов России. Я понимал желание украинцев сопротивляться и рисковать, ставя свои жизни на кон, и я боялся, что Запад не отреагирует на это должным образом.
Давайте вспомним катастрофический выход из Афганистана. Президент Ашраф Гани бежал сам. Нечто такое предсказывали и в Украине. Но когда США предложили Зеленскому возможность бежать из страны, он отказался.
Если бы Зеленский совершил ошибку, согласившись на предложение администрации Байдена, мы имели бы в Украине нечто подобное тому, что получили в Афганистане, хотя наверняка еще хуже.
Зеленский проявил смелость, рискнул собственной жизнью и сказал: «Мы будем бороться». И в администрации Байдена оказалось достаточно умных людей, которые оценили это и постепенно стали наращивать поддержку украинскому сопротивлению.
FA: Уже зная об энергичном ответе Запада и о том, что все мы видели в последние несколько месяцев, чего вы ожидаете от Украины в ближайшие месяцы? Есть ли дипломатический путь выхода из этой ситуации?
СК: Деспотизм хорош лишь настолько, насколько хороша цепочка исполнения команд. В данный момент, если приказы Путина не исполняются нигде по цепочке командования, в том числе и втихую, будь то в Генеральном штабе или на поле боя, и даже на уровне взвода, то у него не так много власти, как мы думаем.
Есть пара действительно важных переменных, за которыми нужно следить. Первая — это способность украинской армии организовать масштабное контрнаступление. Разговор уже не о контратаках, а об операции с применением комбинированных вооружений. Может ли украинская армия вытеснить российские войска с украинской земли? Это мы увидим в ближайшие месяцы — в конце июня, июле, августе, в зависимости от ситуации на поле боя и количества вооружений, которые будут доставлены на фронт.
Сейчас динамика такова: Россия бомбит школы, бомбит больницы, но все больше тяжелого оружия поступает в Украину с Запада. Путину достаточно применить тактическое ядерное оружие на территории Украины, и тогда он получит против себя не только тяжелое оружие, но и силы НАТО. Такая динамика очень позитивна для украинской армии, тяжелое оружие является необходимым условием, хотя еще и не достаточным.
Может случиться так, что украинцы не смогут перейти в контрнаступление, и в этом случае мы окажемся в тупике. Может случиться так, что украинцы не смогут ничего сделать, но русские будут думать, что украинцы вот-вот смогут, и российская армия начнет дезинтегрироваться на поле боя.
Смогут ли украинцы это сделать? Распадется ли российская армия? Если да, то это конец путинской деспотии. Итак, это две основные динамики, за которыми нужно следить.
Во многих отношениях Россия уже проиграла войну. Она не смогла взять Киев, не смогла взять весь Донбасс, обе фазы войны — и план А, и план Б — провалились.Но сейчас российская армия проникла на бо́льшую украинскую территорию, чем до начала войны, и ее нужно вытеснить, иначе она там и останется. Кроме того, война разрушила украинскую экономику. Наконец, существует проблема западного единства, и излишне рассказывать о позиции Венгрии по отношению к нефтяному эмбарго ЕС или позиции Турции по отношению к вступлению Швеции и Финляндии в НАТО.
И это то, что известно сегодня. Через три-шесть-девять месяцев все уже будет иначе. Российская армия может окопаться, вместо того чтобы проводить новые наступательные операции, и удерживать территории, которые уже захвачены. Украинская армия может не справиться со своими задачами, Запад может начать терять решимость и единство или отвлечется. Тогда Россия сможет из всего этого выкарабкаться.
Так что невозможно ничего предсказать. Есть только факторы, за которыми нужно следить.
Оригинал : The Foreign Affairs