Умер Владимир Жириновский – шумный и по-своему яркий человек.
Он ушел из общественно-политической жизни, как и из жизни вообще, оставив после себя специфическое наследство. Этим наследством можно считать определенный тип социально-культурного поведения.
Это тип, точнее даже – этот жанр в нашу эпоху не просто расцвел пышным цветом и раскидисто заветвился, но стал, если угодно, общественно-политическим мейнстримом.
Этот жанр можно с достаточной степенью определенности обозначить как «публичное беснование», невольно ставящее в тупик любого, кто привык к хотя бы элементарной логике и имеет хотя бы самые поверхностные представления об общественных приличиях.
Это жанр без тормозов и без берегов, без руля и без ветрил, без сколько-нибудь внятно сформулированных целей, если, конечно, таковыми целями не считать срабатываемое на уровне безусловного рефлекса стремление всегда находиться на поверхности той бесформенной кучи-малы, которую они сами же неутомимо сооружают посредством своей же публичной деятельности и которую они всерьез считают «политической жизнью». Это совершенно очевидное свое стремление они пышно называют «государственными интересами России».
Этот жанр социального поведения, прямо скажем, не слишком сложен. Он знаком всем, кому приходилось наблюдать за энергичными телодвижениями деревенской мухи, из жадного любопытства угодившей в кастрюлю с киселем.
Формальные, выразительные признаки этого жанра совсем не новы. Они восходят к старинной традиции кликушества. Жанр этот никогда не исчезал со сцены. Но все-таки до поры до времени занимал на ней скромное, в общем-то, маргинальное место.
Жанр - не нов. Нова лишь ситуация, при которой он становится в наши дни самым авторитетным, самым «центровым». Нова лишь ситуация, при которой этот жанр из зоны этической или эстетической переместился в зону политическую.
В наши дни работники этого жанра – хоть депутаты, хоть пресс-секретари, хоть ведущие федеральных телеканалов - размножились до количеств, смертельно опасных для общественного здоровья страны.
Впрочем, историческая справедливость требует указать на родоначальников, на пионеров, на первооткрывателей.
Самым ярким и последовательным из них несомненно являлся, конечно же, он, Владимир Жириновский, чьими точно выверенными склочными, коммунально-барачными интонациями в открытую, никого и ничего не стесняясь, с самых высоких трибун заговорило само коллективное бессознательное. То самое, которое с самого детства в непосредственных ощущениях являлось многим из нас в коммунальных кухнях, в переполненных трамваях, в километровой очереди за морожеными коровьими мослами. В этой глубинной, корневой «народности» - была его неуязвимая сила и историческая живучесть.
Фрики и прочие чудаки необычайно разнообразят, оживляют и очеловечивают любой общественный ландшафт, в силу своей внутренней инерционности всегда стремящийся к монохромности и монотонности. Они, эти чудаки и фрики, совершенно необходимы в жизни современного города, потому что они придают жизни города, жизни общества дополнительные и неожиданные краски или хотя бы оттенки.
Но фрик, наделенный даже небольшой властью или хотя бы законодательной инициативой – это вопиющий признак общественной катастрофы.
Какого-нибудь, допустим, члена политбюро из поздних советских лет при даже самом богатом воображении никак невозможно было представить себе в качестве соседа по коммуналке. А любого из «этих», включая «самого» - легко.
Но самым первым из обитателей нынешних «коридоров власти», кого я сумел вообразить себе именно в качестве коммунального соседа, был Жириновский. Он всей своей манерой речи и особенностями аргументации удивительным образом напоминал мне Евгения Борисовича из моего блаженного и бестолкового коммунального детства.
Этот Евгений Борисович, происходивший из каких-то южных мест наподобие Ростова-на-Дону, разговаривал точно так же, с теми же интонациями и с тем же жлобским напором. Он точно так же умел вгонять сам себя в искусственную истерику, мгновенно успокаиваясь, когда ему уступали. А уступали ему практически всегда, потому что не было в тот момент у окружавших его более заветного желания, чем желание, чтобы он, наконец, заткнулся.
Я уверен, что о Владимире Вольфовиче, сыне юриста с темноватой биографией и вздорным характером, будут долго вспоминать. Не думаю, что с особым благоговением, но будут, это точно.