В Междуреченске живут всего 104 тыс. человек, почти все мужское население работает либо на шахтах — их здесь пять, либо на смежных производствах. Бог их миловал: аварий, какие столь часто случаются на шахтах Кузбасса (за последние 6 лет — десять ), раньше здесь не было. Но 8 мая рвануло на «Распадской», которая считалась одной из самых современных в области. «Я такого «мяса» не видел никогда», — сказал горноспасатель с 17-летним стажем Дмитрий Михалин, спускавшийся к месту взрыва. Что происходило на «Распадской» — The New Times рассказал шахтер, в момент первого взрыва находившийся в забое
|
Шахта «Распадская» до 8 мая считалась флагманом угольной отрасли. Теперь это груда камня и арматуры
|
|
|
 |
Мы встретились в два часа ночи в одном из немногих круглосуточных кафе Междуреченска — «Портос», на улице Брянской, 5. Шахтер с «Распадской», где он работает уже 17 лет, просил не упоминать фамилию, чтобы не уволили, а называть его просто «25-м». Это его позывной, когда он подрабатывает — таксует — в перерывах между сменами. «Думаете, от хорошей жизни таксую? Я получаю 47 тыс. в месяц — и то если участок выполнит план. Фиксированная зарплата — 12 тыс. рублей, все остальное только за добытый уголь. Доставка и разгрузка леса, установка креплений, даже разбор завалов сейчас — это все забесплатно. Вот и садишься за баранку. И так — половина «Распада»…
В ночь катастрофы, с 8-го на 9 мая, 25-й был там, на «Распадской». Только не там, где взрыв, а на соседнем участке, на глубине 350 метров: «Иначе я бы с вами не разговаривал».
Шансов нет
В ночь катастрофы, с 8-го на 9 мая, 25-й был там, на «Распадской». Только не там, где взрыв, а на соседнем участке, на глубине 350 метров: «Иначе я бы с вами не разговаривал».
Шансов нет
 |
|
Горноспасатели готовятся к спуску: 19 их коллег погибли во время второго взрыва на шахте
|
«Рвануло так, что дым и гарь дошли к нам в момент. Выбирались при нулевой видимости. Шли почти на ощупь, не помогали даже фонари. Полтора часа к запасному выходу — это примерно 4 км. Как поднялись наружу, перевели дух — второй взрыв. Я сразу понял: всем, кто там был, хана. Главный ствол в руинах, вся вентиляция раскурочена — и это наверху. Представляете, что внизу было? Я треть оставшихся в шахте ребят хорошо знал. Мне потом звонит жена одного из них: «Скажи честно: есть шансы?» А я и не знаю, как ответить. Разумом понимаю, что выжить под обвалившимися бетонными плитами, при пожаре, без воздуха невозможно. Но душой не принимаю. После взрывов шахта находилась без проветривания почти сутки, потому что начался сильный пожар. Отчего второй взрыв? Воздух поддерживал горение, а где-то, видимо, случился еще один выброс метана, и он напрямую перемешался с огнем. После второго взрыва шахту боялись проветривать, чтобы не допустить третьего. И спасатели уже ходили только на разведку. До места взрыва они не смогли бы добраться — это верная смерть».
Нормы опасности
Достоверно причин второго взрыва, который прогремел через 4 часа после первого, никто пока не знает: погибли 19 горноспасателей, которые в момент взрыва спускались в шахту. «Те, кто мог бы что-то рассказать, уже в могиле, — невесело усмехается 25-й. — Говорить о чем-то можно только после полного разбора завалов и работы комиссии — недели через две, не раньше. Но точно дело не в износе оборудования — просто многие упреждающие мероприятия на шахте не проводились».
Чаще всего взрывы в шахте случаются из-за резкого выброса метана и его перемешивания с угольной пылью. Это очень взрывоопасная смесь. Происходит это обычно на «проходке». Специальная проходческая бригада при помощи комбайнов прорубает тоннель — почти как при строительстве метро. Начинают копать толстую стену угля, она становится все тоньше и тоньше, где-то там внутри — пустота, в которой под большим давлением находится газ. Чуть копнешь больше чем можно — газ и выбрасывает. Дальше любая искра — и взрыв. Совсем предусмотреть это невозможно — метан может быть в каждом пласте. Но можно свести риск к минимуму.
«По правилам безопасности положено бурить так называемые «опережающие», дегазационные скважины. У нас на многих участках их попросту нет», — говорит 25-й и, словно оправдываясь, тут же горячо начинает объяснять, что грубое нарушение норм безопасности — самое обычное дело на «Распадской», как и на любой другой российской шахте.
Всем по фигу
«Вот в правилах записано, — рассказывает 25‑й, — движущиеся механизмы, представляющие угрозу жизни человека, — ленты, конвейеры, по которым идет уголь, — должны быть оснащены предпусковыми предупредительными сигналами продолжительностью не менее 6 секунд. Сигналы должны быть установлены через каждые 100 метров и в случае включения должны быть слышны по всей длине ленты — это 3 км. То есть где бы я ни находился, я должен понять, что конвейер сейчас запустится. У нас этот сигнал слышен только рядом с пультом управления. Вот прошел я 500 метров дальше — и его уже не слышу. И лента для меня может запуститься в любой момент. Я могу в этот момент через нее переходить, а она поедет. И прощай руки-ноги… Но всем это по фигу».
25-й немного успокаивается и начинает перечислять другие стандартные нарушения норм безопасности. «На доставке то же самое. Там должна быть экстренная остановка лебедки, так называемый кабельно-троссовый выключатель. Если что-то идет не так, я должен иметь возможность в любом месте дернуть шнур и остановить механизм. Этого тоже нет. Чтобы подать сигнал, мне надо пробежать 300 м, и там висит даже не выключатель, а два проводка. Это в XXI веке! Хорошо если они зачищены, а если нет? Мне зубами, что ли, зачищать изоляцию, чтобы провода замкнуть?
Вот еще: за полчаса до начала любой смены и через полчаса после ее конца доставка угля должна прекращаться, чтобы люди, которые идут на смену или возвращаются с нее, спокойно прошли все опасные участки, чтобы их ничего не зацепило. Но так никогда не бывает. Время поджимает, людей не хватает, а план надо выполнять. Все ходят туда-сюда, а доставка все равно ведется».
Техника безопасности не соблюдается даже в мелочах. Например, работу в забое нужно вести в защитных очках, но их никто не надевает — такого они жуткого качества. «Сверху в этих очках имеются прорези, чтобы они вроде как не запотевали, — говорит 25-й. — Через них внутрь попадает угольная пыль. Протирать нельзя — поцарапаешь. Попробуешь продуть — очки запотеют, потому что в шахте холодно и у тебя изо рта идет пар. И через десять минут работы эти очки можно смело выкинуть — в них все равно ничего не видно. А смена у нас — шесть часов. Вот мы и носим их, как идиоты, сверху на касках, потому что по технике безопасности без них спускаться в шахту нельзя. Перед спуском показываем их инструкторам, те довольны».
Смертники по нужде
Рабочие рискуют жизнью по собственной воле. Зачем? 25-й отвечает: «Из-за страха увольнения. Другой работы в области нет. На «Распадской» работают всего 5 тыс. человек. А безработных — что в Междуреченске, что в Новокузнецке — хватает. И у руководства шахты вопрос стоит просто: хочешь — работай как есть, не хочешь — уходи. Мы абсолютно бесправны».
Дальше он начинает считать, что зарабатывает, а что мимо него идет: «Я получаю 47 тыс. в месяц, и то если участок выполнит план: 350 тыс. тонн угля в месяц. Разделите 47 тыс. на 350 тыс. — получите примерно 13,5 копейки. Отнимите районный коэффициент, доплату за работу в ночное время, — получится, что около 10 копеек с добытой тонны идет на зарплату одному рабочему. Всего нас на участке 160 человек. А тонна угля в прошлом году стоила около 4 тыс. рублей.* *14 мая, по данным мирового индекса COAL NEWC Index, тонна коксового угля стоила $108. — The New Times. Представляете, сколько руководство кладет себе в карман? Поэтому у нас в стране так быстро становятся миллиардерами… А рот откроешь — вылетишь с работы. Не выполнишь план — не увидишь и 47 тыс. Соответственно люди плюют на все правила безопасности, лишь бы заработать. У кого многодетные семьи, у кого ипотека. Почему мы в ночь на 9 мая работали, в праздник? Потому что праздники вдвойне оплачиваются — и то радость. Вот 8-й участок взорвали. А сколько там с начала месяца добыли? Ну, пусть 50 тыс. тонн. И сколько шахтерам денег начислят? Нисколько. План-то не выполнен. Авария не авария — никого не волнует. Платят только за уголь».
Нормы опасности
Достоверно причин второго взрыва, который прогремел через 4 часа после первого, никто пока не знает: погибли 19 горноспасателей, которые в момент взрыва спускались в шахту. «Те, кто мог бы что-то рассказать, уже в могиле, — невесело усмехается 25-й. — Говорить о чем-то можно только после полного разбора завалов и работы комиссии — недели через две, не раньше. Но точно дело не в износе оборудования — просто многие упреждающие мероприятия на шахте не проводились».
Чаще всего взрывы в шахте случаются из-за резкого выброса метана и его перемешивания с угольной пылью. Это очень взрывоопасная смесь. Происходит это обычно на «проходке». Специальная проходческая бригада при помощи комбайнов прорубает тоннель — почти как при строительстве метро. Начинают копать толстую стену угля, она становится все тоньше и тоньше, где-то там внутри — пустота, в которой под большим давлением находится газ. Чуть копнешь больше чем можно — газ и выбрасывает. Дальше любая искра — и взрыв. Совсем предусмотреть это невозможно — метан может быть в каждом пласте. Но можно свести риск к минимуму.
«По правилам безопасности положено бурить так называемые «опережающие», дегазационные скважины. У нас на многих участках их попросту нет», — говорит 25-й и, словно оправдываясь, тут же горячо начинает объяснять, что грубое нарушение норм безопасности — самое обычное дело на «Распадской», как и на любой другой российской шахте.
Всем по фигу
«Вот в правилах записано, — рассказывает 25‑й, — движущиеся механизмы, представляющие угрозу жизни человека, — ленты, конвейеры, по которым идет уголь, — должны быть оснащены предпусковыми предупредительными сигналами продолжительностью не менее 6 секунд. Сигналы должны быть установлены через каждые 100 метров и в случае включения должны быть слышны по всей длине ленты — это 3 км. То есть где бы я ни находился, я должен понять, что конвейер сейчас запустится. У нас этот сигнал слышен только рядом с пультом управления. Вот прошел я 500 метров дальше — и его уже не слышу. И лента для меня может запуститься в любой момент. Я могу в этот момент через нее переходить, а она поедет. И прощай руки-ноги… Но всем это по фигу».
25-й немного успокаивается и начинает перечислять другие стандартные нарушения норм безопасности. «На доставке то же самое. Там должна быть экстренная остановка лебедки, так называемый кабельно-троссовый выключатель. Если что-то идет не так, я должен иметь возможность в любом месте дернуть шнур и остановить механизм. Этого тоже нет. Чтобы подать сигнал, мне надо пробежать 300 м, и там висит даже не выключатель, а два проводка. Это в XXI веке! Хорошо если они зачищены, а если нет? Мне зубами, что ли, зачищать изоляцию, чтобы провода замкнуть?
Вот еще: за полчаса до начала любой смены и через полчаса после ее конца доставка угля должна прекращаться, чтобы люди, которые идут на смену или возвращаются с нее, спокойно прошли все опасные участки, чтобы их ничего не зацепило. Но так никогда не бывает. Время поджимает, людей не хватает, а план надо выполнять. Все ходят туда-сюда, а доставка все равно ведется».
Техника безопасности не соблюдается даже в мелочах. Например, работу в забое нужно вести в защитных очках, но их никто не надевает — такого они жуткого качества. «Сверху в этих очках имеются прорези, чтобы они вроде как не запотевали, — говорит 25-й. — Через них внутрь попадает угольная пыль. Протирать нельзя — поцарапаешь. Попробуешь продуть — очки запотеют, потому что в шахте холодно и у тебя изо рта идет пар. И через десять минут работы эти очки можно смело выкинуть — в них все равно ничего не видно. А смена у нас — шесть часов. Вот мы и носим их, как идиоты, сверху на касках, потому что по технике безопасности без них спускаться в шахту нельзя. Перед спуском показываем их инструкторам, те довольны».
Смертники по нужде
Рабочие рискуют жизнью по собственной воле. Зачем? 25-й отвечает: «Из-за страха увольнения. Другой работы в области нет. На «Распадской» работают всего 5 тыс. человек. А безработных — что в Междуреченске, что в Новокузнецке — хватает. И у руководства шахты вопрос стоит просто: хочешь — работай как есть, не хочешь — уходи. Мы абсолютно бесправны».
Дальше он начинает считать, что зарабатывает, а что мимо него идет: «Я получаю 47 тыс. в месяц, и то если участок выполнит план: 350 тыс. тонн угля в месяц. Разделите 47 тыс. на 350 тыс. — получите примерно 13,5 копейки. Отнимите районный коэффициент, доплату за работу в ночное время, — получится, что около 10 копеек с добытой тонны идет на зарплату одному рабочему. Всего нас на участке 160 человек. А тонна угля в прошлом году стоила около 4 тыс. рублей.* *14 мая, по данным мирового индекса COAL NEWC Index, тонна коксового угля стоила $108. — The New Times. Представляете, сколько руководство кладет себе в карман? Поэтому у нас в стране так быстро становятся миллиардерами… А рот откроешь — вылетишь с работы. Не выполнишь план — не увидишь и 47 тыс. Соответственно люди плюют на все правила безопасности, лишь бы заработать. У кого многодетные семьи, у кого ипотека. Почему мы в ночь на 9 мая работали, в праздник? Потому что праздники вдвойне оплачиваются — и то радость. Вот 8-й участок взорвали. А сколько там с начала месяца добыли? Ну, пусть 50 тыс. тонн. И сколько шахтерам денег начислят? Нисколько. План-то не выполнен. Авария не авария — никого не волнует. Платят только за уголь».
|
|
|
Женам и родителям осталось либо ждать и надеяться, либо — хоронить
|
Лидер отрасли
Междуреченск выглядит жутко. Дома элитного, по словам шахтера-таксиста, 17-го квартала города выглядят так, будто Великая Отечественная закончилась в мае этого года, а не в 1945-м. Самые яркие пятна — рекламные плакаты вдоль дороги, упорно напоминающие о социалистическом прошлом. Например, «За счастливое детство!» — улыбающаяся маленькая девочка с букетом полевых цветов.
«Распадская» — флагман угольной промышленности России. Вместе с другими шахтами, расположенными в 11 км от города — «МУК‑96», «Разрез», «Коксовая» и несколькими горно-обогатительными фабриками, — она входит в состав угольной компании «Распадская». 20% акций компании находятся в свободном обращении, 40% поделены между гендиректором Геннадием Козовым и его компаньоном Александром Вагиным, еще 40% принадлежат компании «Евраз Груп», в которой больше 30% принадлежит Роману Абрамовичу. На шахте «Распадская» современное оборудование — новые добывающие установки, изготовленные в Германии, завезли сюда меньше года назад. По объему добычи угля «Распадская» тоже лидирует: на ее долю приходится 10% всей выработки в России (8 млн тонн коксующегося угля в год). После взрывов на шахте губернатор Аман Тулеев заявил: «Ущерб от катастрофы может составить 5,7 млрд рублей, восстановление шахты может занять около года. Это серьезно скажется на работе металлургических комбинатов и может спровоцировать дефицит угля в России». О дефиците шахтеров никто не беспокоится: на место погибших тут же встанут другие.
Без вины виноватые
25-й отметает версию о том, что рабочие заклеивали датчики, определяющие концентрацию метана в шахте. Об этом в эфире «Русской службы новостей» сообщил один из шахтеров, пожелавший остаться неизвестным.
«Чушь это все, — говорит 25-й, — никто датчики не трогает. Совсем самоубийц на шахте нет. Был у нас случай четыре года назад: горный мастер знал, что концентрация метана достигла 5% (допустимая норма содержания метана в горных выработках — от 0,75 до 2%. — The New Times), а все равно велел спускаться в шахту и бурить. Но люди не пошли. Некоторых потом оштрафовали, якобы за срыв смены. Вообще это был единственный случай, когда шахтеры все как один встали за свои права. Обычно все молчат в тряпочку».
На самом деле молчат не все. 13 мая на площади у ДК «Распадская» состоялся первый стихийный митинг, тогда еще малочисленный: человек 200–300. Говорили о маленькой зарплате, плохих условиях труда, вынужденном нарушении техники безопасности. Но говорили очень робко и быстро разошлись по домам. После митинга корреспондент The New Times встретился с одним из его участников, 42-летним работником «Распадской» Евгением. Фамилию свою он тоже назвать отказался, опять же из-за страха увольнения.
«Конфликт между руководством и шахтерами у нас на шахте давно, — рассказал он. — Но сделать мы ничего не можем, даже через профсоюз, потому что его верхушка была назначена лично директором шахты. Пришел на собрание директор шахты Игорь Иванович Волков, объявил: новый председатель профсоюза некто Сыров. Кто такой, откуда взялся — никто из рабочих не знает. Предыдущий был такой же. Мы говорим ему: «Подними перед руководством вопрос о форме начисления зарплаты». Он отвечает: «Да вам никто нормально платить не будет, неужели вы не понимаете?» А простые работяги и рта раскрыть не могут. Знаешь, как у нас увольняют? Есть такое мероприятие, как аттестация рабочих на предмет знания ими техники безопасности. Очень удобная вещь. По закону аттестационная комиссия должна быть независимой, но у нас в ней сидят люди директора. Если надо — завалят. Я однажды поругался с руководством. Потом мне на аттестации попадается вопрос «Оказание первой медицинской помощи при обмороке в шахте». Я отвечаю: «Нужно вынести пострадавшего на свежую струю, расстегнуть рубашку, расслабить плечевой ремень, приподнять ноги…» Начальник комиссии перебивает: «А почему не сделать клизму?». Такие вот подъебки, причем при всех. Я тогда экзамен не сдал, просто не дали ответить. Но в тот раз меня не уволили, штрафом отделался. Уволят — никуда больше не возьмут…»
Ну а 14-го вечером у людей окончательно сдали нервы, и день траура в Междуреченске начался со столкновения родственников погибших шахтеров с ОМОНом .
Шахтерский рок?
…«27 июня 2008 года суд города Междуреченска Кемеровской области частично приостановил деятельность шахты «Распадская» в связи в выявленными нарушениями норм промышленной безопасности. Суд вынес решение об административной приостановке деятельности ОАО «Распадская» в части производства работ по выемке угля в одной из лав и доставочных работ на срок 15 суток». Это официальный документ трехлетней давности. Получи он огласку и проведи контрольные органы серьезное расследование, возможно, трагедии, случившейся в ночь с 8-го на 9 мая, удалось бы избежать. Но что-то подсказывает, что прогремит в России еще не раз. И мужик не перекрестится.
Междуреченск выглядит жутко. Дома элитного, по словам шахтера-таксиста, 17-го квартала города выглядят так, будто Великая Отечественная закончилась в мае этого года, а не в 1945-м. Самые яркие пятна — рекламные плакаты вдоль дороги, упорно напоминающие о социалистическом прошлом. Например, «За счастливое детство!» — улыбающаяся маленькая девочка с букетом полевых цветов.
«Распадская» — флагман угольной промышленности России. Вместе с другими шахтами, расположенными в 11 км от города — «МУК‑96», «Разрез», «Коксовая» и несколькими горно-обогатительными фабриками, — она входит в состав угольной компании «Распадская». 20% акций компании находятся в свободном обращении, 40% поделены между гендиректором Геннадием Козовым и его компаньоном Александром Вагиным, еще 40% принадлежат компании «Евраз Груп», в которой больше 30% принадлежит Роману Абрамовичу. На шахте «Распадская» современное оборудование — новые добывающие установки, изготовленные в Германии, завезли сюда меньше года назад. По объему добычи угля «Распадская» тоже лидирует: на ее долю приходится 10% всей выработки в России (8 млн тонн коксующегося угля в год). После взрывов на шахте губернатор Аман Тулеев заявил: «Ущерб от катастрофы может составить 5,7 млрд рублей, восстановление шахты может занять около года. Это серьезно скажется на работе металлургических комбинатов и может спровоцировать дефицит угля в России». О дефиците шахтеров никто не беспокоится: на место погибших тут же встанут другие.
Без вины виноватые
25-й отметает версию о том, что рабочие заклеивали датчики, определяющие концентрацию метана в шахте. Об этом в эфире «Русской службы новостей» сообщил один из шахтеров, пожелавший остаться неизвестным.
«Чушь это все, — говорит 25-й, — никто датчики не трогает. Совсем самоубийц на шахте нет. Был у нас случай четыре года назад: горный мастер знал, что концентрация метана достигла 5% (допустимая норма содержания метана в горных выработках — от 0,75 до 2%. — The New Times), а все равно велел спускаться в шахту и бурить. Но люди не пошли. Некоторых потом оштрафовали, якобы за срыв смены. Вообще это был единственный случай, когда шахтеры все как один встали за свои права. Обычно все молчат в тряпочку».
На самом деле молчат не все. 13 мая на площади у ДК «Распадская» состоялся первый стихийный митинг, тогда еще малочисленный: человек 200–300. Говорили о маленькой зарплате, плохих условиях труда, вынужденном нарушении техники безопасности. Но говорили очень робко и быстро разошлись по домам. После митинга корреспондент The New Times встретился с одним из его участников, 42-летним работником «Распадской» Евгением. Фамилию свою он тоже назвать отказался, опять же из-за страха увольнения.
«Конфликт между руководством и шахтерами у нас на шахте давно, — рассказал он. — Но сделать мы ничего не можем, даже через профсоюз, потому что его верхушка была назначена лично директором шахты. Пришел на собрание директор шахты Игорь Иванович Волков, объявил: новый председатель профсоюза некто Сыров. Кто такой, откуда взялся — никто из рабочих не знает. Предыдущий был такой же. Мы говорим ему: «Подними перед руководством вопрос о форме начисления зарплаты». Он отвечает: «Да вам никто нормально платить не будет, неужели вы не понимаете?» А простые работяги и рта раскрыть не могут. Знаешь, как у нас увольняют? Есть такое мероприятие, как аттестация рабочих на предмет знания ими техники безопасности. Очень удобная вещь. По закону аттестационная комиссия должна быть независимой, но у нас в ней сидят люди директора. Если надо — завалят. Я однажды поругался с руководством. Потом мне на аттестации попадается вопрос «Оказание первой медицинской помощи при обмороке в шахте». Я отвечаю: «Нужно вынести пострадавшего на свежую струю, расстегнуть рубашку, расслабить плечевой ремень, приподнять ноги…» Начальник комиссии перебивает: «А почему не сделать клизму?». Такие вот подъебки, причем при всех. Я тогда экзамен не сдал, просто не дали ответить. Но в тот раз меня не уволили, штрафом отделался. Уволят — никуда больше не возьмут…»
Ну а 14-го вечером у людей окончательно сдали нервы, и день траура в Междуреченске начался со столкновения родственников погибших шахтеров с ОМОНом .
Шахтерский рок?
…«27 июня 2008 года суд города Междуреченска Кемеровской области частично приостановил деятельность шахты «Распадская» в связи в выявленными нарушениями норм промышленной безопасности. Суд вынес решение об административной приостановке деятельности ОАО «Распадская» в части производства работ по выемке угля в одной из лав и доставочных работ на срок 15 суток». Это официальный документ трехлетней давности. Получи он огласку и проведи контрольные органы серьезное расследование, возможно, трагедии, случившейся в ночь с 8-го на 9 мая, удалось бы избежать. Но что-то подсказывает, что прогремит в России еще не раз. И мужик не перекрестится.