- ПРОТЕСТЫ—2021: ПРОБЛЕМА «КОНВЕРТАЦИИ»
/.../ Покушение на Алексея Навального 20 августа 2020 года, хотя и сорвало региональную кампанию Навального (протестное голосование значимо не повлияло на исход региональных выборов 13 сентября 2020 года и не запустило региональные политические кризисы), но запустило кризис, развивавшийся по совсем другой траектории.
Уже 2 сентября Германия официально заявила, что Навальный был отравлен боевым ядом семейства «Новичок»; 3 сентября Евросоюз выступил с жестким заявлением, осуждающим попытку убийства политика и возложившим на Кремль ответственность за него, а Навальный стал героем мировой прессы и признанным Западом лидером российской оппозиции.
Между тем еще в сентябре его ютьюб-канал перешагнул отметку в 4 млн подписчиков, а после публикации расследования о его отравлении, установившего личности непосредственных исполнителей, и разговора Навального с одним из предполагаемых отравителей по телефону, число подписчиков подскочило еще на 600 тыс. и приблизилось к 5 млн человек. Сам же фильм-разоблачение, рассказывающий об отравлении, и разговор Навального с Кудрявцевым набрали в совокупности более 50 млн просмотров. В этой ситуации Навальный принял решение возвращаться в Россию, имея на руках фильм о «дворце Путина».
Практически неизбежный арест по прибытии и выход расследования о «главной коррупционной сделке» должны были обеспечить двойной триггер протестов — «символическая несправедливость» (расследование о дворце) и «несправедливые репрессии» (покушение на Навального и его арест по возвращении). Навальный был задержан 17 января при прохождении пограничного контроля, 19 января вышел фильм «Дворец для Путина», который к 23 января набрал около 60 млн просмотров — беспрецедентную аудиторию для неразвлекательного контента в российском ютьюбе. На 28 января, когда фильм набрал 100 млн просмотров, число уникальных зрителей составляло 33 млн, из которых более 20 млн приходилось на Россию[12]. По оценкам Mediascope, фильм к 27 января посмотрели 21 млн россиян, из них более 30 сек. — 15 млн[13]. Согласно опросу «Левада-центра», проведенному 29 января — 2 февраля 2021 года, заявили, что смотрели фильм 26 % опрошенных, что в проекции на взрослое население страны дает 28 млн человек.
Исходя из этого, можно достаточно обоснованно предполагать в качестве «оценки снизу», что к 23 января, первому большому протесту, российская аудитория фильма составила более 10 млн человек, а к 30 января – не менее 20 млн. Помимо этого подготовка протестов 23 января характеризовалась беспрецедентной активностью в социальных сетях, и что особенно интересно — шагнула в «детскую» сеть Tik Tok, наполнившуюся клипами с вирусными аудиовизуальными паттернами в поддержку Навального и протестов.
Несмотря на это, акция 23 января собрала не так много людей, как можно было ожидать. По нашим оценкам, общее число протестующих находилось в диапазоне 100—200 тыс. чел. С одной стороны, это сделало акцию одной из крупнейших для России в XXI веке по численности и сопоставимой с топовыми акциями 2011—2012 годов, а также уникальной по географическому охвату и по численности протестующих за пределами столиц. Стоит учитывать и то, что, в отличие от акций 2011—2012 годов, акция 2021 года находилась под запретом и сопровождалась массированной кампанией угроз и противодействия со стороны властей. С другой стороны, протесты 23 января не вышли за пределы того коридора массовости, который сформировался еще в ходе протестной волны 2011—2012 годов: рядовые крупные митинги собирают 10—30 тыс. человек, а пиковые – 100—200 тыс. по всей России.
Число протестующих, вышедших на акцию 23 января, составляло примерно 2 % от аудитории фильма про дворец и примерно 4 % от числа подписчиков канала Навального. Нельзя сказать, что рост аудитории Навального-блогера не конвертировался в поддержку Навального-политика, но коэффициенты этой конвертации выглядят достаточно сдержанно: в январе 2021 года у Навального в шесть-семь раз больше подписчиков, чем в весной 2017 года, в то время как масштаб протестов превосходит масштаб акции «Недимон» в 2—3 раза. В январе 2018 года, когда у Навального 1,5 млн подписчиков, его деятельность одобряют 9 % опрошенных, а в январе 2021 года при 6,5 млн подписчиков – 20 %. Эти цифры демонстрируют нелинейность конвертации информационного охвата в политическую поддержку.
По данным январского опроса «Левада-центра», знали о содержании фильма хотя бы приблизительно 68 %, при этом 37 % от всех опрошенных сочли это содержание достоверным или правдоподобным (55 % от знавших о фильме), около 12 % опрошенных заявили, что их мнение о Путине ухудшилось («Левада-центр», исследование «Курьер», опрос проводился с 29 января по 2 февраля). При том, что со значительной вероятностью эти цифры занижены (респонденты могли скрывать свое отношение к столь чувствительному вопросу), очевидно, что между знанием о фильме (и даже доверием к его содержанию) и переживанием сильной политической эмоции, которая может стать стимулом выхода на улицу, существует значительный разрыв. Тема коррупции вызывает колоссальный интерес аудитории, как мы видели во всей истории Навального-блогера, но в большинстве случаев не переворачивает «картину мира» респондентов и не дает значительного мобилизационного эффекта на фоне возросших рисков участия в протестах.
Вторым триггером протеста (в дополнение к антикоррупционной тематике фильма) выступали «несправедливые репрессии» — отравление и арест Навального. И здесь необходимо констатировать, что за пределами традиционных групп поддержки оппозиции россияне в большинстве не поверили в отравление. Как видно из таблицы 4, доля знающих об отравлении оставалась стабильной с сентября по декабрь 2020 года (76—78 %). Это само по себе достаточно странно на фоне новостей октября (ОЗХО подтвердила заключение немецких врачей об отравлении Навального «Новичком», а Евросоюз ввел санкции против России) и декабрьского сенсационного расследования журналистского консорциума (когда были вычислены непосредственные исполнители). Такая неизменность в осведомленности, по всей видимости, свидетельствует о стремлении людей отгородиться от этой темы или о нежелании отвечать на связанные с ней вопросы. В сентябре лишь 25 % доверяли информации, что Навальный был отравлен. И меньшинство из них — 10 % от всех опрошенных — возлагали вину за отравление на власти или фигурантов расследований Навального, в то время как около 15 %, хотя и верили информации об отравлении, не могли определиться с главной версией его мотивов. В октябре определенность повысилась — мнения несколько консолидировались и поляризовались. Практически три равных группы — примерно по 20 % опрошенных — считали в октябре случившееся на борту самолета (1) «инсценировкой», (2) «провокацией Запада» и (3) местью властей или фигурантов расследований Навального.
Однако в конце декабря неопределенность в интерпретации произошедшего вновь возрастает: растут доли считающих произошедшее инсценировкой и тех, кто не может определиться с основной версией мотивов отравления, а вот доли возлагающих ответственность на российские власти и Запад немного, но синхронно снижаются. Это происходит непосредственно после разоблачения истории отравления в расследовании международного консорциума и телефонного разговора Навального с сотрудником ФСБ Кудрявцевым, и несмотря на гигантскую аудиторию двух видео — расследования и разговора с Кудрявцевым. По всей видимости, людям показалось, что в расследовании все слишком просто и прозрачно, что противоречило их, пронизанной конспирологическими паттернами, картине мира («хотели бы убить — убили бы»). В результате, атмосфера конспирологической неопределенности вокруг фигуры самого Навального, в значительной мере культивировавшаяся Кремлем, не была развеяна и была перенесена на историю отравления, заблокировав ее эмоциональное восприятие.
Таблица 4. Отношение к отравлению Навального, % от всех опрошенных
| Знают, слышали об отравлении | Из них: | |||||
| Не верят в отравление; считают инсценировкой | Верят, что отравлен | |||||
| Сентябрь 2020 | 77 | 42 | 25 | |||
| Винят власти | Винят фигурантов рассле-дований | Винят Запад | Не знают, кого винить; затрудняются; другие версии | |||
| 8 | 2 | 2 | 14 | |||
| Октябрь 2020 | 76 | 19 | 14 | 5 | 18 | 16 |
| Декабрь 2020 | 78 | 24 | 11 | 5 | 15 | 23 |
Источник: «Левада-центр», исследования «Курьер», расчеты автора. В данных «Левада-центра» приводятся доли от тех, кто знает или слышал об отравлении, а доли версий в сентябре 2020 г. — от тех, кто доверяет информации об отравлении. Мы пересчитали их как доли от всех опрошенных, чтобы видеть абсолютную размерность групп
Итак, в истории Навального-блогера и Навального-политика, мы видим, с одной стороны, пример того, как новые медиа, и прежде всего видеохостинги, позволяют преодолеть информационную изоляцию и создать общероссийский политический бренд без участия телевизора. С другой стороны, — пример того, как этого индивидуального ресурса оказывается недостаточно для того, чтобы опрокинуть «картину мира», сформированную информационным мейнстримом.
ПРОТЕСТЫ—2021 И «ПУБЛИКА»: ПРОБЛЕМА ЛЕГИТИМНОСТИ И ГРАДАЦИИ ЛОЯЛЬНОСТИ
Безусловно, в условиях зрелого авторитарного режима важнейшим фактором в принятии решения о выходе на улицу является страх полицейского насилия и последующих преследований. Решение о выходе на улицу — это внутренняя борьба между страхом и градусом «возмущения» теми событиями, которые являются поводом протеста. Однако, как было сказано выше, важнейшим сюжетом протестной политики является не только эта борьба и ее исход, но также отношение «публики» (общества) к противостоящим сторонам — правительству и протестующими. Или, иными словами, критическое значение для судьбы протестной волны имеет уровень поддержки протестов извне — теми, кто в них не участвует.
С июля 2020 по апрель 2021 года полстеры имели редкую возможность оценить отношение россиян к участникам сразу трех протестных волн — хабаровской, белорусской и «навальновской». И эти данные дают нам очень важную информацию, позволяя сравнить восприятие этих протестных выступлений. В отношении протестов в Хабаровске количество сочувствующих протестующим в трех волнах всероссийского опроса почти втрое превышало число тех, кто осуждал их. Однако в отношении белорусских протестов и протестов в поддержку Навального ситуация была обратной: о своем отрицательном отношении к протестующим заявляли вдвое больше опрошенных, чем выражавших им поддержку (см. график 5). Вопрос — почему?[14]
График 5. Отношение к участникам протеста в Хабаровске, Беларуси и России в январе—апреле 2021 года
Данные: для графиков 5 и 6 и таблицы 5 — опросы «Левада-центра»: исследования «Курьер» за июль, август, сентябрь, октябрь 2020 года, а также за январь и апрель 2021 года; расчеты автора. Каждое значение — среднее соответствующих значений трех волн опросов по митингам в Хабаровске (июль, август, сентябрь 2020 года), трех волн по митингам в Беларуси (август, сентябрь, октябрь 2020 года) и двух волн по «навальновским» митингам (январь и апрель 2021 года).
Как видно из следующего графика 6, структура поддержки протестующих в разрезе социально-демографических групп, групп с разными источниками информации и политическими установками (уровнем лояльности) для всех трех протестных волн очень похожа. Оранжевая и синяя линии (хабаровские и «навальновские» протесты) почти синхронно повторяют колебания в уровне поддержки, но в случае хабаровских протестов эта линия в среднем на 26 процентных пунктов выше. Наиболее существенные различия в разрезе групп (т. е. случаи, когда разница отклоняется от средних 26 пунктов) суммированы в таблице 5. Незначимыми оказываются различия в источниках информации, т. е. различие источников ведет к синхронному росту или снижению поддержки в обоих случаях. С другой стороны, неожиданно сильным выглядит падение поддержки «навальновских» протестов в возрастной группе 25—39 лет (обычно она близка к самой молодой группе 18—24 года, потому что имеет схожую структуру источников информации). Но главная разница, конечно, заметна в группах, различающихся своими политическими установками, т. е. различающимися уровнем лояльности режиму. Среди лояльных групп (одобряющие Путина и считающие, что дела в стране идут в правильном направлении) участники протестов в поддержку Навального пользуются минимальной поддержкой (6—7 %), а вот протестующих в Хабаровске поддерживает, как минимум, каждый четвертый из «лоялистов» (26—27 %). В то же время среди нелояльных групп (не одобряющие Путина и считающие, что события ведут страну в тупик) повестку «навальновских» митингов поддерживают около 40 %, а «хабаровскую повестку» — около 70 %. Иными словами, «повестка Навального» не захватывает всех недовольных, но лишь 40 % наиболее радикальной их части, а с другой стороны, у не менее четверти лояльных респондентов повестка хабаровских протестов вызывает сочувствие.
График 6. Поддержка протестующих в Хабаровске, Беларуси и в поддержку Навального в социально-демографических группах, группах с разными источниками информации и политическими установками
Таблица 5. Наиболее значимые различия в поддержке участников хабаровских и «навальновских» протестов в разных группах
| В целом | 18 —24 лет | 25—39 лет | Считают, что дела идут в правильном направлении | Считают, что страна движется по неверному пути | Одобряют Путина | Не одобряют Путина | |
| Доля группы в опросе, % | 100 | 8 | 30 | 45 | 41 | 65 | 33 |
| Поддерживают хабаровские протесты, % | 45 | 51 | 51 | 26 | 67 | 27 | 75 |
| Поддерживают «навальновские» протесты, % | 19 | 32 | 21 | 7 | 36 | 6 | 43 |
| Разница в поддержке, проц. пункты | 26 | 19 | 30 | 19 | 31 | 21 | 32 |
Исследователи, анализировавшие на основе более 1350 глубинных интервью механизмы эскалации протестов в Турции в связи с попыткой сноса парка Гези в Стамбуле в 2013 году, пришли к следующему пониманию механизмов нарастания протестной волны. Сначала защищать парк вышло совсем немного людей, однако жестокость полиции, применившей к ним силу, возмутила людей, принадлежащих к различным партийно-идеологическим группам. В их глазах повод протеста выглядел совершенно «невинным», т. е. легитимным, а полицейское насилие неоправданным и нелегитимным; в результате, разные группы недовольных оказались солидарны в поддержке небольшой группы протестующих и вышли на улицы, чего скорее всего не произошло бы, если бы первоначальная повестка в большей степени отражала «партийные» повестки одной из этих групп[15].
Протесты и направленное против них полицейское насилие вызывают сочувствие обывателя (медианного избирателя), если их повод, с его точки зрения, является «легитимным», невинным в рамках принятых правил игры. В этом случае ответное полицейское насилие воспринимается как нападение на признанные границы автономии общества, как ущемление его права на «законное» выражение недовольства. Такой сдвиг поводов к насилию выглядит для обывателя «нелегитимным» и понуждает его к действенному сочувствию. Однако в «деле Навального» ситуация для обывателя (медианного избирателя) выглядела иначе – как радикализация со стороны Навального, вернувшегося, несмотря на неминуемый арест, «в пасть дракона», да еще с фильмом о Путине. Такая радикализация выглядела бы, вероятно, в его глазах более легитимной, если бы он «поверил» в отравление и возлагал ответственность за него на власти.
Как представляется, синхронно негативное отношение «публики» к «навальновским» и белорусским протестам и сочувственное отношение к хабаровским, более умеренным в своих повестках, связано с неприятием рисков прямой конфронтации с режимом. Этот мотив играл ключевую роль и в «блокировании» шокирующей версии отравления, доказательства который были представлены международным консорциумом, и в переадресации ответственности за «радикализацию» ситуации самому Навальному, который оказался в положении шварцевского Ланцелота, осуждаемого жителями города за намерение освободить их от дракона. Таким образом, можно сказать, что в то время, как протесты в поддержку Навального одобряли нелояльные контингенты, потенциально готовые к конфронтации с режимом (около 15 %), хабаровские протесты одобряли нелояльные контингенты, не готовые к прямой конфронтации (около 20 %), и часть лояльных контингентов, считающих, однако, выступления хабаровчан в защиту популярного губернатора вполне легитимными (около 20 %; см. схему 1).
Схема 1. Одобрение протестов в поддержку Навального и Фургала и градации лояльности
ПОСЛЕДСТВИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ
В целом, массовые протесты и прочие проявления «политики оспаривания» –естественная часть политической жизни, дополняющие партийно-электоральную политику формами прямого гражданского действия. Разница состоит не в том, что в авторитарных странах люди протестуют против правительства, а в демократических — нет. Разница состоит в том, как институализированная политическая система реагирует на протестную политику. Реакция демократических режимов подразумевает оба механизма — эксклюзии (полицейского сдерживания, маргинализации протестующих) и инклюзии (политики включают повестки протеста в свои программы, лидеры протеста кооптируются в системную политику). В авторитарных странах власти, заблокировав с помощью электоральных и регуляторных манипуляций влияние граждан через механизмы партийно-электоральной политики, стремятся криминализовать и репрессировать альтернативные механизмы влияния средствами прямого гражданского участия. Стратегии эксклюзии доминируют, а реакцией на протест является общий рост репрессивности и государственного насилия. В результате такие режимы чаще сталкиваются с полномасштабными политическими кризисами, включающими порой эпизоды насилия и крушение режимов. «Революции» — это не следствие слабости правительства, давшего протестующим волю, а, наоборот, — того, что оно слишком долго препятствовало легализации требований протестующих и блокировало механизмы партийно-электоральной политики.
Численность протестов 2021 года и уровень сочувствия протестующим со стороны общества (который поразительно близок доле сочувствующих Навальному — около 20 %) указывают, что протесты в защиту Навального мобилизовали широко понимаемую «партию Навального», но не перешагнули эти широко понимаемые «партийные» рамки. Значительная часть тех, кто имеет претензии к режиму, не готова была поддержать «системный вызов» Навального[16]. Вместе с тем, потенциальная «партия Навального» (при всех оговорках относительно ее «персоналистичности») составляет около 15—20 % населения с высоким социальным капиталом и организационным потенциалом. Что совсем немало: учитывая, что минимальная вовлеченность в политическую сферу свойственна не более чем для 75 % граждан, зона сочувствия Навальному и его повесткам составляет примерно четверть российского политикума.
Вместе с тем недостаточная поддержка протестов «извне», со стороны «публики» открыла для авторитарного режима «окно возможностей» по расширению репрессий против оппозиции. Станет ли это концом «протестного десятилетия»? Насилие подавляет волю активистов, но ухудшает отношение к режиму «умеренных» недовольных и условно лояльных. В краткосрочной перспективе усиление репрессий, скорее всего, даст заметный эффект, лишив несогласных привычного инструментария и инфраструктуры. Однако фундаментальными факторами, ставшими причиной политических конфликтов как в России, так и в Беларуси в 2020—2021 годах, являются, как уже было сказано, долгосрочная стагнация экономики, старение популярных в прошлом персоналистских лидеров и связанных с ними «позитивных» повесток, а также окончание эры «телевизионных монополий» в связи с развитием широкополосного интернета. И это определяет высокую вероятность новых волн протестных мобилизаций в той или иной форме и под теми или иными знаменами.
История политики протеста в разных странах знает немало примеров противостояний, продолжавшихся десятилетиями, то затухая (после волны репрессий), то вспыхивая вновь. Достаточно вспомнить противостояние рабочего и студенческого движения коммунистическому режиму в Польше (1970—1990) или в чем-то даже более актуальное для современного российского контекста противостояние демократических сил и студентов с военно-персоналистским режимом в Южной Корее с начала 1970-х до начала 1990-х годов (включая сюда период либерализации 1987—1993 годы), завершившееся формированием достаточно устойчивого демократического режима. Впрочем, эти исторические аналогии не являются, как все аналогии, инструментом прогноза, но лишь указанием на спектр сценариев.
Полностью доклад