ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Не совсем. Этот общая цифра. Но если говорить про тяжелое течение болезни и смерть, то цифры будут лучше. Я слышал от гамалейцев, правда, это неформальное сообщение, что «Спутник» примерно в 10 раз снижает риск попасть в больницу и в очень много раз снижает риск умереть. Есть еще более оптимистичные цифры от доктора Проценко, который пишет, что сейчас из 1,5 тыс. людей в «Коммунарке» только два привитых. Но эта аномально низкая цифра, возможно связана с тем, что просто очень мало привитых. Понимаете, да? Чем больше людей прививается, тем больше в абсолютном выражении будут вот эти несколько процентов, кому не повезет, и они все-таки попадут в больницу.
Не три волны, а одна эпидемия
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Откуда такой взрывной рост? Вроде бы сезон прошел?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Нас предупреждали, что в принципе это может и должно случиться, потому что в Москве еще очень мало привитых и очень много не переболевших, значит, для вируса есть ландшафт, который он может продолжать осваивать. То, что эпидемия не идет единой волной, а идет вот такими вспышками — это ее естественное свойство. Это не три волны, это все одна эпидемия. Просто она строится не в виде сплошной экспоненты. Вирусу трудно заражать всех подряд, он натыкается на «овраги» в этом ландшафте, которые не может пересечь, натыкается на людей с иммунитетом, может быть, с Т‑клетками, на людей привитых и затухает. А потом возникает везучая для вируса ситуация, когда кто-то заразил тысячу человек, может быть, совпало так, что это случилось несколько раз, и тогда складывается, как принято говорить, новая волна. Эпидемиологи же рекомендуют все это вместе считать единой эпидемией. Она не прекратится, пока вирус не заразит всех, кого может. Другой ответ такой, что в ситуации, когда на вирус оказывается все большее давление, ему все труднее и труднее заражать новых людей, и для того чтобы он эволюционировал, он должен вырабатывать одно главное свойство — увеличивать заразность. За прошлый год что он много раз попытался это сделать: появился британский штамм, южноафриканский, бразильский. Или, как блестяще показали Базыкин с коллегами, вся эта эволюция может происходить в одном человеке. У них есть статья совместно с институтом Смородинцева (ФГБУ НИИ гриппа имени А. А. Смородинцева) в Петербурге, где они исследовали одного пациента с иммунодефицитом. Эта женщина болела ковидом полгода. Приезжала на такси в институт и уезжала домой. И за эти полгода под давлением ее иммунитета, который воздействовал на вирус, но не мог полностью его искоренить, вирус приобретал те же мутации, которые есть у этих знаменитых штаммов. Похоже, что по крайней мере на сегодняшнем уровне игры, в который играет вирус (представим, что он играет в компьютерную игру) ему показаны одни и те же основные замены в его геноме, в устройстве его шипа, чтоб делаться более и более заразным. И это происходит. Индийский штамм очень заразный, и он быстро вытесняет другие штаммы. Это то, что первым делом увидели в Петербурге, потому, что там лучше и чаще выделяют вирусы. И это же происходит в Москве. Самый заразный получает преимущество перед другими штаммами и первым захватывает людей, не пуская другие штаммы. И мы видим вот эту вспышку…
Исходно в начале 2020 года вирус был 68 раз завезен из Европы как раз нами самими, а не, скажем, китайцами через китайскую границу
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: А почему индийский штамм оказался более заразным, чем даже южноафриканский и британский? Если я правильно поняла, у нас долгое время гуляли наши собственные штаммы, которых не было в других местах. Потом появился британский и вот теперь дельта. Почему он настолько более заразный?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Я думаю, что это результат эволюции, и там есть технические детали в устройстве его шипа. Шип — это очень сложное изделие из тысяч деталей. И акт его проникновения в клетку, и акт заражения — это сложное многозвенное событие. Он имеет удачные для вируса замены, которые сказываются сразу на нескольких этапах этого процесса.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Заразность и патогенность — это одно и то же?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Это разные вещи. Очень интересное объяснение, почему мы должны гораздо больше бояться заразности, чем патогенности — потому что в абсолютном измерении количество смертей будет больше зависеть от заразности: больше заражается людей — больше умирает. Это то, что больше всего нас пугает. Но к тому же, по первым данным, он более патогенный. Течение болезни хуже, легче заболевают и тяжелее болеют молодые. Это скверный вирус, и мы его получили, потому что не привились.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: То есть из-за того, что в России привилось всего 13%, в Москве это два миллиона человек, у нас появился такой неприятный штамм дельта…
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Мы сейчас с вами обсуждаем то, что на слуху, но в действительности вирусологи умеют исследовать, чем отличается мой вирус от вашего, отмечают ничтожные отличия и проводят расследования, как они распространяются. Например, убедились, что исходно в начале 2020 года вирус был 68 раз завезен из Европы, как раз нами самими, а не, скажем, китайцами через китайскую границу. Можно подробно трассировать завозы, можно увидеть, как внутри больницы люди друг друга заражают. Базыкин и его группа показали, что в России около четырехсот штаммов, рекордное разнообразие. Но в основном и с точки зрения иммунитета, и с точки зрения возможности ухода от иммунного ответа это был один и тот же исходный китайский штамм. Все страны позакрывались, как мы видели весь прошлый год, и сидели в локдауне. У нас было очень с этим свободно, и мы собрали какое-то фантастическое разнообразие штаммов и дальше запустили их эволюцию внутри страны. Это один ответ — границы очень проницаемы. Но дальше от нас с вами в значительной степени зависело, с каким ландшафтом столкнется вирус, насколько свободно он сможет путешествовать по городу и по стране, а могли бы создать для него гораздо большие затруднения. Вакцина была доступна, а прививаться не спешили. Но знаете, что интересно? Моя жена сегодня была в торговом центре и увидела большую очередь на прививку. Это может значить, что люди проснулись. Это было еще до сообщения о том, что вакцинация может быть принудительной.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: И все-таки почему тот факт, что в России привилось всего 13%, а в Москве, в огромном мегаполисе, ничтожные два миллиона, способствовал взрывному росту заболевания?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Привитые люди создают барьер для вируса. Мы его не создали. Очень много людей осталось не привитыми, это тот ландшафт, который вирус сейчас очень быстро осваивает. Привитые люди тоже заражаются. Со мной, в частности, такое произошло. Но есть все основания считать, что не сопоставимо слабее. Тяжелое течение — это течение с пневмонией, которое требует госпитализации. По-прежнему это остается редкостью среди привитых людей. Если бы мы все привились, ситуация сейчас была бы другой.
Какая стратегия верней?
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Я застряла на время пандемии в Соединенных Штатах, где преподавала, и наблюдала, что такое локдаун там. Это было довольно жестко. В первый локдаун в штате Мичиган я вообще полтора месяца, если не больше, не видела лица живого человека, за исключением продавцов в магазине, куда специально ездила. На Среднем западе и на Восточном побережье люди даже по улице ходили исключительно в масках. Идея заключалась в том, что человек может оставить за собой вирусный шлейф. И надо заметить, что американцы очень дисциплинированно выполняли этот жесткий локдаун. Потом началась вакцинация, полностью привито уже больше 50% населения, и вот сейчас снята большая часть ограничений. При этом я все время слышала из России, как все замечательно в Москве, все открыто, жизнь тут била ключом. И действительно, я прилетела сюда — и никакой пандемии нет, другой мир, другая жизнь, все чудесно. С вашей точки зрения, какой из вариантов, какой из путей борьбы с пандемией оказался более правильным?ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: У меня не под рукой цифры, но гигантская же цена заплачена в России, гигантская избыточная смертность.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Под полмиллиона человек.
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Просто похоронили их и все. Это вопрос индивидуальной ценности человеческой жизни.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: В Соединенных Штатах тоже почти 600 тысяч человек умерло. Правда, там население 340 с чем-то миллионов, а у нас полмиллиона умерших на 149 миллионов.
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: В США, насколько я понимаю, были сделаны очень большие ошибки на первом этапе. А в России как раз нет, в России были рано и очень жестко введены довольно эффективные меры. То, что происходило в марте–апреле прошлого года, действительно смягчило удар первой волны. Больше умерло во вторую, осенью, когда совсем не было локдауна.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Ваш прогноз на ближайшие две недели? Что будет?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Трудно делать предсказания, но нам очень повезет, если ситуация не двинется вперед и вперед, я имею в виду быстрый рост числа случаев.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Заражаемых. А смертность?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Смертность остается прежней, к сожалению. Это 1%. Сегодня лучше болеют люди с тяжелым течением, чем полтора года назад. Ну в первую очередь потому, что тебя не будут пичкать огромным количеством бессмысленных лекарств, протоколы все-таки поменялись. И врачи в какой-то мере знают, что они могут делать со свертываемостью и с цитокиновым штормом. Какие-то есть для этого препараты. Это нам дали полтора года пандемии. Но если тебе суждено умереть, то ты скорее всего умрешь с той же вероятностью, к сожалению. Цифры те же.
Происхождение вируса
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Я довольно много прочитала о происхождении вируса SARS-CoV‑2. Как я понимаю, есть три более-менее рабочие гипотезы. Первая — это естественное происхождение вируса: он берет начало в шахте около Уханя. Вирус был там в летучих мышах, перекинулся на какое-то промежуточное животное и с этого промежуточного животного прыгнул на человека. Второй вариант — искусственное происхождение вируса: его так изменили в лаборатории, что он стал максимально патогенным. То есть вариант биологического оружия. И третья гипотеза, что ученые в лаборатории в Ухане работали с коронавирусом, и вирус оттуда «убежал», ну и пошел гулять. Какая из этих гипотез вам представляется рабочей?ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: К счастью, я не должен иметь своего мнения по этому поводу, моя работа — разговаривать с экспертами. Я могу сказать следующее. Настроение и консенсус у ученых к началу пандемии был абсолютно монолитным: они ожидали, что коронавирусы летучих мышей перейдут к людям. Это уже было несколько раз: в XXI веке было три опасных вспышки, и ждали, что это случится снова. И что предстоит установить, от какого штамма в природе произошел этот вирус и кто промежуточный хозяин. Ну, например, для вируса SARS‑1 точное прослеживание всей цепочки заняло 10 лет. Это вспышка 2003 года, тоже коронавирус, тоже от летучих мышей, через промежуточного хозяина, зверька, который называется циветта, похожего на мангуста. Вся цепочка была прослежена при помощи исследования геномов. Но это заняло время.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Но тогда вирус не вышел за пределы Юго-Восточной Азии.
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Тем не менее пострадало несколько стран, было довольно много жертв, но вирус задавили методами локдауна, и он не был таким заразным. Другая вспышка была на Ближнем Востоке в 2012 году, тоже коронавирус, он передавался через верблюдов. Еще одна вспышка, тоже в 2012 году, из упомянутой шахты возле Уханя, где погибло несколько шахтеров, этот вирус был тогда собран и хранился в коллекции Уханьского института вирусологии. Администрация Трампа утверждала, что это бактериологическое оружие, и ученые были возмущены такой примитивной конспирологией и глупостью, потому что это примерно как Путин говорил, что можно вывезти за границу гены русского народа и сделать оружие на основе этих генов — если вы помните, в какой-то момент он запретил транспорт образцов крови через границу, из-за чего многие пациенты не могли получить анализы в больницах и в лабораториях Запада. Идея глубоко идиотская, понятно, что невозможно разработать такое оружие и применить его так, чтобы не погибла при этом половина Нью-Йорка, поскольку там полно русских — даже если представить себе невероятную идею, что можно сделать такое оружие. Точно так же эксперты категорически отрицают возможность того, что Китай разрабатывал похожее оружие, потому что его нельзя применить так, чтобы не погибла значительная доля своего населения и не пострадала своя экономика. Поэтому предположение о том, что могла произойти утечка из уханьской лаборатории, где ученые уже два десятилетия изучают природные коронавирусы и коллекционируют их, считалось неприличным обсуждать вслух. Группа видных вирусологов опубликовала письмо в журнале «Ланцет» (The Lancet), призывая поддержать китайских коллег, выразить солидарность и не поддерживать позицию администрации Трампа. Но я в течение всего прошлого года говорил с экспертами в разных странах. Они пожимали плечами и говорили, что сложно вот так сразу взять и отбросить альтернативную гипотезу. Есть много соображений, почему надо было бы ее расследовать. И может быть отвергнуть, может быть решить, что нет доказательств. Проблема в том, что эта гипотеза была недорасследована. Китай закрылся и захлопнулся. Это естественное поведение любого тоталитарного режима. Ну и вообще любого режима, наверное, который находится под таким ударом и международным вниманием. Сама по себе закрытость ни о чем не свидетельствует. Но дальше произошла следующая вещь: была комиссия ВОЗ, и так вышло, что всю практическую часть этого исследования вела китайская часть этой комиссии. И когда был опубликован отчет этой комиссии, даже председатель ВОЗ сказал, что есть вопросы к объективности этой комиссии, и что страны будут инициировать новые комиссии, новые расследования.
Вопросы к Китаю
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Итак, гипотеза искусственного происхождения коронавируса отброшена?ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Ее никто всерьез не рассматривал и не рассматривает.
Ученые, которые изучают опасные вирусы, чтобы предсказать эпидемии и пандемии, иногда в лаборатории делают опасные вирусы еще более опасными
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: В чем суть гипотезы об утечке? Лаборатория в Ухане — высшей степени секретности, БИ‑4, это значит, что она может работать с самыми страшными вирусами. Построена французами, совместные разработки вместе с китайскими коллегами вели и американцы, по одной из программ, в том числе связанной с коронавирусом. Доктор Ши Чжэнли́, к которой предъявили претензии, закончила, насколько я понимаю, университет во Франции, у нее большая школа и она в принципе очень уважаемый ученый.
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Да. Тут надо вот что сказать, это может прозвучать неприятно, но ученые, которые изучают опасные вирусы, чтобы предсказать эпидемии и пандемии, иногда в лаборатории делают опасные вирусы еще более опасными. И это считается нормальной практикой. По крайней мере, до недавнего времени считалось. Хотя в этом вопросе у научного сообщества нет консенсуса. Точно так же, как ученые предсказывали что рано или поздно коронавирусы летучих мышей дадут новые вспышки, эпидемию или даже пандемию, точно так же другие ученые предсказывали, что то, как мы работаем с вирусами в лабораториях, рано или поздно может кончиться бедой. И был громкий голос так называемой кембриджской группы крупных вирусологов, которые призывали остановиться и не делать так больше.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Не усиливать патогенность вирусов.
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Не вести эксперименты по усилению функций. Под их давлением в Америке запретили выделять деньги налогоплательщиков на такие эксперименты. Но Ши Чжэнли́ была одним из последних держателей такого гранта, и он закончился, если я правильно понимаю, осенью 2019 года. У нее есть публикации об экспериментах с усилением функций, и это одна из причин, почему ей задают вопросы и почему ее деятельность хотят расследовать, хотя она утверждает, что китайский штамм, который был в начале вспышки, это не ее штамм. Она считает, что это неисследованный штамм из природы и он передался через какого-то промежуточного хозяина с рынка. Такое могло произойти. Но я продолжу перечислять аргументы тех, кто с ней не согласен. Во-первых, Ухань очень далеко от ближайших летучих мышей. И это такой многомиллионный город, вроде Нью-Йорка, его используют как отрицательный контроль — у них нет коронавирусов, потому что они не связаны с сельской местностью и с дикими животными. Есть и другой аргумент. Критики Ши Чжэнли́ и сторонники лабораторной версии говорят, что первые же образцы коронавируса, которые были получены в декабре 2019 года, демонстрируют исключительную приспособленность к тому, чтобы заражать человека. Не просматривается его эволюция на начальном отрезке, он сразу был уже очень заразным. Это вызывает вопросы, не мог ли он отработать эту заразность, например, в лабораторных условиях. Есть несколько неприятных эпизодов. Ши Чжэнли́ и ее американского партнера Питера Дашека (Peter Daszak) несколько раз ловили на вранье. Понятно, что люди могут в этой ситуации нервничать и говорить некогерентные вещи. Это не обязательно значит, что они в чем-то действительно виноваты. Но вы упомянули вот эту вспышку, которая произошла в шахте, где погибло несколько шахтеров и оттуда есть штамм, и он в принципе хранится в холодильнике в этом институте в Ухане. Он самый близкий родственник пандемического штамма «нового коронавируса», давайте так его называть. Там примерно 4% разницы, а в природе это бы означало примерно 40 лет эволюции, столько нужно было бы это преодолевать. И Дашек, и Чжэнли́ Ши говорили, что «этот штамм просто хранится у нас в холодильнике, мы исследовали кусочек его генома, и он у нас есть как каталожная карточка. Мы не занимались им. Мы не работали с ним. Если бы мы с ним работали, если бы у нас были бы деньги, интерес к этому штамму, то мы бы сделали полный геном». Но их поймали, потому что нашли в интернете диссертацию из этого института, китайскую, и еще пару документов, которые показывают, что полный геном этого вируса у них был уже в 2017 или 2018 году. Это говорит о том, что один из штаммов был предметом пристального внимания и работы, и они просто соврали, судя по всему.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Зачем они врут?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Одно из двух: либо они понимают, что находятся под огнем критики и вопрос может быть самый страшный, самый большой в истории, который когда-либо задавали ученым, если действительно они в этом виноваты. И они просто прячут руки под парту от паники, потому что этот вирус близок к пандемическому. Или они так себя ведут, потому, что что-то скрывают. Никто не знает в точности. Важно, что в ситуации, что когда вопрос настолько не исследован и недорасследован, конечно, он будет оставаться. Интересно, мне кажется, задаться вопросом, что там еще можно дорасследовать год спустя. Оказывается, в течение первых недель и месяцев китайские ученые были гораздо более открыты и довольно много общались с коллегами за пределами страны. Существуют какие-то е-мейлы, какие-то рукописи неопубликованные, которые потом были отозваны, которые, как считается, могут хранить важную информацию. Обсуждаются еще некоторые механизмы с отслеживанием закупок и платежей. Меня просили не обсуждать их подробно и технически, потому, что боятся, что китайская сторона может добраться и до тех, кто предоставляет доказательства, даже если они за границей. Крупные ученые, подписанты известного письма в Science, настаивают на том, чтобы лабораторная версия расследовалась наравне с другими. Еще одна вещь мне кажется страшно важной. Ее высказывает Дэйвид Рельман, очень крупный вирусолог, который как раз собрал коллектив подписантов для письма в Science. Он говорит простую вещь: людей на планете все больше, мы с нашим сельским хозяйством вторгаемся в природные местообитания. Вспышки происходили и будут происходить, и вирусы будут представлять серьезную угрозу нашей цивилизации. Ровно по этой причине в мире будет больше и больше вирусологических лабораторий с коллекциями вирусов, экспериментами над ними и, следовательно, растущей опасностью. Весь этот спор сейчас нужен не для того, чтобы кого-нибудь наказать или кому-нибудь надавать по рукам. Он нужен для того, чтобы узнать, откуда возник этот вирус. Узнать, чтобы предупредить будущую вспышку. Опасные штаммы могут храниться в этой и других лабораториях. Есть большой вопрос, соблюдался весь протокол безопасности или нет. И научное сообщество, и правительство, и нации должны решить, как работать с опасными вирусами в этих ситуациях. Плохие прецеденты есть, к сожалению: SARS‑1, в 2003 году охвативший девять стран Юго-Восточной Азии, «сбежал» из защищенной лаборатории в Пекине.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: А как сбежал?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Одна из сотрудниц лаборатории сделала ошибку при работе с вирусом и заразилась. Вирусы перемещаются в людях. Люди это путь распространения, они генерируют миллионы вирусных частиц. Мы не знаем в точности, что было не так сделано, но факт, что этот человек заболел и заразил вокруг себя какое-то количество людей. Девять из них умерли.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Почему коронавирусы оказались столь агрессивны и столь патогенны для человека? Есть какая-то гипотеза?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Короткий ответ — нет. Там что-то странное в начальных стадиях заражения. В плохих случаях, когда инфекция протекает очень тяжело, вирус бурно размножается в верхних дыхательных путях почти бессимптомно. И человек в этот момент максимально заразен, ничего не зная о своей заразности. Это очень плохо, так строятся большие эпидемии. Происходит странная вещь: вирус очень бурно размножается, а организм долго не включает первую линию защиты, врожденный иммунитет, нет температуры, ломоты и недомогания. И в случаях тяжелого и плохого течения организм сталкивается с очень тяжелой вирусной нагрузкой. А дальше начинается очень непропорциональный ответ, цитокиновый шторм, немножко похожий на сепсис, когда в центральном кровяном русле очень бурно размножаются бактерии. По какой-то причине вирусы обходят первую линию защиты…
Птицы и мыши: летающий вирус
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Вопрос, который меня чрезвычайно занимает: мы видим, что птичьи гриппы пришли из Юго-Восточной Азии, свиной грипп, МЕРС, коронавирусы тоже из Юго-Восточной Азии. Что за среда природная в Юго-Восточной Азии, что она становится источником патогенных вирусов, которые с такой готовностью убивают человека?ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Ну… я знаю эпидемиологов, которые обиделись бы на вас, потому, что они гордятся своими вирусами в экваториальной Африке и в экваториальной Южной Америке…
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Конечно, эбола в Африке, зика в Латинской Америке, безусловно! Но все же…
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Я не слышал убедительных гипотез, если честно. С одной стороны Юго-Восточная Азия — это исторический центр одомашнивания птиц. Может быть, это как-то можно связать с тем, что эволюция гриппа происходит там и оттуда начинаются новые штаммы, но это чистая спекуляция. Есть интересный ответ на вопрос о том, почему летучие мыши такой важный резервуар коронавируса. Действительно, пещеры Юго-Восточной Азии это один из мировых центров, место, где очень много летучих мышей. Летучие мыши очень интересно живут с коронавирусами. Ши Чжэнли́ в разных интервью рассказывает, как она выделяла вирусы из летучих мышей. Оказалось, что их в летучей мыши очень мало. Они летают, у них очень высокий уровень метаболизма, они живут с высокой температурой, в которой вирусы не очень хорошо себя чувствуют и не могут размножиться. У летучей мыши очень комфортное сосуществование с вирусами. Специалист по летучим мышам Эмма Тиллинг из Ирландии мне говорила, что надо найти лекарства, которые смогут включать у человека примерно такой мирный режим. Чтобы вирус не мог слишком сильно размножиться и мы не реагировали бы слишком сильно. Летучие мыши живут огромными колониями, это создает для вируса исключительные возможности эволюции. Это же касается и птиц: очень большая численность, высокая температура, способность к полету.
Самый большой сюрприз, который пандемия показала — что можно будет меньше чем за год разработать настолько эффективных вакцин
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: В Соединенных Штатах все время пишут и говорят о том, что мы живем между двумя пандемиями. Замечательная жизнь, которая у нас была раньше, в общем закончилась. Закончится или как-то купируется эта пандемия — и будет другая. Никто не понимает, придется ли от нового коронавируса прививаться каждый год… Ученые тоже ждут, что будет следующая пандемия?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Да, тут нет вопросов.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: И какого рода она будет?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Никто не знает и никто не может это предсказать, у науки нет для этого инструментов. Но повторю еще раз, беспокоят коронавирусы летучих мышей и беспокоит вирус гриппа у птиц, возможность возникновения суперзаразных штаммов гриппа. Когда одновременно болеет весь земной шар, даже при летальности ниже одного процента будет очень много жертв.
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: А есть хоть что-то обнадеживающее во всей этой истории?
ИЛЬЯ КОЛМАНОВСКИЙ: Наверное, самый большой сюрприз, который пандемия показала и чего не ожидало научное сообщество — что можно будет за год, а на самом деле гораздо быстрее, разработать настолько эффективных вакцин. Я думаю, что отгремят разные споры и разные позиции схлестнутся еще не один раз, но так или иначе по результатам этой пандемии человечество должно будет научиться быстро прививаться. Скорее всего то поколение, которое сейчас растет и которому жить при следующей пандемии — это будет поколение более симпатизирующее вакцинам. А плохо то, что прошло уже полтора года, а у нас нет эффективной антивирусной терапии против коронавируса. Вот еще одна вещь, которую мы очень ждем, конечно. Если научимся хорошо лечить заболевших, это может быть очень важной победой.
Оригинал
Фото: sostav.ru