Cначала была «Царская охота» в театре им. Моссовета, но кажется, только на «Уроках музыки» я различил это имя: Виктюк.
Потом наступила окончательная свобода, и одним из символов этой свободы стали его спектакли. Я смотрел «Служанок» в «Сатириконе» и думал, как герой анекдота, которого еще не было в ту пору:
- А что, так можно было?
Совершеннейшая свобода выражения своего художественного и человеческого «я».
«Что за дело им? Хочу».
Его эстетика была довольно чужой мне, но не восхититься этой художественной отвагой было невозможно. Его занимала только форма, его интересовали волшебство и законченность линий. Его оскорбляла неряшливость рисунка.
В конце восьмидесятых я часто приезжал в Нижний Новгород – в тамошний Театр Драмы, в качестве педагога по пластике. Однажды я совпал там с Виктюком – он репетировал какую-то итальянскую комедию, все как мы любим: перья, трико, пластическая линия…
Я, конечно, прокрался на репетицию.
- Сына! – умолял Виктюк человека в перьях на сцене. – Сына, жопочку мягко поднял - и переложил…
«Сына», до приезда Виктюка игравший по преимуществу в производственных драмах, никак не мог переложить жопочку с одного стула на другой - то выпадал из музыкальной партитуры, то гремел мебелью...
Роман Григорьевич страдал.
- Не так, сына, не так... Мя-ягко!
И руками показывал, как надо ее переложить, родимую.
Это продолжалось довольно долго. Про что пьеса, я так и не узнал. Но жопочку актер при мне переложил однажды довольно мягко - и даже начал при этом вписываться в партитуру…
Спектакли Виктюка вызывали восторг и раздражение, равновеликие по силе, но уж перепутать его нельзя было ни с кем! Оранжерейный экзотический цветок, демонстративно нездешний.
До такой степени нездешний, что – львовянин! - приветствовал из Москвы украинскую Оранжевую революцию, что подписал письмо с требованием освободить девушек из «Pussy Riot», а в 2014 году попросил всех, кто не считает себя гражданами Украины, оставить эту страну в покое.
Он говорил и делал то, что считал нужным, и это почему-то сходило ему с рук. Может быть, его политические воззрения тоже проходили у хозяев здешних широт по линии экстравагантности? Не знаю.
…Года полтора тому назад, летом, он медленно шел по проезду Художественного театра, в лазоревом сюртуке с искрой и в шейном платке цвета, про который, клянусь, я не знаю, как он называется. Я сидел за столиком кафе, он подошел посмотреть меню. Увидел меня, поздоровался, сказал что-то приветливое… Пригласил приходить в свой театр, о чем-то спросил, поглядывая по сторонам...
Я был ему не особо нужен, конечно. Он просто «держал зал». Он был в центре внимания и кайфовал от этого. А на него, разумеется, смотрели всем кафе и улицей - даже те, кто понятия не имели, что это Виктюк. Просто - пожилой ласковый господин в лазоревом сюртуке и шейном платке немыслимой расцветки. Нездешний господин!
Artist – в нерусском значении и написании этого слова, разумеется.
Художник, то есть.
На его место никто не придет, потому что это было только его место, конечно.
Прощайте, дорогой Роман Григоревич.