Тут не надо быть очень наблюдательным: это такая электоральная олимпиада в Сочи — во всех стенах есть дырки, через которые можно поменять баночку с мочой. Неправильно оформленные бюллетени, которые можно признать недействительными или действительными, неопломбированные урны, ходящие по квартирам целую неделю с урнами члены ТИКов, голосование в багажниках автомобилей и на лавочках — истинный рай фальсификатора. Парад парада, как мы любим.
Но пост не об этом, а об одной проблеме, которая представляется обществу не вполне ясной и которая важна на перспективу. Это электронное голосование. Как к нему относиться?
И тут надо понимать несколько, а точнее — один простой принцип. Он состоит в том, что пока у оппозиции (реально претендующей на власть, а не, скажем, зюгановской) нет 30-40% представительства в ЦИКе, электронное голосование является абсолютным злом. Оно — механизм фальсификации.
Можно написать скрипт (и предъявить обществу), в котором возможность вмешательства будет полностью исключена. И такой скрипт, безусловно, существует, потому что Кремль не меньше, чем оппозиция, не заинтересован в том, чтобы кто-то вмешивался в результаты голосования без его ведома. Но можно написать скрипт, который исправляет результаты первого скрипта, и не предъявить его обществу.
Электронное голосование начнет работать, когда у оппозиции будет 40% представительства в ЦИК и возможность организовать независимый аудит результатов. Это общий, универсальный принцип: нет аудита — нет института.
Чем фальсификация электронного голосования отличается от обычной фальсификации. Технологической продвинутостью: для его организации нужно гораздо меньше людей, а его контроль технологически более сложен. Вам нужны компетенции, ресурсы и доступы, чтобы его проверить. Организуя фальсификации старым дедовским способом (сохраняя память предков, так сказать), вы вынуждены вовлекать множество людей — тысячи и десятки тысяч членов циков, наблюдателей. Риски возрастают. Здесь о механизме вмешательства могут знать человек десять. А вот чтобы проверить, что его не было, надо не то чтобы очень много людей, но они должны быть очень компетентны и иметь доступ ко всему.
Борьба за честные выборы — сложная борьба, и в ее процессе скорее происходит «архаизация институтов». Вот, к примеру, она велась в Мексике, когда оппозиция оспаривала доминирование Институционально-революционной партии. Велась ожесточенно на каждом участке. И тогда просто ставили людям штамп на руке, чтобы они не могли проголосовать вторично. И это правильная логика: в ситуации недоверия все должно быть максимально просто и публично, чтобы у всего, у каждого шага было очень много свидетелей. Тогда в расколотом обществе обмануть незаметно становится почти невозможно. Высокие технологии имеют то свойство, что они снижают число людей, имеющих достаточную компетенцию, чтобы оценить, что это было и чему верить. Поэтому они возможны в ситуации широкого доверия и нормального распределения ресурсов проверки.
Поэтому запомним один принцип: нет возможности независимого аудита — нет института. Он универсален. Вон пускай Леониду Волкову дадут полмиллиона долларов и возможность провести аудит. Тогда результаты голосования придется признать не обманными. А пока надо помнить, что результаты электронного голосования, которые нам предъявят, будут обманные. Это совершенно общий принцип в бизнесе, политике и в чем угодно: нет аудита — нет института.
Учим наизусть, по словам: нет аудита — нет института. Электронное голосование сейчас — зло и обман.