«Он очень похож на свои скульптуры»

Фронтовик, оппонент советской власти, не побоявшийся пойти на открытый конфликт с Хрущевым, эмигрант, вынужденный покинуть страну против своей воли, — все это уместилось в 85 лет жизни Эрнста Неизвестного, юбилей которого отмечался 9 апреля. Признанный во всем мире скульптор до сих пор не всегда находит себе место на родине. Неизвестный Эрнст, а также история неустановленного памятника — в воспоминаниях председателя екатеринбургского «Мемориала»

Мое знакомство с Эрнстом началось издалека, задолго до встречи с ним. В семидесятые годы мой отец, человек диссидентских настроений, привел меня в гости к родителям Неизвестного — Иосифу Моисеевичу, прекрасному врачу, и Белле Абрамовне Дижур, не менее прекрасной писательнице. Для меня знакомство с этой семьей было глотком воздуха, тем более что Эрнст Неизвестный уже существовал как фигура знаковая: я знала, что это великий скульптор, вечный оппонент власти, уже громыхнула история его противостояния с Хрущевым, и все это меня очень влекло. Я в то время работала учительницей литературы в школе, и это тоже было предметом общения с семьей Неизвестных, особенно с Беллой Абрамовной. Однажды я пожаловалась ей: «Мне приходится говорить о бездарных книгах, а о своих любимых я вынуждена молчать. Что делать?» Она ответила: «Осваивать другую специальность, чтобы выжить, если тебя уволят...» Собственно, в это же время Эрнст эмигрировал в Америку, что стало для его семьи настоящей драмой. После отъезда Иосиф Моисеевич не мог больше разговаривать ни о чем, кроме этого. Все время приговаривал: «Нас разлучили навсегда». Через год его не стало... Белла Дижур тоже часто рассказывала о сыне. Самая удивительная история — возвращение Эрика с войны. В апреле 1945-го Белла Абрамовна получила на него похоронку. На самом деле сын был тяжело ранен, но его посчитали погибшим. «Когда я узнала эту новость, я не то что не заплакала, — вспоминала Дижур, — даже не расстроилась ни на секунду. Я была совершенно уверена, что это ошибка, что он жив, и спокойно жила дальше». Она вообще была эзотериком, верила в мистику, в знаки. И вот спустя несколько месяцев она подходит к окну, смотрит — а по улице к дому идет Эрнст. Белла Абрамовна кинулась к двери, но ни через полчаса, ни через час сын не появился. Позже оказалось, что он пошел мимо дома прямиком в баню. Не мог показаться дома покрытым грязью и пылью, хотя знал, как его там ждут. В этом весь Эрнст, характер которого даже его мать удивлял до конца дней.

Человек-монолит

Наше реальное с ним знакомство произошло в конце восьмидесятых. В 1987 году в Екатеринбурге было создано общество «Мемориал» — тогда это была даже не организация, а уличное сообщество, проводившее митинги и пикеты. Обратиться к Неизвестному с просьбой о создании монумента жертвам сталинских репрессий решил тогдашний его председатель Игорь Маркович Шварц. Он написал Эрнсту письмо в Америку, и тот на удивление быстро откликнулся: «Замечательная идея». Неизвестный не попросил никаких денег: ни за перелеты, ни за свой труд. Он приезжал в Екатеринбург раз в три месяца, работал в мастерской худфонда, там же и жил. Собственно, первый раз я его там и увидела. Мастерская худфонда — это такой огромный просторный ангар, и я помню, что, зайдя туда, ахнула и простояла без движения целый час: Эрнст работал на высоте пяти метров без всякой страховки. Я была абсолютно загипнотизирована этим зрелищем. А когда он спустился вниз, я поразилась, насколько он похож на все свои произведения — такая же мощь в облике, монолитность.
В первый его приезд городские чиновники возили его на всевозможные приемы, выказывали свое расположение, крутились вокруг него, как пчелы вокруг меда. Каждый хотел урвать кусочек его славы, поскольку Неизвестный в Екатеринбурге был абсолютно культовой фигурой. Но на него это совершенно не действовало. Помню, как на первом заседании координационного совета по строительству памятника, в который вошла и я, один из чиновников встал и зачитал официальную бумагу: «Планируется, что монументальная скульптура «Маска скорби» будет сделана из серого уральского гранита, а стоять будет на постаменте из гладкого черного лабрадорита». Выбор такого дорогого материала означал только одно: «распил» денег. Эрнст дослушал и сказал как отрезал: «Оправа кольца не должна быть дороже камня!» Одной фразой опрокинул всех. Но вскоре опрокинули его самого...

Устами «Глагола»

Началось все с заявления владыки екатеринбургской епархии Мельхисидека. Дословно в нем говорилось: «Сакральные традиции какого народа выражает памятник Неизвестного? Мы не знаем такого народа — если, конечно, не считать отдельным народом некоторых скульпторов». Далее подключились активисты общества «Отечество» (местный аналог «Памяти») и газета «Глагол», которая называла памятник «идолом» и писала: «У русских — лик, а у Неизвестного — личина». Была развернута антисемитская кампания, хотя Эрнст крещеный и родители его были православными. Дальше стали происходить совсем странные вещи. Администрация города, которая наряду с «Мемориалом» выступала заказчиком монумента, вдруг заявила: «памятник невозможно установить, пока не будет землеотвода». Но сама же разрешение на землеотвод не давала! Я обила все пороги, днями сидела в приемных — без толку. Потом был распущен координационный совет — по предложению его председателя академика Месяца. «Совет свою миссию выполнил», — заявил он. Я спросила: «А что, разве памятник уже стоит?» Он лишь отвел глаза. Все это случилось на таком ровном месте, что заставляет думать: кампания была инспирирована органами. Напрямую никто ничего не говорил, но по странности поведения тех же чиновников, в частности, главы города Аркадия Чернецкого, можно предположить одно: была дана команда сверху. Памятник распилили и отправили на хранение на склад худфонда. Только три года назад, через суд, нам удалось его вернуть и отправить по просьбе Неизвестного в Челябинск, где вроде бы его собирались установить взамен Екатеринбурга. Однако и этого не произошло до сих пор. Думаю, при отсутствии юридического и нравственного вердиктов, вынесенных государством сталинскому режиму, монумент не будет стоять ни в одном центральном городе — это было бы слишком суровым приговором системе. Вот памятник жертвам репрессий в Магадане — пожалуйста. Там его никто не видит...

Вулкан внутри

С тех пор Неизвестный в Екатеринбург не приезжал. Он понял всю двусмысленность ситуации, особенно после антисемитского всплеска, понял, что дело не в нехватке денег или «землеотводах», — памятник не нужен прежде всего властям. Внешне, в разговорах, он на эту ситуацию реагировал спокойно: у него и без того было полно творческих планов, его ждали в Америке, в Европе. Однако я уверена, что внутренне эта история стала для него большой травмой. Он не ожидал такого к себе отношения. «Живьем» последний раз я общалась с ним на его прошлом юбилее. Мы разговаривали о каких-то мелких бытовых вещах, но даже в этой никчемной беседе сквозь внешнюю крепость и цельность в нем чувствовалась колоссальная человеческая усталость, ощущение пережитой шекспировской драмы. Я бы сравнила его сейчас с мощным, но заснувшим вулканом, языки пламени которого не прорываются наружу. Кстати, администрация Екатеринбурга даже не удосужилась прислать ему на юбилей хотя бы букет цветов. «Нет пророка в своем отечестве» — точно про этот сюжет.

---