Но солнце Италии всегда оставляло лучик надежды: эллины и римляне верили в гармонию мира, умирали с улыбкой, и никакие бури не могли расплескать ясность их духа. Чаша жизни Италии полна легким, хорошим, веселым вином. Но когда Тонино Гуэрра написал сценарий для «Ностальгии» Андрея Тарковского, неисцелимая боль русской культуры, славянское мрачное отчаяние пополам со славянским же вечным бунтом перевесили античную цельность и античный свет. Так что надо было ожидать, что черная печаль мощного любимовского таланта добавит не одну ложку дегтя в гуэрровский горшочек с медом.
„
Надо было ожидать, что черная печаль
мощного любимовского таланта добавит
не одну ложку дегтя в гуэрровский
горшочек с медом
”
У входа, прямо в фойе, нас встречает коза, теплая, пушистая, почти живая. И любимовский голос, повелевающий идти вслед за козой. И всюду веселые, сочные, яркие картины Гуэрры, а на сцене его настоящие мозаики. Неунывающая Италия с ее сыром, ветчиной, вином, колбасами, пиццей, античными реликвиями и великим кинематографом. Розы, орех, фонтаны, лимонные рощи, виноградники, хрусталь теплых морей. Коза — это символ и почти миф. Деревенька из «Меда» — угасающая деревенька. Молодежь уехала в Америку, в Швейцарию, она работает по всему миру, вплоть до Китая, и над догорающей деревенькой на сцене веют флаги «дальних стран». Но как весело, достойно и вкусно, как закономерно и спокойно угасает италийская деревня! Она пасет своих коз, делает вино, добывает мед, наслаждается розами, разноцветным, как новогодние лампочки, листопадом, она в мире со Вселенной, она приемлет ее, она — частичка вечного праздника жизни и природы. Она, как советовал Вольтер в «Кандиде», возделывает свой сад. Два брата из «Меда» стареют и умирают вместе, и черный флаг смерти, реющий над их ложем, — занавес, за которым покой. «Постель приготовь пошире, ложись с улыбкой счастливой, лежи и жди, когда придет судный день справедливый. Да будет могила мягкой, да будет уютным ложе, и пусть рассветный свет золотой льется, тебя не тревожа» (Эмили Дикинсон). Символ этой Италии — пасечник в стеклянной витрине, пасечник, извлекающий свой мед из грозных пчелиных ульев. «Нам жизни мед был дан на острие ножа», — говорит Гуэрра. А мы наш мед не получили.
Наша разоренная, ушедшая некогда в ГУЛАГ деревня умирает иначе: в черной беспросветности. Не забудьте, что Юрий Любимов ставил Федора Абрамова. Она спивается, она тонет в грязи и скверне, она давно никого не пасет, она заросла бурьяном и травой забвения. Мы не умеем жить, не умеем умирать, наша вечность — холодная и бесприютная, и нам мир встал поперек горла и сам подавился Россией. «Род Каина, готовь свой гроб и падай на дороге пыльной», — Бодлер написал это про нас.
