Осень 1987 года. Солнечный день. Мы с женой были на ланче в китайском ресторане в Хэмпстеде. Наш единственный гость — Иосиф Бродский: русский изгнанник, бывший советский политзаключенный, поэт и, для его многочисленных поклонников, сама душа России. Мы были знакомы с Иосифом уже несколько лет, но, честно говоря, понятия не имели, почему именно нас выбрали, чтобы его сегодня развлечь.
«Чтобы вы ни делали, ни в коем случае не давайте ему пить и курить», — предупредила нас его лондонская сиделка, леди с широкими культурными связями.
Несмотря на повторяющиеся проблемы с сердцем, он мог сделать и то, и другое. Я, конечно, ответил, что сделаю все возможное, но, зная Иосифа, был уверен, что он будет делать все что захочет. Иосиф не всегда был приятным собеседником, но за ланчем он был необычайно добрым, благодаря не в последнюю очередь нескольким большим порциям виски Black Label, употребленным в ответ на нежные протесты моей жены, и нескольким сигаретам, запитым по-птичьи небольшими глотками куриного супа с лапшой.
Литературные люди редко, по моему опыту, могут что-то долго рассказывать друг другу, не считая криков об агентах, издателях и читателях. Мне сложно оглянуться назад, чтобы представить, о чем мы тогда говорили, поскольку разница между нами едва могла быть больше. Я читал его стихи, но чувствовал, что мне нужен был справочник. Я был в восторге от его сочинений — особенно ленинградского периода, когда он был заключен в тюрьму — и был тронут его обожанием покойной Ахматовой. Но если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что он не прочитал ни слова из того, что я написал, и что он не чувствовал себя обязанным это делать. Тем не менее мы как-то веселились, пока сиделка Иосифа, высокая элегантная женщина, не встала в дверях с суровым видом. Моей первой мыслью было, что, взглянув на бутылки на нашем столе и нависшие над ним облака сигаретного дыма, она собиралась упрекнуть нас в том, что мы позволили Иосифу свободу. Но я быстро понял, что она пытается сдержать свое волнение.
— Иосиф, — сказала она, затаив дыхание. — Вы выиграли премию.
Повисло долгое молчание, пока Иосиф, затянувшись сигаретой, хмурился сквозь дым.
— Какую премию? — прорычал он.
— Иосиф, вы получили Нобелевскую премию по литературе.
Рука Иосифа быстро закрыла его рот, будто он хотел сказать что-то шокирующее и пытался это предотвратить. Его глаза кажется искали у меня помощи. Но ни я, ни жена не имели ни малейшего представления о том, что он был номинирован на Нобелевскую премию, не говоря уже про то, что в тот день должны были объявить лауреата. Я задал его сиделке очевидный вопрос:
— Откуда вы знаете?
— Потому что у нас скандинавские журналисты толпятся на пороге. Иосиф, они хотят поздравить вас и взять у вас интервью.
Полные страдания глаза Иосифа все еще взывали ко мне. Казалось, они говорили: сделайте что-нибудь, вытащите меня из этого. Я опять обратился к его сиделке:
— Может быть, скандинавские журналисты просто берут интервью у всех, кто числится в шорт-листе премии? А не у победителя? У всех?
В коридоре был телефон-автомат. Сиделка знала, что в Лондон прилетел Роджер Страус — американский издатель Иосифа, чтобы оказаться под рукой на такой случай. Решительная женщина сразу же позвонила в его отель. Окончив разговор, она улыбалась.
— Вы должны немедленно пойти домой, Иосиф, — мягко сказала она, коснувшись его руки.
Иосиф выпил последнюю порцию любимого скотча и с болезненной медлительностью поднялся на ноги. Он обнимает свою сиделку и получает от нее поздравления. Мы с женой добавляем наши. Четверо из нас стоят на солнечном асфальте. Иосиф и я лицом к лицу. На мгновение я чувствую, словно являюсь другом заключенного, прежде чем его отправят в камеры Ленинграда. С русской импульсивностью он обнимает меня, затем, положив руки мне на плечи, отталкивает меня назад и позволяет увидеть слезы, образующиеся в его глазах. «Теперь разговоров будет на год», — объявляет он, а затем послушно позволяет вести себя на «допрос».
Джон Ле Карре «Голубиный туннель» (с. 162-163). Penguin Books Ltd. Kindle Edition
