ВЕНЕЦИЯ. Карантинные хроники. День 16-й
Ветер. Холодный ветер на всем белом свете. Bora. Борей. Задувает в щели, гуляет по переулкам, сбивает цветы с подоконников. Драматичный тинтореттовский луч солнца выхватывает из площади Сант-Анджело одинокую фигуру знакомой собачницы. За эти годы я отчего-то так и не выучила ни ее имени, ни имени ее левретки, а она именует нашего Спритца не иначе как «occhi verdi » — «зеленые глаза». Пес наш и вправду пронзительно зеленоглаз, а дама совершенно не подозревает, что цитирует Эренбурга.
Дети юга порой чудовищно простодушны. «Путин послал 9 самолетов с медикаментами, оборудованием и военными врачами» — заголовок в La Repubblica, которую дама держит под мышкой. Бойтесь данайцев и дары приносящих. Но люди дороги, и ИВЛ нужны. А значит придётся принять и молчаливых рабов-военных. Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать, рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить. Вряд ли их спросили. Но игры в войнушку принимают самые извращённые формы. И пока в мире людей это трагедия, в другом мире это опять повод — информационный ли, политический ли. О развале ЕС в эти дни я читаю исключительно на кириллице. На латинице я читаю о помощи и солидарности, о посылках и волонтерах, о человеческой поддержке. Случайность? Едва ли. А уж в сочетании с кампанией дезинформации и полном наплевательстве на жизни людей в своей стране... https://www.businessinsider.com/coronavirus-russia-doctors-…
«Лживость блатарей не имеет границ, ибо в отношении фраеров (а фраера — это весь мир, кроме блатарей) нет другого закона, кроме закона обмана — любым способом: лестью, клеветой, обещанием…»
Шаламов
Тем не менее ЕС помогает Италии финансово, да и ещё с января в итальянских больницах работают, например, немецкие врачи. Просто ежедневная работа на износ и борьба за каждого 99-летнего со всем букетом болезней. Здесь ценят жизни, а не цифры.
И лица.
Со страниц раскрытой Gazzettino мне навстречу улыбается знакомое: монах-францисканец из церкви Redentore. Устраивал скаутские походы, занимался с детьми: здоровяк, кровь с молоком, 46 лет. Только читаю я некролог. Та самая церковь Реденторе, построенная Палладио, тоже в честь избавления от чумы. Какая горькая перекличка.
Глаза слезятся. Наверное, от ветра. Спритц же, напротив, приходит в неистовое возбуждение, ловит его развевающимися ушами, тянет поводок, рвется куда-то дальше, телефон в моей руке прыгает, и съемка нашей сегодняшней прогулки целиком подчинена собачьему ритму. В нашем ежедневном собачьем ритуале мы делаем обязательный круг по Campiello Nuovo o dei Morti. (Маленькая новая площадь, или Площадь умерших). Как и все возвышения — это одно из бывших кладбищ в черте города, некогда срытое Наполеоном во имя санитарии и гигиены, за что (как и за многое другое) венецианцы его ненавидят до сих пор с той же горячностью, с какой москвичи клянут собянинскую плитку.
В нынешнем застывшем безлюдье ветер — главный герой мистерии. Каналы наморщивают лбы, лодки бьются о сваи, трепещут простыни, хлопают ставни. Где-то наверху похохатывают чайки. Зима недаром злится.
Может, и вправду в кривых и трехзначных цифрах наметился хрупкий перелом? Уже два дня подряд страшные сводки чуть-чуть уменьшаются. Вчерашняя жатва — 651, сегодня 602. Еще недавно мы ужасались сотне.
Мы переходим мост Академия. Тут всегда чуть больше жизни. С лодки с овощами и фруктами идет бодрая торговля. На фоне запакованных в маски безликих покупателей и таких же продавцов каждый помидор обретает индивидуальность. Отдельные беглецы, соскочившие за борт, плавают тут же в отдалении. Мимо меня проплывает луковка, просясь в сиквел Достоевского. Но ветер не дает этой мысли задержаться и гонит ее вместе с луковичкой дальше. Солнце то показывается, то вновь исчезает. По каналу Джудекка проносится полицейский катер.
Ещё двое карабинеров на площади приветливо, но непреклонно расспрашивают безлошадного (бессобачьего и безтележного) прохожего о причинах его выхода из дома.
Он роется в карманах в поисках autocertificazione — теперь там отдельным пунктом требуется подтвердить под угрозой уголовной ответственности, что ты не болен и не покинул самовольно предписанный карантин. С сегодняшнего дня окончательно запрещены и передвижения из городов на дачу. Закрыта большая часть предприятий. В Венето начинается массовое тестирование врачей и медицинского персонала. Жертв среди них все больше. Но все же рост венетской эпидемии несравним с ломбардской. А вот по тестированию мы почти сравнялись. Похоже, именно раннее и массовое тестирование одна из ключевых мер. В одном из городков положительный результат дали чуть не 50% населения. Ни у кого из них симптомов не было.
Вдоль всей набережной Дзаттере уже ставшая традиционной разреженная очередь в супермаркет — судя по длине, минут на 45. За метром метр. Теперь это замена всех светских приемов и последний вид легальных рандеву — именно сюда молодые люди рвутся из домов, назначая друг другу свидания в очереди. Хотя бы за метр.
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. Но ветер обязательно переменится. Наши дети снова будут целоваться на укромных скамейках в парках. Мы еще вернемся на тактильные Пиккадилли и Сен-Жермен, мы будем обнимать за плечи целые города, и нам навстречу будут распахиваться улицы и бульвары. Весна еще только начинается.
А мы такие зимы знали,
Вжились в такие холода,
Что даже не было печали,
Но только гордость и беда.
И в крепкой, ледяной обиде,
Сухой пургой ослеплены,
Мы видели, уже не видя,
Глаза зеленые весны.
Нет, это всего лишь гипербола — ни пурги, ни льдов здесь, конечно, не бывает. Но зато оcchi verdi с каждым днем все яснее глядят через все более прозрачные венецианские воды.