Профессор Константин Сонин:
ПРИЧИНА НАСИЛИЯ
Политик, полковник КГБ в отставке Геннадий Гудков:
ЧТО СТОИТ ЗА АКЦИЯМИ УСТРАШЕНИЯ И ДЕМОНСТРАТИВНОЙ ЖЕСТОКОСТИ В МОСКВЕ?Последнее время силовики совершенно намеренно проявляют акты жестокости и открыто демонстрируют нарушение огромного числа российских законов. Ночные обыски и допросы, запрещенные (без ЭКСТРЕННОЙ НЕОБХОДИМОСТИ) с 22.00 до 6 утра, МАКСИМАЛЬНЫЕ сроки административных арестов тем, кто никогда им не подвергался ранее, почти публичные избиения даже случайных прохожих (избиение лежащих, велосипедиста, удар в живот молодой девчонке и т.д.), публичный арест на 60-тысячном митинге (!) только что выступавшего спикера, издевательские по форме и сути задержания Любы Соболь (4 мордоворота в масках «винтят» хрупкую девушку на 22-м дне голодовки), умышленное нарушение всех каких только можно процессуальных норм, возбуждение фейковых уголовных дел, признание потерпевших обвиняемыми (переломанная нога или другие травмы), и т.д., и т.п. Дело доходит до полного маразма вроде арестованного за роль пьяного гаишника актёра московского театра или «назначения» избитых и измордованных студентов зачинщиками «массовых беспорядков». Количество грубых, абсолютно бессмысленных и демонстративных жестокостей и нарушений силовиков зашкаливает. Это не может быть простыми «издержками» силовой «зачистки», «перегибами на местах». Возможно, это — продуманный план с далеко идущими целями.
Если отбросить версию того, что Кремль и его обитатели окончательно сошли с ума, то тогда складывается однозначное впечатление: режим приказал своим жандармам действовать запредельно жестоко только с одной целью: разозлить общество, посеять в нем возмущение, ненависть и желание отомстить. Вызвать сильную эмоцию в широких кругах, поднять с дивана полуспящего российского обывателя.
Еще одно важное обстоятельство для такого плана: власть полностью потеряла политическую поддержку большинства россиян. «Единая Россия» уже просто ненавидима обществом, рейтинги Думы и правительства — ниже плинтуса, даже президент уже не в фаворе: его рейтинг неудержимо катится вниз. Ведь посмотрите сами: в Москве чуть ли не революция, а Путин то на батискафе на дно ныряет, то на мотоцикле едет в Крым на встречу с придворными байкерами, вызывая у миллионов граждан страны небезосновательные сомнения в своей политической адекватности. Разве так президент, теряющий популярность, должен вести себя, если он хоть капельку уважает свой народ и хочет вернуть симпатии большинства?!
Тогда давайте зададимся вопросом, какие же цели преследует Путин, давший свои силовикам приказ «действовать предельно жестко», в то время когда он сам занялся мелкотравчатой суетой? Ведь любому специалисту-безопаснику известно, что бездумное и избыточное применение силы всегда рождает противодействие. Чем жёстче людей прессуют, тем радикальнее будет «ответка», это закон. Если путинские силовики действуют в этой парадигме, то следует простой вывод: они сами активно подталкивают к жёсткому ответу ту часть общества, которая больше других находится под влиянием сильной эмоции, вызванной демонстративной жестокостью жандармов и полицаев.
Может оказаться, что настоящая цель акций полицейского устрашения — банальная провокация общества на ряд ответных радикальных действий, которые «оправдают» будущие шаги режима по введению в России чрезвычайного положения. То есть полностью отменить любые выборы, ввести полную цензуру, закрыть последние независимые СМИ (типа «Эха», «ТВ-Дождь», «Новой» и им подобных), установить полный контроль над Интернетом, осуществить, наконец, реальные «посадки» лидеров протестов на относительно долгие сроки без риска массовых волнений.
А также применять комендантский час при любой острой ситуации — будь то «мусорные» протесты, выступления обманутых дольщиков или акции против точечной застройки.
Складывается впечатление, что сегодня режим умышленно действует по принципу «чем хуже, тем лучше». Если это так, то мы с вами вступили в последнюю стадию путинского правления: маски сброшены, имиджа в мире больше нет, остается один путь — а-ля Северная Корея и полная «заморозка» общественной жизни на десятилетия. И держаться до тех пор, пока хватит сил, денег и патронов у бойцов Росгвардии. Кровавый путь в никуда.
Неужели мы снова в нашей трагической истории стоим на пороге новой гражданской войны с риском территориального распада? Скоро узнаем.
Оригинал
Политолог Игорь Клямкин:
Много фантазий, по-моему, вокруг политических событий последних недель. Ни «переворота» нет, ни «заговора силовиков». Есть ответ системы на новый вызов, с которым она столкнулась год назад на региональных выборах. Напомню, что сразу в нескольких регионах ее представители те выборы проиграли — не помог ни административный ресурс, ни технологии фальсификаций. Поражения пришлось признать. Да, проиграли думским партиям-попутчикам, но такие проигрыши подтачивают легитимность системы, которая (легитимность) имеет своим истоком непобедимость партии власти и подтверждаемое всеми голосованиями ее неотъемлемое право на монопольное властвование.
Понятно, что расширение системной трещины, образовавшейся после прошлогодних неудач, готовились и готовятся заблокировать перед сентябрьскими региональными и местными выборами года текущего. Дабы локальные сбои системы предстали случайностью и не воспринимались тенденцией. И голосование должно было обнаружить, что перевешивает: сила протестных настроений, рост которых очевиден, или мобилизованная сила властного ресурса. Московский казус не предусматривался, ибо методики недопуска несистемных политиков в систему казались надежными и непробиваемыми. Однако в Москве их удалось пробить, и система вынуждена была показать, что ради недопущения в себя инородных элементов она готова на все.
Столичный уличный протест многие поспешили назвать бессильным и потому бессмысленным. Я бы с этим приговором не спешил. Он явил стране и миру динамику массовых настроений в столице. И как она скажется на настроениях в других регионах, как проявится в день голосования и после него в случаях массовых фальсификаций его итогов, никто сейчас точно не скажет. Пока можно только напомнить, что год назад такие настроения дали о себе знать независимо от того, что в Москве.
Да, избирателям предстоит, в основном, выбор между кандидатами от дискредитированной «Единой России», которые уже стесняются афишировать свою принадлежность к ней, и представителями партий-попутчиков. Эти партии, как о том свидетельствуют реакции их лидеров на московские события, солидарны с партией власти в отстаивании системных устоев. Как и у этой партии, приоритет у них «национальная безопасность», исключающая в их глазах допуск в систему несистемной оппозиции, протесты которой и общественную поддержку которой они не преминули списать на действия зарубежных агентов влияния. То есть они соучаствуют в легитимации системы, апеллируя к ментальной традиции, но претендуя на место именно в ней. Тем самым они выступают не только попутчиками, но и конкурентами власти, обличающими ее политику. А власть после прошлогодних их успехов настроена успехи эти, подрывающие ее монополию, а вместе с ней и легальную легитимность, оставить в прошлом. Осознавая, что если, скажем, «Единая Россия» лишится большинства мандатов в каких-то региональных парламентах, то эта будет уже другая ситуация. Внутри системы, но другая.
К чему я это все? К тому, что сторонникам системных перемен предстоит определиться. Предстоит осознать, что им в перспективе политически выгоднее — монопольное господство одного бульдога или конкуренция бульдогов, монополию разрушающая. Учитывая, что собственная их политическая субъектность слаба.
Оригинал
Кирилл Медведев об Алексее Полиховиче и заявление Полиховича:
Лешу Полиховича, узника Болотной, работника «ОВД-Инфо», актера Театра.doc, офигенного, смелого и умного человека, забрали сегодня ночью за выступление на митинге. Прочитайте или послушайте его речь. Свободу Полиховичу, суки!
Привет, люди!
Меня зовут Алексей Полихович, и я отсидел три года, три месяца и три дня по делу о «массовых беспорядках» на Болотной площади. Я отсидел за то, что хватал омоновцев за руки, которыми они били демонстрантов. И сейчас я стою перед вами, потому что я в ярости.
Я в ярости от того, что история повторяется. Я в ярости от того, что на улицах Москвы анонимные люди в шлемах, масках и доспехах бьют беззащитных. Снова бьют, и снова оказываются безнаказанными. Я в ярости от того, что Москва оккупирована штурмовиками, которые считают нас всех врагами России.
Я видел их. Я видел человека в шлеме, остервенело бьющего лежащего и кричащего парня дубинкой. Я видел стаи таких людей в шлемах, набрасывающихся на мирно стоящих людей. Единственную опасность для кого-то 27 июля представляли именно сотрудники правоохранительных органов. Именно они.
Они научились бить нас — и они научились потом терпилить в судах о том, как им больно было от брошенного пластикового стаканчика, от прикосновений наших теплых нежных рук, как им было больно от лозунга «Мусора — позор России». Они плачут в своих анонимных трусливых телеграм-каналах, что это они — настоящие русские мужики, а мы — проплаченные провокаторы. Эй, мужики, каково вам быть терпилами в судах по студентам, кандидатам наук, блогерам, телережиссерам, волонтерам? Что скажут об этих историях ваши дети, когда вырастут? Ваши дети будут вас ненавидеть. Дети ментов — ненавидят ментов!
Я в ярости от того, что раз в семь лет в Москву приплывает корабль Следственного комитета и забирает молодых людей в Критский лабиринт, в жертву Минотавру. Чтобы Афины — чтобы Москва — оставалась смирным городом шашлычных фестивалей. Чтобы беглецы и предатели из «Беркута» могли безнаказанно упражняться в фехтовании дубинкой на наших телах. Чтобы полковник Кусюк по-прежнему мог носить свои усы по нашей земле и командовать разгонами мирных демонстраций.
Они приходят раз в семь лет и берут с нас всех эту жертву. Так вот. Сегодня я в ярости и хочу, чтобы вы тоже ощутили ярость. Я хочу, чтобы вы — мы все — стали Ариадной для пока тринадцати ребят, которых уже посадили по делу о массовых беспорядках. Я верю, что мы справимся. После Голунова — я верю — что у нас есть силы, чтобы бросить нить, которая выведет ребят из лабиринта тюрем, судов и мусорского беспредела.
Сколько здесь сейчас людей? Много тысяч. Я хочу видеть эти тысячи под окнами Басманного суда — здесь совсем недалеко до Басманного суда. Я не сторонник Навального, я не верю в выборы, я просто русский анархист. Простой русский человек. Я хочу, чтобы мы сейчас прокричали всем кусюкам, мосгоризбиркомам, омонам, ментам, судьям и чинушам. Вы охуели! Они охуели! Они охуели!
Поддерживайте людей в тюрьме. Придите домой и напишите им письмо в СИЗО. Скиньте денег на передачи и адвоката. Найдите в толпе сейчас человека с коробкой — это мой подельник по Болотному делу Володя Акименков, скиньте ему на политзаключенных. Говорите об этом и идите в суд — митинг под окнами суда должен не заканчиваться.
Помните их имена. Помните их имена не как имена жертв или героев, а как имена ваших друзей, которые скоро будут дома. Кричите их:
Алексей Миняйло
Владислав Барабанов
Кирилл Жуков
Егор Жуков
Иван Подкопаев
Самариддин Раджапов
Евгений Коваленко
Сергей Абаничев
Даниил Конон
Сергей Фомин
Айдар Губайдулин
Данила Беглец
Дмитрий Васильев
Павел Устинов
Политолог Михаил Виноградов, «Петербургская политика»:
Как бы поточнее подбирать слова…Если сравнивать перфомансность первой и второй вчерашних акций, то вторая все же выиграла.
В первом случае доминировало желание воссоздать атмосферу 2011-2012-го годов. Атмосферы, не давшей истории успеха, но все же личностно значимой для участников и представляющейся им достаточной для качественных политических изменений. Однако послевкусие свелось к количественным сравнениям (больше или меньше пришло).
Во втором случае все же были признаки изменения качества. Парад росгвардейцев под окнами администрации президента с растаптыванием ими газонов и зеленых насаждений похорошевшей Москвы действительно больше напоминал эстетику среднестатистической попытки военного переворота. То есть (если считать, что в реальности переворота все же нет) — исторического и поворотного события. Или, как минимум, атмосферы максимального напряжения всех сторон, образовавшейся на пустом месте, без видимых рациональных причин для такого напряжения.
Обобщая коллег про вчерашнее:
КЫНЕВ. 50+ тысяч — это колоссально. Те, кто что-то недовольно бухтит, или работают на пропаганду, или что-то не понимают.
МАКАРКИН. Впервые после 2012 года протест стал модным и престижным. Выступающим есть что сказать Москве, но нет того, что можно сказать стране. Если к осени оппозиция сможет интегрировать (немосковские) темы, то ситуация может стать серьезной.
ГАЛЛЯМОВ. Происходящее — процесс политического созревания городского среднего класса. Действующие политические институты не отражают ее интересов. Почувствовав это, группа предъявляет претензию на власть.
ПОЖАЛОВ. Неплохо поработали в этом году над расширением социальной базы уличного протестного движения все причастные и непричастные
МАТВЕЙЧЕВ. Митинг-концерт обернулся провалом, у подобных акций в России нет будущего.
МУХИН. Меньше трети «сахаровцев» — москвичи.
ДАНИЛИН. Митинги угрожают жизни мегаполиса.
МАРКОВ. Путин реально крутой. И сторонники у Путина крутые. Готовы отстоять Россию и победить всех врагов.
ЧАДАЕВ. Успешные массовые мобилизации в феодально-сословном обществе случаются только по поводу борьбы за или против тех или иных сословных привилегий. В данном случае — за право участия в политике. Система пытается провоцировать внешнее вмешательство. Внутреннего инструментария нет, ибо пере-перераспределение сословных привилегий в условиях сокращающихся ресурсов гораздо опаснее, чем какие угодно митинги. Люди в космошлемах стояли там ровно за тем же самым: боль после дела Голунова, погонные так активно вмешались в московское противостояние, чтобы не дать стереть себя ластиком. ОМОН нужен до тех пор, пока оппозиция способна собирать многотысячные митинги. И тех и других захотели отменить.
ПАВЛОВСКИЙ. Чего-то недостаёт в митингах, после которых молодежь бесцельно бродит по городу, нарываясь на побои, аресты и статью ни за что.
МЕЖУЕВ. Когда умные люди сегодня говорят слово «силовики», они на самом деле имеют в виду одного человека — Патрушева. Есть ли у нас основания считать, что он отодвинул гражданскую администрацию и в ручном режиме руководит ОМОНом, СК, прокуратурой и Росгвардией?
КАЛАЧЕВ. Не раскачивайте «Титаник» — он еще от берега не отошел.
СОНИН. По тому, насколько выпало из эфира руководство страны — это, действительно, военный переворот. Однако не покидает ощущение его ненастоящести. СССР распался вовсе не из-за революции или протестов, а из-за военного переворота в августе 1991 года. Неспособность властей понять, что общество, изменившись, требует другого участия во власти, было тогда не менее губительным, чем сейчас.
МОРОЗОВ. На митингах люди ищут, как выразить свое бессилие на фоне происходящего силового переворота, аналогичного крымскому.
МИНЧЕНКО. Не мешайте, я в отпуске.
Историк Лев Симкин:
Читаю о следователе, лишившем инсулина подозреваемого по делу о массовых беспорядках в Москве, и думаю об общем ожесточении нравов в среде правоприменителей. Вспоминаю хорошо известный мне случай двухлетней давности, когда во Владивостоке женщина-следователь прямо сказала женщине-подозреваемой (в нетяжком преступлении), что вопрос о ее давно запланированной короткой поездке с сыном-инвалидом в питерскую больницу будет решен только в случае признания ею вины. Сказала в присутствии адвоката. Угрозы не помогли, следствие завершилось пшиком. О ее бессердечии по отношению к ребенку писали местные СМИ, адвокат всюду жаловался, никто и ухом не повел. В конце концов она ушла с работы, но по своей воле, теперь она тоже адвокат, в одной палате с тем, кто на нее жаловался — словом, ничего личного.
Политэкономист Дмитрий Травин:
Почему политическая арифметика отличается от обычной.
Начались споры: много или мало было вчера людей на Сахарова. Меня итоги митинга настраивают на оптимизм, но надо понимать при этом, что политическая арифметика качественно отличается от обычной.
Тому, кто ждет падения режима завтра или, на худой конец, послезавтра, «цифры» ничего не скажут. Бессмысленно считать, было ли там 50 тысяч человек или целых 60. Бессмысленно сравнивать с протестом горячей зимы 2011-2012 гг. или с общей численностью населения России. Масштабы протеста, как тогда, так и сейчас, показывают, что у нас есть много умных самостоятельных людей, желающих трансформации путинской системы. И, кстати, в отсутствие бюрократически организованных путингов сразу стало видно, что у нас мало умных самостоятельных людей, желающих сохранения путинизма в неизменном виде.
Режимы, как известно, распадаются тогда, когда начинается раскол элит. И главный аргумент тех, кто считает путинизм адекватным русской ментальности, сводится к тому, что вся наша сегодняшняя дурость, мол, народом поддерживается. Более того, в представлениях этих людей народ наш настолько агрессивен и консервативен, что восстановит путинизм даже без Путина в условиях раскола элит. Но на самом деле нынешняя активность лучшей части общества показывает, что подобные теории строятся лишь на фобиях и страхах, а не на анализе реальности.
Когда случится раскол элит, возможности для выражения протеста резко возрастут. Уйдет страх. И, что гораздо важнее, уйдет апатия — ощущение бессмысленности выражения своего мнения. На улицы Москвы выйдет в два-три раза больше людей. И властители дум расскажут об этом в сети, поскольку сами выходят на митинги. Но главное даже не это: протест начнут показывать по телевизору. Соловьевы-киселевы либо быстро слиняют за границу, либо перекрасятся. Комментаторы станут хвалить протест и объяснять, насколько важны перемены для российской глубинки. И тогда глубинка станет быстро меняться, поскольку при Путине она остается нищей и заброшенной.
Для того чтобы перемены рано или поздно произошли, очень важно наличие мощного интеллектуального ядра, способного поддержать ту часть элиты, которая захочет трансформации путинизма. И митинги показывают, что такое ядро у нас есть. В принципе для аналитика это было очевидно и без митингов. Мощное антипутинское ядро отслеживается по массе косвенных свидетельств. Но выход десятков тысяч людей на Сахарова делает этот факт очевидным.
Журналист «Дождя» Михаил Козырев:
Я — диабетик.
Двадцать лет я живу на уколах.
Я не выхожу из дома без двух шприцов: «быстрый» инсулин и «медленный».
Моя жена — режиссёр-документалист.
Много лет она знает своего коллегу — Диму Васильева, который сейчас находится в больнице.
Диму из изолятора увезли в больницу. У него поднялись показатели сахара в крови (37 ммоль/л), что представляло опасность для здоровья, и в больнице врачи определили возможность развития отёка мозга.
Мы сегодня ехали в машине с детьми в оглушённом состоянии. Девочки (у нас двойняшки, которым скоро будет восемь лет) это заметили, начали задавать вопросы, и мы оба почувствовали, что надо им всё объяснить...
— А за что его арестовали?
— Он гулял по той стороне улицы, где в этот день гулять было запрещено.
— А где это?
— Ну, примерно там, где вы выходите на большую улицу Тверскую, когда в хорошую погоду возвращаетесь из школы.
— А почему там было запрещено?
— Многие люди очень недовольны властью, которая есть у нас в городе и в стране. И они хотят выразить это чувство несогласия. Они выходят на улицы, в полиция им это запрещает.
— Он что, хулиган? Он дрался?
— Нет, он не хулиган, он такой же режиссёр, как и мама.
— А почему он оказался в больнице?
— У него отняли те же шприцы, которые носит с собой папа. Он не смог сделать укол вовремя и ему стало плохо.
— А зачем они это сделали?
Тут я задумался... Нужно было придумать какую-то приемлемую для моих девочек формулировку. Я выдавил из себя «просто они очень на него были сердиты».
Хотя нужно было, конечно, сказать, что следователь, эта тварь, давно похоронившая свою совесть и порядочность ради карьеры в этом тоталитарном гадюшнике, просто с удовольствием ощущает себя садистом. Он долгие годы, ненавидя всех «отличников» вокруг, шёл к тому, чтоб ему можно было по-настоящему оттянуться. Он давно сформулировал для себя все ценности, ради которых готов унижать, осуждать и истреблять. «Пусть, сука, помучается ночку на нарах, выдумал себе «диабет», интеллигент е@учий!», — думал он, отправляя Диму Васильева в «сахарный ад». И делал это в трезвом уме, добром здравии и с улыбкой на устах. Производное «социального лифта», который 20 лет отсекал всех совестливых и порядочных, выталкивал вверх всю человеческую гниль, которая в результате осела в кабинетах или (та, что помельче) нацепила на себя латы.
Но девочкам я этого не сказал и никогда не скажу. И если в моей стране ничего не изменится, конечно, вывезу их начинать с нуля другую жизнь в другой стране. А сам пока постараюсь помочь приятелю-диабетику Диме Васильеву, оказавшемуся сначала невовремя на улице, потом в автозаке, в изоляторе, а затем в больнице с той же болезнью, что у меня.
Опубликуйте, пожалуйста, про Диму, где можете...
Фото: Татьяна Локшина, Human Rights Watch