От 43 округа, это районы Хамовники, Арбат и Пресня. Я попробую. Я зарегистрируюсь, соберу подписи (постараюсь) и буду ждать решения тех людей, которые в этих районах живут. И пробовать я буду именно здесь. Потому что здесь, в Хамовниках, я живу, потому что здесь я работаю, потому что тут один мой сын заканчивает школу, а второму еще 6 лет учиться. Потому что тут я знаю и люблю дворы и переулки, потому что и я тоже имею на это право.
Вообще-то я ненавижу любые соревнования. В жизни не было для меня ничего страшнее... начиная от школьных эстафет. Я на любых спортивных матчах болею за тех, кто проигрывает. Проигрывают — надо помочь. А на контрольных и на экзаменах у меня медвежья болезнь. Мне неприятно даже думать про то, что выборы — это значит, что меня будут выбирать: Соболь, Митрохин или Федермессер. Что надо подпрыгивать и тянуть руку: выберите меня, меня, я лучше! Сразу хочется отползти в угол и сказать: Митрохин лучше, Соболь лучше. Я могу биться только за своих пациентов, за стариков и за нуждающихся в уходе и помощи. За себя — никогда... Но я многое могу сделать, если надо. Я упрямая, упёртая и довольно сильная, оказывается. Поэтому я попытаюсь. Это важно.
Пару недель назад я практически уползла из фейсбука. Именно ползком, тихо, подраненная. Удалила у себя ФБ и мессенджер со всех устройств и лишь изредка заходила в этот наш с вами общий вымышленный мир с компа. Заходила, оглядывалась, жмурилась и снова отползала. Иногда очень и очень зря оставляла какие-то идиотские комментарии. Бабское желание оставить за собой последнее слово, увы, неистребимо. Отползала я не трусливо, как многим хотелось бы думать, вовсе нет, а в недоумении, раздосадованная и разочарованная. И да, я все еще не понимаю, как можно вот так запойно обсуждать вопрос еще даже не ставших реальностью выборов и вот так быстро забыть погибших в Шереметьево. Размышляю и понимаю: меня потрясло то, что общественной реакцией на эти события стал не ужас от множества таких тяжелых смертей, а заполошные поиски виноватых, огульные бездумные обвинения: пассажиров с их сумками, пожарных, пилотов, правительства, коммерсантов. Мне все еще кажется, что смерть сначала должна вызывать тишину. Паузу и тишину. Это важнее сиюминутных страстей вокруг выборов. Потому что «каждый человек не есть остров сам по себе, и смерть каждого умаляет меня...»
Но жизнь несётся, и мы не успеваем, не успеваем, катастрофически не успеваем останавливаться. И в результате, не замечая болезней, беспомощности, несправедливости и смертей рядом с нами, мы вымираем сами. Умираем в нравственном отношении.
Я не знаю, что у меня получится. Как не знает никто, когда решается на следующий шаг. Но я искренне верю, что чужая боль — уж если она замечена нами — меняет нас к лучшему. А смерть, случившаяся поблизости, учит ценить и любить тех, кто рядом. Учит беречь каждый день и каждого человека. Если не закрывать глаза, не отворачиваться, не проходить мимо, то мы начинаем больше ценить то, что имеем, и реагируя на чужую боль, мы воспитываем в себе и в людях вокруг нас способность со-страдать. Со-чувствовать. В этом скоростном мире жутко важно не зачерстветь, не проходить мимо. Возможно, это вообще единственное, что важно.
Я видела, как повлиял один день волонтерства в хосписе на больших региональных чиновников. Я знаю, что за однотипными синими пиджаками и дорогими галстуками прячутся обычные мужики. Умные и дураки. Похотливые и однолюбы. Трусливые и мужественные. Честные и не очень. Мужики, которые решают нашу с вами судьбу, сидя на всяких бездушных совещаниях, расчехляются и плачут, когда, отработав в хосписе день, вспоминают, что их собственная бабушка умерла не так, а одна, в реанимации, и они не простились. Как мы с вами сентиментально ревем над видео про бездомного щенка в инстаграме, так и они, эти костюмы-ботинки-галстуки, тоже могут мягчеть сердцем.
Люди, наделённые властью, на самом деле значительно более беспомощны, чем мы с вами, потому что у них совсем нет права на слабость. И потому что их одиночество запредельно. А значит, и страхов у них значительно больше.
Мне кажется, что именно поэтому не решаются многие и многие социальные вопросы. Не из-за того, что нет денег, и не потому, что кругом одни сволочи. А банально потому, что ведь и подумать-то о многом страшно, что уж говорить про то, чтоб за это браться.
Я готова браться. Как могу... Да, я не врач, но сейчас это даже хорошо. Я вижу шире и смотрю сразу со стороны пациента и со стороны медика. Я давно уже получила образование по организации здравоохранения, действительно многое сделала и давно уже знаю, что можно и нужно изменить, чтобы нам с вами не было бы так страшно. Чтобы не было такой безнадеги впереди, когда думаешь про собственную болезнь и старость. И я помогу «пиджакам с галстуками» влезть в социалку. Через неравнодушие, через милосердие, через понимание того, что чужая боль и страдание завтра — уже их. Особенно в нашей стране, где статус и деньги можно потерять в один день.
Почему Московская дума. Все просто. Москва — тоже Россия. Денег тут много, а вот сердечности меньше, чем где бы то ни было. Москва слезам не верит. Но за счёт денег Москва может первой не побояться принять те законы, без которых невозможно контролировать качество медицинской и социальной помощи, да и качество любых других услуг. Например, в Москве нет закона об общественном контроле. Потому и контроля нет. Тот, что есть — фейк. Нет закона о волонтерстве, который мог бы защитить и предоставить дополнительные права самым лучшим из нас. Поэтому многие больницы и социальные учреждения не пускают к себе тех, кто превращает казенщину в места для людей.
Московская дума до сих пор была тем органом, который правительство использовало, чтобы непопулярные решения, типа реновации, как бы не от правительства шли, а вот, смотрите, Дума, народ, утвердили, одобрили. Я бы хотела это изменить. Я бы хотела, чтобы Дума думала и стала бы человечной.
И есть еще одно. Московская дума — это возможность изучить работу субъектового законодательного собрания. Понимаете, все регионы страны, на самом деле, обладают достаточно серьезным суверенитетом, независимостью в принятии управленческих решений. Федеральные законы — это лишь рамка, а вся суть должна приниматься думами и исполняться правительствами в каждом регионе страны. Отдельно в каждом из 85. В соответствии с потребностями и возможностями регионов. В Москве точно так же нарушается право человека на выбор медицинской организации, в Москве есть МЦК и круглосуточная доставка всего на свете, но именно москвичи разобрали пандус в доме с ребёнком-инвалидом, именно тут хотели выселить из дома онкобольную девочку. В Москве хватает мракобесия и жестокости. Я бы хотела, чтобы наш город стал неравнодушным.
Москву многие в стране не любят, но на Москву смотрят. Ей завидуют. Сюда едут. Тут учатся. И тут все начинается. С московских законов и властей. Я вижу, как во всех городах врачи у меня из рук вырывают наши московские порядки по организации паллиативной помощи и наш хосписный приказ по обороту наркотиков. Я хочу, чтобы региональные думы так же смотрели бы на московскую и заимствовали бы здесь все механизмы, начиная от законодательных, и вниз — до внедрения и контроля.
И честно, если получится избраться, то я не буду заниматься плиткой, раздельным мусором, ремонтом подъездов и дорог. Для всего этого есть муниципальные депутаты. Парковки мне интересны не для снижения их стоимости, а чтобы были бесплатные места возле больниц и школ. И наличие в городе электронных рекламных поверхностей мне важно не потому, что там можно показывать коммерческие ролики, а потому, что там можно экстренно и быстро дать ориентировку по пропавшему в городе ребёнку, и тогда волонтеры «Лизы-Алерт» не будут тратить время на расклеивание бумажных объявлений, а сразу приступят к поискам.
Я очень хочу, чтобы все те, кто нуждается в особой заботе из-за болезни, старости или из-за того, что они — иные, получали бы положенную им поддержку, медицинскую помощь, образование и возможность работать не потому, что за них бьются благотворительные фонды, а потому, что у людей есть на это право. У милосердия тоже есть механизмы. Их надо создать, внедрить и научить использовать. И потом распространить дальше, в ту Россию, которая едет в Москву, едет как раз за заботой и милосердием. Мама моя всегда говорила: поступай с людьми так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой. Я раньше тряслась, когда слышала это ее занудство. А сейчас, когда и папы и мамы уже не стало, понимаю, что такой закон мог бы быть единственным, если бы мы придумали, как его исполнять.
Я попробую. Потому что хочу, чтобы все работало само, без меня, когда меня не будет. Но сама я работать продолжу в любом случае, вне зависимости от результата выборов.
Источник