В первые два месяца года, по данным Минфина, расходы бюджета превысили доходы на 195 млрд рублей. В связи с этим многие независимые экономисты считают, что правительству не удастся по итогам года удержать дефицит на заявленном уровне 5–6% ВВП. Андрей Илларионов, в частности, считает, что дефицит составит порядка 11% ВВП. Насколько реальна угроза?
В нашей экономике на размер дефицита большое влияние имеет цена нефти, которая слабо поддается прогнозированию даже на несколько месяцев вперед. Поэтому сейчас мы можем только исходить из предположения, что если цена на нефть останется стабильной — на уровне около $80 за баррель — и если бюджет будет исполняться по закону (то есть Минфин выдержит линию на недопущение каких-то дополнительных расходов), то дефицит окажется порядка 5% ВВП. Но главная проблема — не дефицит текущего года. Потому что на этот год все законодательные решения по бюджету приняты, а менять их очень трудно. Гораздо острее вопрос может стоять в 2011–2012 годах: страна рискует выйти на траекторию хронически высокого дефицита, при котором абсолютно невозможно развитие.
Логика обнуления
Тогда как вы оцениваете инициативу Минэкономразвития обнулить со следующего года налоги на доходы инновационных компаний?
Понятно, что российской экономике сейчас очень нужны прямые инвестиции в современные технологии. Использование налоговых льгот для их стимулирования — вполне законный механизм, часто применяемый в мировой практике. Но нужно очень хорошо понимать, что он срабатывает только в том случае, если эффективно работают государственные институты. Льготы — это всегда исключения из правил: одним они даются, другим — нет. Здесь очень высока роль тех государственных институтов, которые принимают решение — кому давать, кому отказать. Если они умеют это эффективно делать, такие инструменты работают. Если нет — то льгота превращается просто в растрату денег. Понятно, что налоговые льготы уменьшают доходную базу бюджета.* * По данным МЭР, обнуление налогов на доходы инновационных предприятий обойдется бюджету 2011–2012 годов в 5,8 млрд рублей. Поэтому премьер должен сам решить с двумя-тремя министрами, берутся они отвечать за то, чтобы эти льготы эффективно работали, или нет.
Правительство до сих пор не решило, как будет реформирован Единый социальный налог, ставка которого сегодня составляет 26% от фонда оплаты труда. Минфин изначально предлагал заменить его страховыми взносами, которые довели бы процент до 34. Минэкономразвития выступил резко против, так как это увеличивало нагрузку на бизнес на 1 трлн рублей в год. Сейчас Минфин вроде бы согласился понизить ЕСН до 32%, но теперь уже возражает Минздрав, так как сокращение планируется за счет отказа от выплат по обязательному медицинскому страхованию. К чему придут в итоге?
Такую дискуссию имеет смысл вести только ради выработки долгосрочных решений. В свое время снизили ставку Единого социального налога — думали, что увеличатся поступления в казну, но не сбылось. Теперь решили вернуться обратно, отсюда возникают 32–34%. Это называется латанием дыр. Между тем именно в сфере социального налога нужны стратегические решения, потому что именно из него производятся отчисления в Пенсионный фонд. А проблема дефицита Пенсионного фонда представляется мне самой серьезной. Поскольку уже сегодня на «пенсионку» тратится, по разным оценкам, от 25% до 40% федерального бюджета. И если ничего не менять, то через десять лет дефицит Пенсионного фонда будет съедать половину всего бюджета страны. Такой нагрузки не выдержит никакая бюджетная конструкция — здесь нужны радикальные решения.
Что вы предлагаете?
Повысить в России пенсионный возраст на 2–5 лет. Понимаю, что это непопулярное решение, но, думаю, другого выхода скоро не останется: либо мы разрушим бюджет, либо не сможем платить людям пенсию на уровне, обеспечивающем выживание. При этом надо продолжать работу над созданием накопительной пенсионной системы. Первая попытка была неудачной, и сегодня причины этой неудачи ясны. Вроде бы людям начислили деньги на накопительные счета, но это были как бы не их личные деньги, а налоги, которые вносил работодатель. Такая двойственность породила безответственность и фактически обрекла реформу на неудачу. Но надо быть честными: введение накопительной системы означает, что часть налоговой нагрузки переносится с компаний на человека. Когда человек самостоятельно, рационально и в собственных интересах осуществляет накопления на будущее — это правильно.
Программы — под нож
Расходы бюджета сокращать проще, чем увеличивать доходы. Под секвестр уже попали Федеральные целевые программы (ФЦП). Правительство решило срезать их финансирование на ближайшие три года с 2,9 трлн до 0,8 трлн рублей. Как вы к этому относитесь?
Ничего страшного не произойдет. В «тучные» годы, когда денег было много и бюджету надо было их как-то осваивать, ФЦП росли как грибы после дождя. При этом по названиям, по целям — все вроде нужные, но эффективность их объективно оценить очень трудно. Теперь придется выбрать те, без которых действительно нельзя обойтись: в области инноваций, здравоохранения, образования... В целом же сокращение затрат на ФЦП — знак того, что мы начинаем жить по средствам.
Как вы относитесь к законодательному новшеству, которое сейчас рассматривается Думой: выделению бюджетным организациям — школам, больницам, музеям — денег из казны только за выполнение конкретных госзаданий, с тем чтобы недостающие для своего содержания суммы они зарабатывали сами?
Теоретически это выглядит, как возможность поддержки: раньше свои «побочные» заработки — скажем, за сдачу помещений в аренду — они обязаны были перечислять в бюджет. Но в реальности все зависит от конкретных формулировок будущего закона: ведь бюджетные учреждения, которые не смогут свести концы с концами, могут попасть под банкротство и лишиться помещений. Надеюсь, законодатели предусмотрят такую угрозу.
Инфляция в России за январь-февраль составила 2,5%. Это меньше, чем было год назад (4,1%). Что будет с ценами дальше?
Кризис в 2009 году съел тот денежный навес, который питал инфляцию — по крайней мере в ее монетарной части. Все получилось, как по учебнику рыночной экономики: денежная масса сильно сжалась, после чего с определенным лагом началось падение темпов инфляции. И этот процесс еще будет продолжаться в течение 2010 года. Думаю, что по его итогам мы увидим инфляцию порядка 8% — довольно низкий уровень для России.
Но все равно это в 2–3 раза больше, чем в развитых странах…
Пока не получается дойти до совсем уж низких показателей инфляции. Потому что в России очень большая доля регулируемых цен и тарифов, а механизм регулирования несовершенен. Что мы и наблюдаем сейчас, когда власти довольно существенно подняли тарифы на услуги ЖКХ, газ, электроэнергию, хотя каких-то объективных предпосылок к этому не было. И вторая причина роста цен — это административный монополизм. Он приводит к тому, что существует достаточно мощная, скрытая административная рента в экономике, которая неизбежно ведет к росту издержек и, соответственно, к определенному уровню инфляции. Причем речь идет не о монополизме по-американски, когда, к примеру, Microsoft захватывает огромную долю рынка и пытается через реализацию своих продуктов на этом рынке добиваться роста прибыли. У нас же очень тупой монополизм, замешанный на административной ренте, который просто обеспечивает доходы чиновников, участвующих в регулировании тех или иных видов деятельности.
Рубль вне политики
На днях замминистра экономического развития Андрей Клепач заявил, что рубль переоценен, его укрепление мешает развитию экономики, и желательно понизить курс хотя бы до 33 рублей за доллар. Готовиться ли нам к ослаблению рубля?
Не думаю. Центральный банк, по-моему, выбрал достаточно разумную политику в области валютного курса: в силу большого притока краткосрочного капитала ЦБ немного укрепляет рубль. Как только этот поток капитала иссякнет — что непременно через некоторое время произойдет, на то он и краткосрочный, Центробанк начнет потихоньку девальвировать рубль. И так до нового притока. Понятно, что когда идет процесс укрепления рубля, МЭР, отвечающее за развитие экономики, испытывает беспокойство. Потом, когда ЦБ начнет отступать, тот же МЭР его еще и похвалит за содействие отечественным товаропроизводителям.
Центробанк в последнее время регулярно понижает свою ставку рефинансирования, в феврале довел ее до 8,5%. Тем не менее клиенты банков продолжают сетовать на высокую стоимость кредитов.
Снижение ставки рефинансирования привело к тому, что проценты по кредитам в коммерческих банках понизились, это факт. Другой вопрос, они понизились недостаточно радикально, чтобы говорить о массовой доступности кредитов. Так происходит потому, что коммерческие банки в свои ставки вынуждены включать оценку текущих кредитных рисков, которые остаются высокими: многие производственные и торговые компании, которые работают на конечный спрос, заявляют, что продажи у них до сих пор не растут. С точки зрения банков кредитовать предприятие, спрос на продукцию которого не определен, достаточно рисковано.
И еще одна причина высоких ставок по кредитам: вся банковская система отягощена проблемными долгами. «Плохой» долг давит на капитал банка. Списать его с баланса — значит уменьшить капитал. Уменьшить капитал — значит фактически уйти с рынка. И это тоже влияет на процентные ставки и на политику банков: они либо не кредитуют, либо пытаются выдать кредиты с достаточно большой маржой, чтобы за счет нее застраховать свои риски.
Главные риски — впереди
Слово «кризис» применительно к России ушло с телеэкранов и первых полос газет. Кризис действительно остался для нас в прошлом?
Кризис закончится, когда экономика вернется к оптимальным темпам роста — тем, что были у нее до 2008 года: 5–7% в год. По прогнозам Минэкономразвития, в этом году валовый внутренний продукт вырастет на 3–4%. Этого явно недостаточно для того, чтобы констатировать выздоровление. Тем более что большая часть роста будет связана с эффектом базы: он есть просто потому, что в прошлом году был провал. На магистральный путь развития экономики мы пока не вышли, и даже предпосылок к этому не видно.
Какие главные риски угрожают сейчас нашей экономике?
Для России актуален риск, который стоит перед всей мировой экономикой. Он заключается в том, что механизм глобального экономического роста, который был основан на росте частных сбережений и долга, не восстановлен. Частный долг продолжает сокращаться, а суверенный долг растет. Эта тенденция тупиковая. Если частная экономика не заработает в ближайшее время в полную силу, мы столкнемся с угрозой суверенных дефолтов. Это актуально для России как страны, зависимой от мировой конъюнктуры цен на сырьевые товары и чувствительной к притоку капитала.
Плюс к тому существуют наши внутренние риски. Они связаны с тем, что у нас неэффективная экономика — и с точки зрения институтов государственного управления, и с точки зрения конкурентоспособности компаний. К тому же она очень слаба технологически, даже по сравнению с другими странами БРИК (Бразилия, Индия, Китай), не говоря уже о «Большой семерке». И даже как сырьевая держава Россия сдает позиции: слишком уж мы «огосударствили» этот сектор. В результате он не развивается, в то время как другие страны увеличивают добычу нефти и газа.
Вьюгин Олег Вячеславович родился в 1952 году в Уфе. В 1974 году окончил мехмат, в 1977‑м — аспирантуру МГУ. 1978–1989 гг. — занимался преподавательской деятельностью, работал в научно-исследовательских институтах экономического профиля. 1989–1993 гг. — ведущий научный сотрудник, заведующий лабораторией Института народнохозяйственного прогнозирования РАН. 1993–1996 гг. — руководитель департамента макроэкономической политики Министерства финансов РФ. 1996–1999 гг. — заместитель министра финансов. 1999–2002 гг. — главный экономист и исполнительный вице-президент ИК «Тройка Диалог». 2002–2004 гг. — первый заместитель председателя Центрального банка России. 2004–2007 гг. — руководитель Федеральной службы по финансовым рынкам. В настоящее время — председатель совета директоров МДМ -Банка.