Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, октябрь 1986 года
Фото: Юрий Лизунов, Александр Чумичев / Фотохроника ТАСС
Мало есть в мире людей, которые могут похвастаться, что изменили ход истории, судьбу целого поколения, — Горбачев именно из этих людей.
Ему, генеральному секретарю партии, которая скромно именовала себя «ум, честь и совесть эпохи» (предварительно перестреляв, разорив, превратив в варваров десятки миллионов людей), — и он был частью этого апокрифа, досталась страна, в которой дети на Курилах никогда не видели свежего молока и апельсинов, а бабы в городах Урала на балконах морозили на зиму солонину, потому что свежего мяса в магазинах там не было; страна, в которой женщины рожали в роддомах, где не было душа (да-да, в Москве, а не только в Нарьян-Маре), слово «биде» не знали, никаких прокладок в помине не было, но были талоны в магазин «Аист», где беременные могли купить белье, способное налезть на все то, что девять месяцев (сюрприз, сюрприз!) росло и росло, и сверху и посередине; страна, где в детских больницах (не говоря уже про взрослые) не было одноразовых шприцов и детей заражали вирусом ВИЧ, где продавщицы продуктовых магазинов — номенклатура низов — брали мзду собраниями сочинений, потому что книги, даже разрешенных классиков, тоже были в дефиците; страна, где не было политических наук, социология существовала в полуподполье (первый съезд социологов прошел в 1986-м, и автор делала с него репортаж), секс до брака был порицаем, за адюльтер выгоняли с работы, выезд за границу требовал не только специального паспорта, собрания старых большевиков и соглашения с чекистами, но и специальной выездной визы, которую автор никакими силами получить (вплоть до Перестройки, до восемьдесят девятого года) не могла; страна государственного антисемитизма (квота на евреев в брежневском СССР была 3%, тогда как в царской России — 12%) и чудовищной несвободы, войны в Афганистане, четырехмиллионной армии, пожиравшего все и вся — мозги, ресурсы (100 % выпуска цветных металлов и 75% производства всей черной металлургии), судьбы — ВПК и 60-тысячной партийно-хозяйственной номенклатуры, построившей для себя отдельную жизнь.
Жизнь — с больницами с одноразовыми шприцами, роддомами, где был душ и обезболивание, «кормушками», где за смешные деньги продавали продукты, о которых остальная страна даже не догадывалась, со специальным «Белым ТАССом» — бюллетенями с информацией со всего мира, а не тем фейком, который втюхивали остальной стране, книжными «списками», шмоточными каталогами, позволявшими одеваться на загнивающем Западе, машинами без очереди, просторными квартирами (норма для остальных — 9 м2 на одну советскую душу), дачами и — такой же чудовищной несвободой, где каждый подсматривал за каждым и каждый готов был броситься на горло каждому, только бы не быть выброшенным из обоймы, из «кормушки» и из больницы, с дачи и из черного «ЗИЛа» с шофером — туда, где жила остальная страна.
Горбачев был частью этой номенклатуры, причем самой успешной ее части: его родителей не расстреляли при Сталине, он выжил в чистках при Хрущеве, пришелся ко двору Брежнева (возглавлял хлебородный Ставропольский край), стал любимцем главы КГБ Андропова, он поднялся на самый верх, стал генсеком, распорядителем номенклатурных душ и судеб… Обернулся, посмотрел и начал рубить сук, на котором сидел. Сталин просидел на советском олимпе 30 лет, Хрущев, открывший ворота ГУЛАГа, — 11, Брежнев — 18, Ельцин — 9, Путин — уже 20, Горбачев — 6 лет. А мог править вечно: из кабинета генсека — прямиком к Кремлевской стене.
Он выбрал другое — освободил страну, которая по большей части до сих пор этой свободы не приняла, не поняла и не поблагодарила его, и снова, кажется, готова поклоняться идолу. Ельцин останется в истории тем, что выбрал в преемники Путина, Путин — что при нем и у его ворот убили Немцова, Горбачев — тем, что предпочел свободу. И для себя, и для других.
