«Не волнуйтесь: мы вам выберем самый большой зал, всех туда пустят, вы только, пожалуйста, зарегистрируйтесь», — успокаивала пресс-секретарь суда нежданных столичных гостей, которые безуспешно пытались договориться с приставом, чтобы их пропустили в суд. И действительно — в зал пускали всех, даже фотокорреспондентов.
Незваные гости
Такого аншлага в Исакогорском районном суде, наверное, не было никогда. Из Москвы приехали председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева, академик РАН Юрий Рыжов, вице-президент российского ПЕН-центра Алексей Симонов, ответственный секретарь Общественного комитета защиты ученых Эрнст Черный. «Самый большой зал» по московским меркам оказался совсем небольшим. Три судейских кресла, российский герб на стене, клетка для подсудимого, места для прокуроров и адвокатов, три ряда лавок для публики.
Судья Галина Александровна Каторс в черной мантии с белой манишкой решительно вбежала в зал. Быстрым взглядом она окинула публику, посмотрела на осужденного в клетке — руки за спиной, интеллигент, залысины, глаза умные. За адвокатским столом — две защитницы, одна местная, другая — из Москвы. Остальные участники процесса судье были хорошо знакомы. С зампрокурора района Людмилой Евстафьевой вместе рассмотрены сотни дел, представитель ИК-1 Сергей Меринов — тоже человек не чужой.
Заседание началось. И постепенно обычный рутинный процесс, где в принципе не должно быть неожиданностей, ведь рассмотрение УДО в суде — своего рода конвейер,* * За 2009 год Исакогорский районный суд Архангельской области рассмотрел 270 ходатайств об УДО. Удовлетворено 25 ходатайств. превратился в нечто совершенно неординарное. Защита Сутягина заявила о приобщении к материалам дела около десятка документов — от правозащитных организаций, редакторов печатных изданий и от Уполномоченного по правам человека при президенте России.
Вежливый, но злостно нарушает
Представитель колонии зачитал характеристику: «Активно участвовал в самодеятельных организациях, руководил секцией общеобразовательного и профессионального обучения, знакомил осужденных с достижениями науки, выпускал газеты, участвовал в литературно-художественном конкурсе имени Анны Ахматовой. С администрацией колонии — вежлив, тактичен, указанные недостатки устраняет точно и в срок». И только один абзац, вставленный где-то посередине этой хвалебной филиппики, был иного свойства: в феврале 2007 года Сутягин был признан злостным нарушителем режима: у него обнаружили мобильный телефон.
Отсюда авторы характеристики и делают свой вывод: «Учитывая вышеизложенное, а также то, что он допускал нарушения, администрация учреждения считает нецелесообразным предоставление осужденному условно-досрочного освобождения».
«У меня в 2005 году было 5 поощрений, столько же — в прошлом году. Сейчас все взыскания сняты. Что я должен еще сделать, чтобы заслужить УДО?» — не выдерживает Сутягин.
Незваные гости
Такого аншлага в Исакогорском районном суде, наверное, не было никогда. Из Москвы приехали председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева, академик РАН Юрий Рыжов, вице-президент российского ПЕН-центра Алексей Симонов, ответственный секретарь Общественного комитета защиты ученых Эрнст Черный. «Самый большой зал» по московским меркам оказался совсем небольшим. Три судейских кресла, российский герб на стене, клетка для подсудимого, места для прокуроров и адвокатов, три ряда лавок для публики.
Судья Галина Александровна Каторс в черной мантии с белой манишкой решительно вбежала в зал. Быстрым взглядом она окинула публику, посмотрела на осужденного в клетке — руки за спиной, интеллигент, залысины, глаза умные. За адвокатским столом — две защитницы, одна местная, другая — из Москвы. Остальные участники процесса судье были хорошо знакомы. С зампрокурора района Людмилой Евстафьевой вместе рассмотрены сотни дел, представитель ИК-1 Сергей Меринов — тоже человек не чужой.
Заседание началось. И постепенно обычный рутинный процесс, где в принципе не должно быть неожиданностей, ведь рассмотрение УДО в суде — своего рода конвейер,* * За 2009 год Исакогорский районный суд Архангельской области рассмотрел 270 ходатайств об УДО. Удовлетворено 25 ходатайств. превратился в нечто совершенно неординарное. Защита Сутягина заявила о приобщении к материалам дела около десятка документов — от правозащитных организаций, редакторов печатных изданий и от Уполномоченного по правам человека при президенте России.
Вежливый, но злостно нарушает
Представитель колонии зачитал характеристику: «Активно участвовал в самодеятельных организациях, руководил секцией общеобразовательного и профессионального обучения, знакомил осужденных с достижениями науки, выпускал газеты, участвовал в литературно-художественном конкурсе имени Анны Ахматовой. С администрацией колонии — вежлив, тактичен, указанные недостатки устраняет точно и в срок». И только один абзац, вставленный где-то посередине этой хвалебной филиппики, был иного свойства: в феврале 2007 года Сутягин был признан злостным нарушителем режима: у него обнаружили мобильный телефон.
Отсюда авторы характеристики и делают свой вывод: «Учитывая вышеизложенное, а также то, что он допускал нарушения, администрация учреждения считает нецелесообразным предоставление осужденному условно-досрочного освобождения».
«У меня в 2005 году было 5 поощрений, столько же — в прошлом году. Сейчас все взыскания сняты. Что я должен еще сделать, чтобы заслужить УДО?» — не выдерживает Сутягин.
«Значит, вы еще не доказали свое исправление», — спокойно, как в школе, объяснил представитель колонии.
И тогда Сутягин рассказал суду, как у него оказался мобильный телефон: «Когда я подал прошение о помиловании президенту, на меня начали искать компромат. Мне 9 месяцев не давали звонить домой. А однажды ко мне подошел один осужденный, дал свой мобильный и сказал: «Только что звонила твоя жена. Позвони ей!» Но не успел я набрать номер, как ко мне подошли, выдернули телефон и посадили в ПКТ (помещение камерного типа)».
ФСБ во всем разберется
Судья перешла к допросу свидетелей. Первой выступила Людмила Алексеева. Она вошла в зал, тяжело опираясь на палку, но на вопрос судьи, не трудно ли ей стоять, отрицательно покачала головой.
«Отец Сутягина пришел ко мне через 8 месяцев после ареста Игоря, — сказала Алексеева. — Он объяснил, почему обратился так поздно: «Сын верил в свою невиновность и надеялся, что ФСБ во всем разберется». Я знаю, — продолжала правозащитница, — что Сутягин не имел доступа к секретным сведениям и все, что он писал, основано на открытых источниках. Если бы следствие и суды действительно обнаружили в его работах секретные сведения, они должны были найти тех, кто снабдил его секретами. Но они этого не сделали. Это трагедия, что талантливый и порядочный человек больше десяти лет находится за решеткой по чудовищному оскорбительному обвинению. Его необходимо освободить».
О судебной ошибке, в результате которой ученый получил такой несправедливо большой срок, говорили все приехавшие из Москвы свидетели.
Это очень не понравилось судье: «Мне неприятно, когда вы критикуете приговоры моих коллег, вступившие в законную силу», — отчитывала она незваных гостей.
Модернизация в клетке
Академик Юрий Рыжов напомнил суду, что и президент Медведев, и премьер Путин «взяли курс на модернизацию страны и призвали ученых, уехавших за границу, вернуться в Россию». «То, что Сутягин и другие ученые сидят за решеткой, отпугивает тех, кто мог бы вернуться. Пользы от того, что он находится под стражей, никакой. Но это моральная и политическая катастрофа», — сказал академик.
Судья слушала внимательно, но безучастно. Оживилась она только тогда, когда слово взял Алексей Симонов. Он говорил, что за последние годы Сутягин стал «интересным писателем». И плохо, что «у него очень маленькое поле видимости». «Писатель не может писать в клетке», — убеждал Симонов судью.
И, кажется, впервые судья по-человечески улыбнулась. Может, ей стало интересно?
«Расскажите мне, о чем пишет Сутягин. Ведь я в отличие от вас его рассказов не читала», — попросила судья.
И тогда Сутягин рассказал суду, как у него оказался мобильный телефон: «Когда я подал прошение о помиловании президенту, на меня начали искать компромат. Мне 9 месяцев не давали звонить домой. А однажды ко мне подошел один осужденный, дал свой мобильный и сказал: «Только что звонила твоя жена. Позвони ей!» Но не успел я набрать номер, как ко мне подошли, выдернули телефон и посадили в ПКТ (помещение камерного типа)».
ФСБ во всем разберется
Судья перешла к допросу свидетелей. Первой выступила Людмила Алексеева. Она вошла в зал, тяжело опираясь на палку, но на вопрос судьи, не трудно ли ей стоять, отрицательно покачала головой.
«Отец Сутягина пришел ко мне через 8 месяцев после ареста Игоря, — сказала Алексеева. — Он объяснил, почему обратился так поздно: «Сын верил в свою невиновность и надеялся, что ФСБ во всем разберется». Я знаю, — продолжала правозащитница, — что Сутягин не имел доступа к секретным сведениям и все, что он писал, основано на открытых источниках. Если бы следствие и суды действительно обнаружили в его работах секретные сведения, они должны были найти тех, кто снабдил его секретами. Но они этого не сделали. Это трагедия, что талантливый и порядочный человек больше десяти лет находится за решеткой по чудовищному оскорбительному обвинению. Его необходимо освободить».
О судебной ошибке, в результате которой ученый получил такой несправедливо большой срок, говорили все приехавшие из Москвы свидетели.
Это очень не понравилось судье: «Мне неприятно, когда вы критикуете приговоры моих коллег, вступившие в законную силу», — отчитывала она незваных гостей.
Модернизация в клетке
Академик Юрий Рыжов напомнил суду, что и президент Медведев, и премьер Путин «взяли курс на модернизацию страны и призвали ученых, уехавших за границу, вернуться в Россию». «То, что Сутягин и другие ученые сидят за решеткой, отпугивает тех, кто мог бы вернуться. Пользы от того, что он находится под стражей, никакой. Но это моральная и политическая катастрофа», — сказал академик.
Судья слушала внимательно, но безучастно. Оживилась она только тогда, когда слово взял Алексей Симонов. Он говорил, что за последние годы Сутягин стал «интересным писателем». И плохо, что «у него очень маленькое поле видимости». «Писатель не может писать в клетке», — убеждал Симонов судью.
И, кажется, впервые судья по-человечески улыбнулась. Может, ей стало интересно?
«Расскажите мне, о чем пишет Сутягин. Ведь я в отличие от вас его рассказов не читала», — попросила судья.
Сутягин передал через конвойного ксерокопии своих рассказов. Судья обещала почитать.
Ну а дальше процесс покатился к своему финалу. Выступили адвокаты. Они говорили, что по закону нет никаких препятствий к досрочному освобождению Сутягина. Потом пришла очередь прокурора. Она повторила положительную часть характеристики, написанную в колонии, но ходатайство не поддержала: «Осужденный совершил преступление, которое представляет особую опасность. Поэтому он не может быть освобожден условно-досрочно».
Тема для рассказов
Судья Галина Каторс удалилась в совещательную комнату. Лица у присутствующих были мрачнее мрачного. За пять часов, что шло заседание, хрупкая надежда на досрочное освобождение испарилась. Лучше других держалась мама Игоря — Светлана Сутягина.
«Я сначала не хотела ехать. А потом все-таки решила, что хотя бы повидаю сына, — призналась она корреспонденту The New Times и с гордостью показала фотографии своих внучек Оксаны и Насти. Оксана учится на биофаке, а Настя готовится к поступлению на полиграфический. — Дед не смог заменить девочкам папу. Им его очень не хватает».
Прошел час, и судья вновь вошла в зал и начала зачитывать свое решение. Внезапно у нее начался сильный кашель, и она останавливалась на каждой странице: «Цели наказания, предусмотренные уголовным законом, еще не достигнуты. /Кашель/ Нет достаточных оснований признать, что осужденный утратил общественную опасность и для своего исправления не нуждается в дальнейшем отбывании наказания. /Кашель/ Условно-досрочное освобождение является преждевременным. /Кашель/ Сутягин, вам понятно?»
«Бедная женщина!» — воскликнул академик Юрий Рыжов. Но судья его уже не слышала. Она вышла из зала так же стремительно, как и вошла.
Алексей Симонов взял под руку плачущую Людмилу Алексееву.
«Спасибо вам всем за поддержку, — сказал Игорь Сутягин, когда корреспондент The New Times проходила мимо клетки: «Меня переводят в другую колонию, там будут новые впечатления. Значит, будут новые рассказы».
«Будь любой другой на месте Сутягина, при такой характеристике его бы точно освободили, — возмущалась адвокат Анна Ставицкая. — Прокурор и судья говорят о тяжести преступления. Но ведь закон один для всех. Если на практике это не так, напишите в законе, что УДО не следует применять по особо тяжким преступлениям. А так получается, что ни колония, ни прокуратура, ни суд просто не хотят брать на себя ответственность».
В колонию ИК-1 Игорь Сутягин больше не вернется. Из суда его с вещами, которые он «нажил» за время заключения, перевезут в другую колонию, за 50 км от Архангельска.
Перевезут не просто так — во исполнение масштабной реформы ФСИНа, направленной на «гуманизацию» системы и сокращение тюремного населения. Вот и «первоходок», таких как ученый Игорь Сутягин, отделяют от «воров в законе». Чтобы те на них плохо не влияли.
Ну а дальше процесс покатился к своему финалу. Выступили адвокаты. Они говорили, что по закону нет никаких препятствий к досрочному освобождению Сутягина. Потом пришла очередь прокурора. Она повторила положительную часть характеристики, написанную в колонии, но ходатайство не поддержала: «Осужденный совершил преступление, которое представляет особую опасность. Поэтому он не может быть освобожден условно-досрочно».
Тема для рассказов
Судья Галина Каторс удалилась в совещательную комнату. Лица у присутствующих были мрачнее мрачного. За пять часов, что шло заседание, хрупкая надежда на досрочное освобождение испарилась. Лучше других держалась мама Игоря — Светлана Сутягина.
«Я сначала не хотела ехать. А потом все-таки решила, что хотя бы повидаю сына, — призналась она корреспонденту The New Times и с гордостью показала фотографии своих внучек Оксаны и Насти. Оксана учится на биофаке, а Настя готовится к поступлению на полиграфический. — Дед не смог заменить девочкам папу. Им его очень не хватает».
Прошел час, и судья вновь вошла в зал и начала зачитывать свое решение. Внезапно у нее начался сильный кашель, и она останавливалась на каждой странице: «Цели наказания, предусмотренные уголовным законом, еще не достигнуты. /Кашель/ Нет достаточных оснований признать, что осужденный утратил общественную опасность и для своего исправления не нуждается в дальнейшем отбывании наказания. /Кашель/ Условно-досрочное освобождение является преждевременным. /Кашель/ Сутягин, вам понятно?»
«Бедная женщина!» — воскликнул академик Юрий Рыжов. Но судья его уже не слышала. Она вышла из зала так же стремительно, как и вошла.
Алексей Симонов взял под руку плачущую Людмилу Алексееву.
«Спасибо вам всем за поддержку, — сказал Игорь Сутягин, когда корреспондент The New Times проходила мимо клетки: «Меня переводят в другую колонию, там будут новые впечатления. Значит, будут новые рассказы».
«Будь любой другой на месте Сутягина, при такой характеристике его бы точно освободили, — возмущалась адвокат Анна Ставицкая. — Прокурор и судья говорят о тяжести преступления. Но ведь закон один для всех. Если на практике это не так, напишите в законе, что УДО не следует применять по особо тяжким преступлениям. А так получается, что ни колония, ни прокуратура, ни суд просто не хотят брать на себя ответственность».
В колонию ИК-1 Игорь Сутягин больше не вернется. Из суда его с вещами, которые он «нажил» за время заключения, перевезут в другую колонию, за 50 км от Архангельска.
Перевезут не просто так — во исполнение масштабной реформы ФСИНа, направленной на «гуманизацию» системы и сокращение тюремного населения. Вот и «первоходок», таких как ученый Игорь Сутягин, отделяют от «воров в законе». Чтобы те на них плохо не влияли.
Игорь Сутягин, заведующий сектором военно-политических исследований Института США и Канады, был задержан 27 октября 1999 года. Ему было предъявлено обвинение в государственной измене (ст. 275 УК РФ). О своих контактах с представителями консалтинговой фирмы Alternatives futures, по заказу которой Сутягин делал обзоры прессы, сам ученый рассказал при задержании в Калужском ФСБ еще в октябре 1999 года. Он был уверен, что в этих контактах не было ничего противозаконного. 3 ноября 2003 года в Мосгорсуде начался закрытый процесс по делу с участием суда присяжных. После нескольких заседаний коллегия была распущена. Согласно журналистскому расследованию — поскольку склонялась к оправданию подсудимого, а во вторую коллегию было внедрено несколько бывших сотрудников ФСБ. Одним из присяжных заседателей оказался бывший сотрудник СВР Григорий Якимишен. 5 апреля 2004 года новая коллегия единодушно признала ученого виновным в шпионаже. Судья Марина Комарова приговорила его к 15 годам лишения свободы. В 2004 году Amnesty International объявила Сутягина политическим заключенным. В 2008 году Европейский суд по правам человека в Страсбурге признал приемлемой жалобу, которую защитники ученого подали несколько лет назад. Она должна быть рассмотрена в ближайшие месяцы. За решеткой Сутягин начал писать рассказы. В сентябре 2009 года в издательстве «За права человека» вышла его первая книга «На полпути к сибирским рудам».
