В исторической ретроспективе это имя прочно связано с судьбами отечественного либерализма. Милюков был лидером первой в истории России либеральной партии. И как на большинстве политических сил того времени, на нем и его партии лежит часть ответственности за победу большевиков в октябре 1917 года.
Поиски идеала
государственный архив
кинофотодокументов СССР
Павла Милюкова, сына московского архитектора, с гимназических лет влекла общественная стезя. Еще в бытность учащимся 1-й московской гимназии от имени участников литературного кружка он написал письмо Федору Достоевскому с просьбой изложить его взгляды на взаимоотношения народа и интеллигенции. На историко-филологическом факультете Московского университета будущий лидер кадетской партии учился у Василия Ключевского. Но решающее влияние на него оказал не великий историк, а труды французского социолога Огюста Конта: Милюков уверовал в позитивизм и неизбежную закономерность исторических и общественных процессов.
Россию историк Милюков воспринимал как окраинную часть европейской цивилизации, в силу исторических катаклизмов оторванную и изолированную от «метрополии». Поэтому простым казался и рецепт социального исцеления: чтобы преодолеть многовековой разрыв Востока и Запада, Россию следовало лишь наделить естественными и непременными европейскими атрибутами — парламентом и Конституцией, всеобщим избирательным правом и состязательностью политических партий. Это он положил своей святой и благородной целью.
Исключение из университета в 1881 году за участие в студенческой сходке было досадной случайностью. Короткое время Милюков провел в Италии, наслаждаясь живописью раннего Возрождения, затем вернулся в alma mater. В 1882-м его оставили на кафедре русской истории у Ключевского для подготовки к профессорскому званию. Десять лет спустя именно Ключевский выступил с возражением против присвоения приват-доценту Милюкову докторской степени за магистерскую диссертацию, посвященную состоянию русского хозяйства в эпоху петровских реформ. В истории Милюков был слишком политиком: методично искал аргументы для доказательства неизбежности и необходимости немедленной конституционной реформы по европейским образцам. В наибольшей степени это проявилось в его знаменитых «Очерках по истории русской культуры» (1896–1903). Вслед за Петром I Милюков принимал за условие принадлежности к европейской цивилизации внешние отличительные признаки.
Фронда в лекциях и публичных выступлениях неоднократно приводила Милюкова к конфликтам с правительством — увольнению из университета, краткосрочным тюремным наказаниям. В 1902–1905 годах во время вынужденной эмиграции он сблизился с социалистами разных оттенков. Характерно, что революционеры привили Милюкову почти ленинскую непримиримость к власти и категоричность в требованиях.
На сцене
Звездный час Павла Милюкова настал осенью 1905 года, когда из историка он превратился в лидера Конституционно-демократической партии (Народной свободы) и вступил в борьбу с самодержавной монархией, исчерпавшей, по его убеждению, собственный потенциал. Бомбистам, террористам, рожденным в мутной пене первой русской революции большевикам вождь кадетов отводил роль статистов. «Вы будете создавать за сценой гром и молнии, а играть на сцене будем мы», — обращался он к бойцам революционного лагеря. В 1906–1907-м из-за думских кулис он руководил кадетскими обструкциями правительства, а после избрания в 3-ю Думу в 1907-м претендовал на статус лучшего специалиста по внешней политике от думской оппозиции.
Милюков страстно хотел, чтобы устройство Отечества отвечало его представлению о государственном идеале. Он не очень ценил появившиеся в России ростки цивилизованного управления, такие как местное самоуправление, состязательный и гласный суд, устойчивый экономический рост и крепкая кредитно-финансовая система, выдержавшая, между прочим, Русско-японскую войну и революционные беспорядки 1905 года. Даже Манифест 17 октября 1905 года, ограничивший самодержавную монархию, Милюкова скорее раздосадовал, чем удовлетворил. Известны его слова, публично произнесенные после 17 октября в одной из московских рестораций в адрес правительства Сергея Витте: «Ничто не изменилось, война продолжается».
Нетерпимость сыграла с русскими либералами злую шутку. В угаре противостояния с правительством кадеты пропустили появление подлинной русской Конституции. По большевистской традиции к ней и до сих пор принято относиться пренебрежительно. А ведь Основной свод законов 1906 года гарантировал России сохранение и укрепление главных ценностей гражданской свободы: правовую преемственность власти, незыблемость института частной собственности и представительных учреждений, неприкосновенность личности, независимость судебной власти, свободу вероисповедания, дальнейшее развитие местного самоуправления и частной инициативы во всех областях жизни.
Милюков vs Столыпин
Оставила равнодушным Милюкова и столыпинская программа превращения русского крестьянина в самостоятельного частного хозяина. Кадеты противостояли Столыпину и поддерживали антилиберальные, по сути, требования революционного лагеря об отчуждении помещичьих земель в пользу крестьянских общин. Ученик Ключевского как будто напрочь забыл до сих пор актуальные строки из письма Николая Мордвинова* императору Александру I: «Государь, никогда общественное благо не может зиждиться на частном разорении». Милюков не оценил замысла Столыпина, интуитивно чувствовавшего, что Россия остро нуждается в обновлении, но прежде всего — хозяйственном, основанном на поощрении частной инициативы, которая одна могла исцелить многовековую народную отсталость. Милюков эту отсталость скорее эксплуатировал в узкопартийных целях. Зная непопулярность Столыпина, лидер кадетов довольно цинично заявил: «Если я дам пятак, общество готово будет принять его за рубль, а вы дадите рубль, его и за пятак не примут». Столыпин хотел дать крестьянину охраняемую законом частную собственность — твердую «основу культуры и порядка в деревне», как о том говорил ближайший столыпинский единомышленник Александр Кривошеин. Милюков больше думал о формах управления, мечтая наделить народ ответственным перед Думой Советом министров. Две эти прекрасные прогрессивные мечты в России так и не сошлись.
Неуслышанное пророчество
В 1909 году вышел в свет знаменательный для русской общественной мысли сборник «Вехи». Милюков жестко оценил «веховцев», считая их популяризаторами отсталого религиозного морализма. Как и многие в то время, он не услышал пророчества.
О той части интеллигенции, для которой кадетский лидер был кумиром, язвительные слова сказал известный русский мыслитель Георгий Федотов**. «Привыкнув дышать разреженным воздухом идей, она с ужасом и отвращением взирала на мир действительности. Он казался ей то пошлым, то жутким: устав смеяться над ним и обличать его, она хотела разрушить его — с корнем, без пощады, с той прямолинейностью, которая почиталась долгом совести в царстве отвлеченной мысли. Отсюда пресловутый максимализм ее программ, радикализм тактики. Всякая «постепеновщина» отметалась как недостойный моральный компромисс». Заканчивал Федотов безжалостно: «Так называемая политическая деятельность интеллигенции зачастую была по существу сектантской борьбой с царством зверя-государства — борьбой, где мученичество само по себе было завидной целью… Никакие уступки власти уже не могли насытить апокалипсической жажды».
В этом приговоре не только революционеры — Нечаев, Ленин, Спиридонова и другие. В нем и Милюков, внешне гораздо более респектабельный, но столь же страстный и одержимый в попытке воплощения в русской жизни собственного идеала. Печально знаменитая речь Милюкова в Думе 1 ноября 1916 года, когда лидер парламентской оппозиции публично обвинил императрицу в государственной измене, а власть — в пособничестве врагу, политически оказалась убийственной: именно благодаря ей общество сделало первый шаг к революционной катастрофе 1917 года.
О политической одержимости Милюкова свидетельствуют и малоизвестные слова, произнесенные им на завтраке у британского посла Джорджа Бьюкенена незадолго до Февральской революции. Бьюкенен поинтересовался, почему парламентская оппозиция так агрессивна по отношению к правительству, тем более в разгар тяжелой войны. Россия, с точки зрения дипломата, за десять лет приобрела законодательную Думу, свободу политических партий и печати, а в этой связи не стоило ли оппозиции умерить критику и подождать реализации своих пожеланий еще «какие-нибудь десять лет». Милюков с пафосом воскликнул: «Сэр, русские либералы не могут ждать десять лет!» Бьюкенен в ответ усмехнулся: «Моя страна ждала сотни лет»***.
Единственный раз в революционном водовороте 1917 года Милюков попытался взглянуть на ситуацию трезво. 3 марта в мятущемся Петрограде, в квартире на Миллионной улице, он вдруг принялся уговаривать Великого князя Михаила Александровича не отказываться взять на себя бремя законной верховной власти после отречения императора Николая II. Может быть, в тот решающий миг в кадетском лидере заговорил историк. А может, он испугался в перспективе остаться один на один с угрюмым народом. И после марта 1917 года вдруг оказалось, что пресловутые милюковские пятаки обесценились совершенно, так как вместо ответственного перед Думой правительства народ получил от большевиков полновесную диктатуру.
Фото: РИА Новости, STF
Из далека
Последние четверть века в жизни Павла Милюкова оказались периферийными. С осени 1918 года он критиковал большевиков-ленинцев из-за границы. К Деникину в 1919-м не поехал сам, а к Врангелю в 1920-м отговаривал ехать Кривошеина (но тот поехал, связав Россию Столыпина с несостоявшейся белой Россией). В эмиграции бывший лидер думского Прогрессивного блока заявил о необходимости отказа от борьбы с большевиками, уповая на неизбежную «эволюцию» утвердившегося на родине режима. Ему возражали генералы Петр Врангель и Александр Кутепов: «Советская власть не может эволюционировать. Она может только гнить».
По существу, отечественная революция закончилась лишь к концу первой сталинской пятилетки, еще при жизни думского трибуна. И из своего благополучного парижского далека он мог по достоинству оценить ее результаты. На исходе жизни Павел Милюков вдруг окончательно «прозрел», увидев в Сталине русского государственного деятеля. Кровавая ежовщина, пакт Молотова– Риббентропа, нападение на Финляндию и аннексия Прибалтики рассматривались им исключительно с точки зрения «национальных интересов» Советского Союза. Круг замкнулся.
Впервые опубликовано в NT № 3 от 26 января 2009 года