Фото: northerndailyleader.com
То, что Путин выйдет главным победителем из истории, завершившейся 18 марта, сомнений не было ни сейчас, ни год назад, ни два. Одно это не позволяет считать его результат — продуктом демократического процесса. Демократия — это институализированная неопределенность, победители и проигравшие постоянно меняются (самое короткое определение демократической формы правления: «Партия власти проигрывает выборы и уходит»*), и именно эти качели — защита от узурпации власти одной партией, одним кланом, одним человеком.
Такое (76,69%) единение вокруг одного кандидата по определению невозможно: это признак авторитарного режима, когда либо нарушен сам демократический процесс на стадии выборной кампании, либо результат сфальсифицирован
Не бывает в демократических выборах и такого результата: 76,69% голосов было подано за главного кандидата — ни теория, ни практика такого не позволяют. Многочисленные сравнительные исследования в разных странах мира показывают, что за исключением моментов особой опасности для нации такое единение вокруг одного кандидата по определению невозможно: это признак авторитарного режима, когда либо нарушен сам демократический процесс на стадии выборной кампании, либо результат сфальсифицирован.
Предварительные данные математиков, в частности, Сергея Шпилькина, показывают плюс-минус 10 млн аномальных голосов, то есть вброшенных бюллетеней за победившего кандидата. Соответственно, Путин, скорее всего, получил не 56,4 млн голосов (больше половины от всех имевших право голосовать 18 марта — это 107 млн), а 46 млн с небольшим, и явка, скорее всего, была не 67,47%, а меньше — по-видимому, меньше, чем в 2012 году (65,34%).
Только что это меняет?
В условиях, когда экономика стагнирует, реальные доходы и пенсии в лучшем случае не растут (они находятся на уровне 2012 года), обещания Путина, данные им согражданам после избрания на третий срок, в мае 2012 года (они известны как «майские указы»), по большинству ключевых показателей не выполнены, война в Сирии, трижды объявленная завершенной, так и продолжается, число «двухсотых», прибывающих в морги Ростова-на-Дону, растет — короче, политическая теория, электоральная практика и простой здравый смысл говорят, что результат Путина при всем административном ресурсе и с учетом крымских голосов (почти 1 млн из 1 млн 493 тыс. имевших право голосовать) — должен был быть ниже протестного 2012 года.
Должен был. Но не стал. Почему?
Мир вошел в нелиберальный политический цикл, когда демократический принцип развития перестает быть модным, а авторитаризм кажется допустимым или приемлемым способом управления
Мода на авторитаризм
Последние данные Freedom House, мониторинговой организации, которая уже несколько десятков лет отслеживает ситуацию со свободой и правами человека на нашем шарике, показывают, что мир вот уже 12-й год переживает фазу ухудшения ситуации с политическими свободами и гражданскими правами. В 71 стране мира, включая США, эти показатели ухудшились, и только в 35 странах зафиксировано их улучшение. Другими словами, мир вошел в нелиберальный политический цикл, когда демократический принцип развития перестает быть модным, а авторитаризм кажется допустимым или приемлемым способом управления. Знаменитый профессор Гарвардского университета Самуэль Хантингтон (Samuel Huntington) назвал бы этот цикл «реверсной волной», которая, как он считал**, следует за каждой волной демократизации. Так, приход Муссолини к власти в Италии в 1922 году знаменовал первую такую возвратную волну — она продолжалась до конца Второй мировой войны. Потом был период распада колониальных систем и демократизации, за которым (примерно начиная с 1960–1962 годов) последовала вторая реверсная волна, длившаяся вплоть до 1975 года, революции в Португалии, ознаменовавшей начало третьей волны демократизации, пиком которой стали бархатные революции в странах коммунистической системы и распад СССР в 1991 году. Знаковыми событиями нынешней нелиберальной волны стали не случившаяся (за исключением разве Туниса) «арабская весна» 2011 года, «белоленточная революция» 2011–2012 годов в России, протесты 2013 года и затем уже 5 лет репрессий в Турции, победа популистов (Brexit) в Великобритании и в США (Трамп). Страны, где существуют устойчивые демократические институты, чаще удерживаются от сползания в голимый авторитаризм, чем страны, где, как в России, срок жизни демократических институтов невелик, вопрос о либеральных ценностях уже и не стоит — как бы не сползти к диктатуре со всеми из нее вытекающими.
«Мода на авторитаризм» — ну как мода на длину юбок, были короткие, потом длинные, — гипотеза спасительная для российского тщеславия: мы — в тренде, вне зависимости от знака этого тренда, и в известной мере оптимистическая. Длительность нелиберальной волны 15–20 лет, автократы вокруг нас люди уже немолодые, им на смену придет поколение их детей, получивших образование в западных университетах и предпочитающих хранить деньги, получать удовольствия, растить уже своих детей в Европах. Так же как автократы перенимают манеры друг друга (бессменные Лукашенко и Назарбаев в Белоруссии и в Казахстане, соответственно; отменивший правило о двух сроках Си Цзиньпин в Китае, изменивший конституцию в свою пользу Эрдоган в Турции, несменяемый Путин в России), так и демократии способны вовлекать окружающих в свою орбиту — бархатные и цветные революции тому пример.
Другие гипотезы, объясняющие успех Путина, менее приятны для национального сознания, да и надежд на скорые перемены они не дают.
Шансов, что Навальный обойдет на выборах Путина, не было, но он мог прийти сильным вторым и тем помочь разрушить в головах избирателей стереотип: «Если не Путин, то кто?»
Без альтернативы
С точки зрения политической теории Россия 2010-х была обречена на демократию: все так называемые демократизационные переменные (уровень грамотности, степень урбанизации, наличие коммуникаций, включая дороги, растущий средний класс с доходами, позволяющими тратить время на политику и т.д.) были налицо. Казалось, очарование Путиным вот-вот должно было пройти, к тому же в России появились новые и перспективные лидеры оппозиции — Борис Немцов, Гарри Каспаров, Михаил Касьянов, наконец — из молодого поколения — Алексей Навальный, Сергей Удальцов, Илья Яшин. Немцова убили. Каспаров после предупредительного 5-дневного ареста предпочел уехать из страны. Удальцова посадили. Касьянова дискредитировали. К новому электоральному циклу Навальный подошел безусловным лидером оппозиции, причем не только для благополучной Москвы: 84 штаба от Калининграда до Владивостока, десятки тысяч волонтеров, причем той возрастной категории, когда автозаки — это фан, а уличные акции так же естественны, как баттлы реперов в YouTube. Плюс — усталость от пропагандистских каналов, и создание политических информационных площадок в интернете — вроде «Навальный.Live» или «ВДудь». К середине осени 2017 года Навальный воспринимался как единственная альтернатива Путину. Почувствовали это и в Кремле. Шансов, что Навальный обойдет на выборах Путина не было, но он мог прийти сильным вторым и тем помочь разрушить в головах избирателей стереотип: «Если не Путин, то кто?» Не допустив Навального до выборов, то есть нарушив собственно демократический процесс, демократическую процедуру, предусматривающую равные условия для всех кандидатов и соревновательность между ними, власть сделала голосование безальтернативным — выборы превратились в аккламацию, в референдум о поддержке Путина. Последний ни в дебатах, ни в соревновании предвыборных программ не участвовал, исходя из известного оруэлловского принципа «все животные равны, но некоторые равнее других». Между тем предвыборная программа — это та корзинка политических товаров, из которой избиратель и выбирает то, что ему, конкретному избирателю, больше подходит. В 2018-м главный кандидат и «корзинки» не предложил: берите таким, какой есть. И — взяли.
Честь, служение, долг, благо страны — понятия ключевые для европейской элиты и неизвестные — для российской. Произнеси их в слух — засмеют
Белая Африка
Спроси, что взяли, — не ответят, кроме как «Путин — наш президент». Беда в том, что не ответят не только бабушки или бюджетники, — не ответят и те, кто в предыдущие годы голосовал за демократов или кто уже понял, что президент-чекист — это не просто выходец из КГБ во главе государства, это клан оттренированных в КГБ людей, за последние 18 лет захвативших все командные высоты в стране.
Я не о народе — он по большей части занят выживанием. Я об элите, уровень которой ниже нижнего предела. Жадность, тщеславие, раболепие, полное отсутствие представления об общем благе — это лишь самые аккуратные из приложимых эпитетов. Эстеты, гурманы, почитатели Достоевского и Кустодиева, социально российская элита мало чем отличается от племенных вождей самой отсталой патриархальной Африки. Понятия — вместо законов, апелляция к традициям — вместо институтов, общак — вместо кооперации индивидуумов, лояльность — вместо принципов, кумовство и непотизм — вместо способностей, обман — вместо честной сделки. Все это принципы, характерные для традиционалистских, отсталых обществ, которые, в отличие от Европы, не прошли через период Просвещения, а потому гаджеты и прикид — модерновые, а все что под ними — ой, лучше и не смотреть.
Сегодняшняя Россия — это наследники выживших. Выжившие не ищут лучшего будущего: для них главное — чтобы не было хуже
Честь, служение, долг, благо страны — понятия ключевые для европейской элиты и неизвестные — для российской. Произнеси их в слух — засмеют.
Рискуя показаться политически некорректной, скажу: главная ошибка тех в Европе и в США, кто верил, что Россия начала 1990-х — это страна, готовая принять на себя верховенство закона и примкнуть к сообществу современных, цивилизованных стран, заключалась в обмане зрения. Они приезжали в нашу страну, видели бледнолицых людей, цитирующих Достоевского, и полагали, что это и есть европейцы, которые просто волей своей несчастной истории долгие века находились под властью узурпаторов. Ан нет, не так все просто.
Сегодняшняя Россия — это страна выживших, дети тех, кто сумел не умереть в самых невозможных обстоятельствах: в бараках Колымы и Норильска, в окопах страшной войны, в закрытых городах с повышенными уровнями радиации, в условиях развитого социализма с космическими станциями на орбите и дефицитом на все и вся, от химиотерапии и кардиопрепаратов — до мяса и туалетной бумаги. Гражданская война, коллективизация, голод, лагеря, война, голод после войны, лагеря — 50–60 млн — такова человеческая цена, заплаченная страной в XX веке.
Выжившие не ищут лучшего будущего: для них главное — чтобы не было хуже. Не убивают, не сажают, платят за трудодни, в магазинах полки полны — вот и славненько, спасибо Путину за это. И благодарят. 18 марта плюс-минус 50 млн проголосовали за то, чтобы не было хуже.
Выводы очевидны.
* Адам Пшеворский, Демократия и рынок. Политические и экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке. РОССПЭН: 2000 г.
** Samuel Huntington, The Third Wave: Democratization in the Late Twentieth Century, 1993