В феврале правительство будет решать, что делать с моногородами. Это яркое наследие советской эпохи с ее обесчеловеченной индустриализацией и милитаризированной экономикой. Выбирали точку в чистом поле, ставили там завод, который производил нужное, по мнению Госплана, «изделие», а рядом селили людей — в землянках да бараках. Люди стекались из соседних поселков и деревень, чтобы что-то зарабатывать, с голоду не умереть. Так возникали моногорода.
Сегодня в России их насчитывается порядка 400, а с учетом депрессивных поселков городского типа — не меньше 1000. И вокруг большинства из них — даже в европейских регионах страны — пустыня: нет ни рабочей силы, ни инфраструктуры, которая связывала бы с остальным миром. Моногорода уязвимы в экономическом плане, потому что их продукция, считавшаяся в советское время уникальной, в условиях рыночной конкуренции и интеграции в мировую экономику оказалась никому не нужной. Они уязвимы и в социальном плане: это закрытые сообщества, жителям которых очень сложно переехать в другие места и адаптироваться к новым реалиям.
Исправить дело стратегически сможет только диверсификация нашей экономики и ее переход на инновационные рельсы. Но ждать этого можно долго, а люди в моногородах живут и мучаются сейчас. Значит, нужны оперативные решения. При этом следует иметь в виду: все эти города и поселки очень разные — и по специализации (металлургические, угольные, военные и т.д.), и по географическому расположению, и по экологии, и по численности трудоспособного населения. Поэтому единые шаблоны, которые власти пытаются применять для решения проблем всех моногородов, являются заведомо ошибочными. Ставка на простое денежное вливание — не что иное, как способ дать возможность очередным ловким людям «распилить» несколько десятков миллиардов бюджетных рублей. Каждый моногород или поселок, а вовсе не 20–25, названных Минрегионом, нуждается в своем собственном плане спасения — исключений быть не может, потому что всюду живут люди. Причем программа должна быть рассчитана на каждую семью. Потому что у жителей разные проблемы: один рвется уехать, другой — остаться, третий — завести свой бизнес, четвертый — досрочно выйти на пенсию. Возможны десятки подобных вариантов даже в самом небольшом поселке. И не надо думать, что дойти до каждого — утопия. Именно так была проведена в середине 90-х успешная реструктуризация угольной промышленности — в соответствующих регионах специальные комиссии ходили к каждой семье. В результате одна половина шахт была закрыта, а другая приватизирована и вполне успешно работала, по крайней мере, до кризиса.
И не стоит впадать в радикализм, требуя массового закрытия моногородов и монопоселков. Это безумно дорого финансово и опасно в социальном плане. Независимые исследования показывают, что в европейской части России такие населенные пункты, как правило, имеют перспективы. Необязательно промышленные: не надо думать, что если закрывается металлургический завод, то жизнь на этом кончается. Моногорода могут иметь будущее как потенциальные центры туризма или интенсивного сельского хозяйства. Но главное, там нужно развивать малый и средний бизнес. Правда, сказать это намного проще, чем сделать, потому что тут мы упираемся в структурную проблему защиты частной собственности. Люди должны видеть, что вести свой бизнес — безопасно и выгодно. Моногорода, как сыпь на теле тяжелобольного: можно, конечно, помазать зеленкой — и боль стихнет, но недуг никуда не исчезнет, потому что его причина — внутри. И поэтому надеяться на то, что власти подбросят отдельным моногородам деньжат и проблема рассосется, не приходится.


×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.