Фото: Flickr / Geoff Livingston
Президент Ирана Хасан Роухани заявил 9 января о «полном восстановлении спокойствия» в стране после продолжавшихся с конца прошлого года самых мощных с 2009 года и беспрецедентных по своему географическому охвату — они затронули практически все крупные города — антиправительственных выступлений. В организации акций протеста, стоивших жизни, по разным данным, от 20 до 35 человек, Роухани обвинил США, чья политика в отношении Ирана, по его словам, «потерпела очередное фиаско». В свою очередь представители иранских силовых структур уверяют, что «планы по дестабилизации обстановки в стране» сорваны благодаря «бдительности сил безопасности», все «вдохновители и главари беспорядков выявлены и арестованы, чтобы предстать перед судом». Однако наблюдатели на местах свидетельствуют: в Иране по-прежнему неспокойно, и властям теперь вряд ли удастся подавить протест на корню. Об этом же пишет в статье для NT независимый иранский журналист, чья фамилия по соображениям безопасности изменена.
Жизнь на волоске
37-летняя Асмэр — типичная, ничем не выделяющаяся жительница Мешхеда — города на крайнем Северо-Востоке Ирана, второго в стране по численности населения (свыше 2 млн человек) после Тегерана. Она работает медсестрой в одном из муниципальных госпиталей.
Зарплаты в Мешхеде ниже, чем в столице, примерно на 20–25 %. Такая же картина в других городах иранской провинции. У Асмэр — посменная работа, неполный рабочий день, она получает чуть больше 1 млн туманов (около $300). Она говорит, что такая зарплата — обычная для медсестры в их городе. Правда, помимо муниципальных в городе есть и больницы, работающие под патронажем Корпуса стражей исламской революции (КСИР), — там медсестры за ту же самую работу получают уже по $500–800.
28 декабря 2017 года именно в Мешхеде прошли первые антиправительственные выступления, которые распространились затем и на другие города. Асмэр говорит, что присоединилась к протестам не задумываясь, хотя хорошо понимала, что с этого момента ее жизнь висит на волоске. Вслед за Мешхедом волнения прокатились по другим городам — Исфахан, Керманшах, Зинджан, Бандер-Аббас, Тебриз, Ардебиль... Лозунги носили в основном социально-экономический характер. К 30 декабря протесты докатились до Тегерана, где протестующие посягнули уже на устои Исламской республики: в самом центре города, под мостом «Каледж», демонстранты сожгли портрет аятоллы Хаменеи, верховного лидера Ирана...
Протесты в Тегеране Фото: Twitter / @FarsNews_Agency
Против протестующих были применены водометы Фото: Twitter / @FarsNews_Agency
Асмэр — вдова, растит несовершеннолетнюю дочь, муж работал преподавателем в местном университете, но три года назад погиб при весьма странных обстоятельствах. Она говорит, что никогда не жаловалась на жизнь, хотя ей многое в стране не нравилось. Но в декабре прошлого года власти почти вдвое подняли цены на коммунальные услуги, после чего резко поднялись цены на основные продукты питания, — тогда она увидела, что «на зарплату больше не прожить» и остается уповать только на помощь родственников. Она уверена, что многие другие люди в Мешхеде и других городах оказались в такой же ситуации и им ничего не оставалось кроме как выйти на улицу.
Асмэр — не настоящее имя нашей собеседницы, но мы будем называть ее так, потому что, по ее словам, к нескольким жителям ее квартала, согласившимся поговорить с журналистами под настоящими именами, под самый Новый год пришли басиджи («Басидж», иранское военизированное ополчение, структурно входит в КСИР. — NT) и прикладам расшибли челюсти, чтобы «прекратили рассказывать сказки врагам страны». А еще у нескольких человек, которых полицейские в штатском сняли на видео во время акций протеста, по словам Асмэр, «куда-то забрали родственников — наверное, чтобы держать в заложниках».
Поэтому Асмэр уверена, что многие бесстрашные иранские женщины во время демонстраций специально надели хиджабы, чтобы не быть узнанными. По ее словам, исламский дресс-код для женщин в Иране, во всяком случае в крупных городах, уже давно пустая формальность, как и многие другие запреты и жесткие правила (подробнее о жизни современного Ирана — см. «Наш человек в Тегеране»). Но во время демонстраций многие, по словам Асмэр, скрывали лица, потому что боялись в первую очередь за родных и друзей».
Другая причина — страх потерять работу, даже ту, что есть. Безработица — главный на сегодня социальный недуг. Ее официальный уровень сегодня — 12% (на 1% больше, чем в соседней Турции), неофициальный — 20%. При этом даже власти признают, что уровень безработицы среди молодежи уже превысил 30%.
«Люди устали от запретов»
После некоторого замешательства, длившегося два-три дня, власти перешли к жесткому подавлению демонстраций, несмотря на их мирный характер. В начале января протесты во многих городах пошли на убыль — людей испугали начавшиеся репрессии (и это несмотря на то, что ст. 27 Конституции Ирана разрешает публичные собрания и марши, если их участники не вооружены и не нарушают основополагающих принципов ислама).
«Люди через соцсети, в основном через Instagram и Telegram, заранее узнавали, в каких городах полиции и басиджам уже дана команда стрелять на поражение, — утверждает Асгар (имя изменено), студент Тегеранского университета. — И тогда организаторы очередной акции во избежание жертв принимали решение об ее отмене».
Без жертв, однако, не обошлось: к концу первой недели января, когда политическое руководство страны заявило о «нейтрализации беспорядков», счет погибшим шел уже на десятки.
При этом большинству участников акций протеста было «абсолютно нечего терять, кроме страха за будущее своих детей», утверждает политолог Фарух Алирза (фамилия по его просьбе изменена).
В 2009 году, напоминает он, после того как «просвещенный Иран» усомнился в честной победе на президентских выборах Махмуда Ахмадинежада, на улицы вышло гораздо больше людей — сотни тысяч, но эпицентром протеста был Тегеран, его главной движущей силой «иранский средний класс и выше», и в основном — этнические персы, руководителями же — известные деятели оппозиции. Та же самая, по сути, картина повторилась и во время уже менее масштабных протестов 2012 года. Сейчас — другое: «То, что мы видим, — это бунт обездоленных по всей стране, с участием всего многонационального Ирана и без явных лидеров — то есть властям не понятно, кого сажать в первую очередь. И это пугает их больше всего».
«Самое главное — все устали от запретов: как нужно одеваться, какую музыку слушать, а какую — нет, устали от того, что все под контролем, включая интернет»
По словам Алирза, аятоллы помнят, с какой скоростью распространились революционные настроения в шахском Иране в 1979 году среди этнических азербайджанцев, которые сейчас, согласно официальной статистике, составляют около 20% населения 80-миллионного Ирана (в Баку распространены другие данные: азербайджанцев в Иране сейчас якобы больше половины всего населения, 42–45 млн человек. — NT). Поэтому их крайне тревожит то, что сейчас среди участников акций протеста были представители этнических меньшинств — иранские азербайджанцы, белуджи, туркмены, курды, арабы...
При этом люди недовольны не только ростом цен и безработицей. «Самое главное — все устали от запретов: как нужно одеваться, какую музыку слушать, а какую — нет, устали от того, что все под контролем, включая интернет. Иранцы путешествуют по миру и хотят жить, как живут в других странах», — говорит Алирза под впечатлением от акций протеста в городе Урмия, в иранской провинции Восточный Азербайджан.
Тайна 11 миллиардов
В экономическом отношении иранская теократия — это классический госкапитализм, где основными бенефициарами являются компании и корпорации, приближенные к бюджетному пирогу, либо завязанные на основных статьях экспорта. Теократия ценит лояльность и не скупится на нее. Проблема, однако, в том, что субъекты лояльности часто отрываются от реальности, подрывая тем самым устойчивость верховной власти. Недовольство иранцев внутренней политикой властей нарастало как снежный ком в течение последнего года. Многим стало окончательно понятно, что, несмотря на отмену в 2016 году основной части западных санкций, экономика страны ничего от этого не выиграла, несмотря на то, что рост ВВП Ирана в 2017 году составит, по данным МВФ, 4,5%. Огромные средства отвлекает война в Сирии, где Иран — один из основных действующих лиц. По неофициальным данным, ежегодно на военные цели в Сирии, где Иран постоянно содержит 10-тысячную группировку шиитского ополчения, воюющего на стороне Башара Асада, страна тратит $20–25 млрд.
Одна из версий, обсуждаемых сейчас в Тегеране: декабрьские протесты начались практически сразу же после того, как кто-то слил в соцсети данные о параметрах финансирования на текущий год двух структур КСИР — подразделения «Аль-Кудс» (командир — генерал Касем Сулеймани), занятого в спецоперациях за рубежом, и ополчения «Басидж»
Еще один раздражающий людей фактор — то, что иранская элита привыкла жить на слишком широкую ногу. Минувшим летом разразился скандал вокруг баснословных зарплат топ-менеджеров ряда госструктур, включая крупнейшие банки «Рефат», «Меллях» и «Садерат», «назначивших» себе зарплаты в $11–11 тыс. в месяц, тогда как средняя зарплата в стране — $400. Аятолла Хаменеи дал указание президенту Хасану Роухани, который является главой исполнительной власти, «во всем разобраться и доложить народу». Последовавшая за этим кампания по борьбе со сверхдоходами госчиновников не обошлась безе перегибов и обозлила часть элиты. Оставалось лишь ждать мести со стороны «обиженных и обделенных».
Фото: commons.wikimedia.org
Одна из версий, обсуждаемых сейчас в Тегеране: декабрьские протесты начались практически сразу же после того, как кто-то слил в соцсети данные о параметрах финансирования на текущий год двух структур КСИР — подразделения «Аль-Кудс», занятого в спецоперациях за рубежом (командир — генерал Касем Сулеймани, тот самый, что перед началом российской военной операции в Сирии посещал Москву), и ополчения «Басидж».
Обеим структурам, активно вовлеченным в конфликт в Сирии, якобы выделено более $11 млрд на «текущие расходы» в рамках теневых статей бюджета. Слив подобной информации — для Ирана вещь беспрецедентная и может свидетельствовать как минимум о склоке и распрях в правящей верхушке. Опять же согласно одной из версий, 11-миллиардное финансирование «пробил» новый фаворит аятоллы Хаменеи — бригадный генерал Голам-Хоссейн Хейбпарвар, возглавивший «Басидж» в декабре 2016 года, после того как он год проработал главой группы иранских военных советников в Сирии.
Хейбпарвар Фото: iran.ru
При этом считается, что рост влияния Хейбпарвара далеко не у всех в иранской верхушке вызывает восторг, включая министров-технократов в кабинете Роухани. В любом случае слив служебной информации в соцсети послужил детонатором протестов, и теперь, как утверждают осведомленные источники, правительство Роухани вот-вот займется «пересмотром некоторых статей бюджета» в интересах социально ущемленных слоев населения. Роухани понимает: без серьезных корректив в экономической политике бунт обездоленных не подавить никакими репрессиями — его можно лишь на время приглушить. С другой стороны, согласится ли поступиться своей частью бюджетного пирога несущая опора режима — Корпус стражей? Ведь именно КСИР фактически обеспечивает боеготовность армии Башара Асада на суше. Многие западные наблюдатели считают Иран, получивший через активные спецоперации и лояльные ему структуры власти в Ираке и Сирии выход к Средиземному морю, единственным очевидным победителем в сирийской войне, и с этими лаврами Тегеран вряд ли захочет расстаться.
Конечно, «новогодние протесты» в Иране не приведут к скорому краху существующей в стране системы власти. Но они, скорее всего, знаменуют собой начало ее эрозии. Последствия этого пока непредсказуемы.
Читайте также: