Почти ровно год тому назад, 13 декабря 2016, началось удивительное путешествие — кампания в поддержку выдвижения Алексея Навального в качестве кандидата в президенты России.
Для штаба, конечно, все началось раньше, еще прошлым летом — планирование, фокус-группы, работа над сайтом, подготовка инфраструктуры — но год назад мы вышли в паблик, и с тех пор кампания шла предельно публично, под пристальным оком друзей и недругов, журналистов и политологов, сторонников перемен и тех, кто кормится с рук Кремля.
Поэтому, казалось бы, ну какое уж подведение итогов — все и без того хорошо известно, подсчитано и количество суток ареста и штрафов, опубликованы финансовые отчеты, известна статистика встреч и митингов, измерены успехи видеороликов, на виду у всех и все наши успехи, и все наши неудачи. Никогда еще политическая кампания в России не была такой открытой, не изучалась настолько пристально, не публиковала столько данных как наша (и я навскидку знаю 5–6 аспирантов-политологов из разных университетов мира, которые прямо сейчас пишут по нашей кампании диссертации).
Но если вглядываться в детали, легко ведь упустить из виду какие-то макроскопические изменения, большую картинку.
Давайте посмотрим на две России декабря 2017-го, ту, в которой мы живем (можно даже сказать «сидим»), и другую, гипотетическую, в которой кампания Навального год тому назад не стартовала (и вообще не стартовала).
Разница между ними — это и есть прямой и непосредственный результат нашей кампании (к этому моменту времени).
Начну с очевидных последствий, закончу менее очевидными.
1. Политика пришла в регионы.
И правильно даже не «вернулась», а именно «пришла». В 2011–2012 годах я сам был региональным политическим активистом, и отлично помню это томительное чувство: вот ты что-то делаешь, вроде, организуешь, что-то даже вроде получается — а все равно решается все в Москве, и надо ждать — что там в Москве будет. Даже легендарные митинги декабря 2011 года так устойчиво и вошли в историю, как «митинг на Болотной» и «митинг на Сахарова» — хотя, конечно, люди выходили на улицы по всей стране. Но то было все равно лишь «дополнение» к московским митингам, к московским ораторам было приковано внимание и надежда протестного движения, на московскую сцену и колонки собирали всей страной, вокруг московской численности до хрипоты спорили.
Совсем не то и не так — в 2017 году. И речь отнюдь не только про митинги конечно же.
(Хотя, безусловно, и 26 марта, и 12 июня были — и это прекрасно — не московскими, а общероссийскими событиями. И не десятками отдельных мероприятий, а, благодаря общей организации и онлайн-трансляции, большими, супермасштабными едиными мероприятиями). Наша кампания нашла правильные слова и правильные каналы информации, смогла создать политическую инфраструктуру для того, чтобы доказать: огромный потенциал политической жизни, независимой и свободной, есть в любом российском городе.
Вот в чем новость. Наиболее рельефно, конечно, это подчеркнули встречи Алексея Навального со сторонниками в ходе «осеннего турне», где в каждом городе, несмотря на дикое противодействие властей, на встречу приходило много больше людей, чем на какое-либо политическое событие, начиная с 1991 года.
Мурманск и Смоленск, Тамбов и Новокузнецк, Иваново и Омск — никто и не предполагал, что эти города вообще есть на политической карте России — а они заявили о себе очень громко. Многотысячный митинг-встреча в каждом из них свидетельствует ведь не только о том, что у Навального есть поддержка за пределами Садового кольца и даже МКАДа, но и о том, что в каждом из этих городов есть жизнеспособная, сильная политическая инфраструктура. Большой региональный митинг только из Москвы не организовать — оповещение и подготовка, агитация и организация на месте ложатся на плечи регионального штаба и волонтеров. То есть за осень мы показали и доказали, что в нескольких десятках городов у нас есть политические организационные структуры, способные, по крайней мере, организовать мероприятие крупнее, чем все мероприятия ЕР, КПРФ, ЛДПР, СР и Яблока за несколько лет вместе взятые.
Остается напомнить, что список городов, где прошли встречи, довольно случаен — определен наличием «согласований» или частных площадок. Тридцать успешных региональных встреч не оставляют сомнений — и в других городах, где есть наши штабы, встречи вышли бы не менее мощными (и мы бы их провели, если бы не отказы по беспределу и не многодневный арест, собственно, кандидата в разгар турне).
Более того, и список 80 городов, где есть штабы, тоже сложился под воздействием внешних факторов — было бы больше денег, открыли бы с радостью 180 штабов — и мы знаем (исходя, хотя бы из численности зарегистрированных на сайте волонтеров и сторонников), что в Махачкале и Набережных Челнах, Абакане и Рыбинске, Южно-Сахалинске и Нижнем Тагиле на встречи с Навальным тоже пришли бы тысячи горожан.
Итак, если бы не было кампании Навального, все продолжали бы верить в глупость о том, что политический потенциал есть только в Москве, Питере, Екатеринбурге и Новосибирске. Это не так: во всех российских городах есть лидеры и организаторы, смелые волонтеры и тысячи сторонников, готовых публично заявлять о своем несогласии с тем, где наша страна находится и куда идет.
2. Навсегда изменилось представление о том, как выглядит политическая кампания и политическая работа.
Если кратко сформулировать, то до 2017 года «политик» — это был человек, который сидит в офисе в Москве, делает заявления по важным аспектам текущей повестки, а критерий его успешности — это способность попасть в телевизор и делать те же самые заявления, но из телевизора.
Это было ужасно — и, ура, это позади. Новый стандарт политической работы задан, надеюсь — раз и навсегда.
Политик — это тот, кто ездит по стране и общается с людьми, отвечая на любые вопросы. Политик — это тот, кто начинает кампанию заранее, задолго до формальных дат и доказывает свою способность создать инфраструктуру поддержки своей политической деятельности по всей стране.
Политик — это тот, кто опирается на поддержку живых людей, сторонников, которых каждый может увидеть. Так, собственно, как и должно быть по определению этого термина.
3. Перестало быть стыдно говорить о неравенстве и несправедливости.
Вот уж и правда — «наследие 90-х»! Говоришь о том, что люди должны жить лучше, что зарплаты должны вырасти — ты популист. А если ты либерал — знай свое место, смело требуй повышения пенсионного возраста! На каждом политике наклеен определенный ярлык, каждому отведена определенная роль. За рамки ее — не смей.
Мы огромной кровью от этой стигмы избавились; возможно, это было вообще самым трудным в кампании. Сколько уж нас клеймили «безответственными популистами». И все же мы навязали свою повестку, показали очень важную вещь: в стране с самым большим в мире коэффициентом Джини, показателем имущественного расслоения, надо во время выборов говорить именно об этом — а не Сирии или Крыме.
«Люди в России живут плохо, экономика работает несправедливо, так быть не должно» — оказалось, что можно выступать в поддержку бизнеса и конкуренции, политических и экономических свобод, не быть «коммунякой», короче — и при этом говорить такую простую и очевидную вещь.
Кампания Навального смогла выйти за пределы рамок искусственных «политических ниш» путинской России.
Всем этим мы с вами, друзья, должны гордиться. Каждый, кто раздал хотя бы 10 листовок, сагитировал трех знакомых или задонейтил 100 рублей внес свой вклад в то, что Россия очень сильно изменилась за этот удивительный год. Отлично получилось.
Давайте продолжать!
