27 марта — День театра. В этот день поздравляют актеров и режиссеров. За кадром остается публика, а ведь именно она определяет театральный процесс. В последнее время в театры хлынул новый зритель. И театры стали меняться, пытаясь наладить взаимоотношения с публикой. Что за зритель пришел в театральные залы? На какой компромисс идут художники, стараясь одновременно достичь успеха у публики, «сделать кассу» и решить свои творческие задачи? Какой «заказ» поступает театрам от зрителя? The New Times пригласил к разговору Юрия Любимова, Олега Табакова, Валерия Фокина, Александра Ширвиндта и Кирилла Серебренникова.
«Сегодня мы столкнулись с публикой, подобной той, что хлынула в театры после революции 1917 года».
Валерий Фокин
художественный руководитель Александринского театра в Петербурге и Центра имени Вс. Мейерхольда в Москве
Выбор темы очень правильный: сегодня проблема публики самая острая. Зритель влияет почти на все, что 
происходит в театре. Ведь в российском театре в последние годы произошла почти полная смена публики. Вся страна перешла на новые рельсы, идет смена мировоззрения в обществе, и было бы удивительно, если бы театральный зритель остался прежним.
Фактически мы имеем публику, подобную той, что заполнила театры после 1917 года. Тогда Станиславскому приходилось вывешивать объявления в Художественном театре: «Не входить после третьего звонка», «Не курить», «Не входить в верхней одежде». Так вот и мы столкнулись с публикой, подобной той, что хлынула в театры после революции. Я только два года назад добился того, чтобы в зал Александринского театра не входили с пепси-колой, с мороженым…
На протяжении 70 лет в нашей стране формировался особый зритель. Поход в театр в течение многих десятилетий для наших людей был ритуалом. Я помню, как моя мама говорила: «Как же я могу пойти в театр с работы, мне надо переодеться». Нужно было хорошо одеться, в антракте можно выпить чуть-чуть шампанского: на музыкальном спектакле можно позволить себе больше, на балетных или драматических постановках — поменьше.
Раньше нас, школьников, несколько раз в месяц всем классом водили в театр. Я тогда театр не любил, во время спектаклей хулиганил, и многие школьники вели себя не очень пристойно. Но нам с детства внушали, что драматический театр — это очень важно. И, как я сейчас понимаю, в Центральном детском театре, куда нас водили, играли совсем неплохие артисты — Валентина Сперантова, Олег Ефремов…
Таким образом, публика, сформированная театром, в свою очередь, формировала его своими ожиданиями, отношением к нему. А сейчас средний уровень публики рухнул. Вот вчера мне сказал один руководитель уважаемого театра: «Странная публика сегодня. Мы играем пошлейший антрепризный спектакль, но они видят телевизионные лица — и так принимают! Когда выходишь на поклоны, даже неудобно от их восторга. Но вдруг закрадывается мысль: «А может, то, что мы делаем, не так плохо?» Вот это самая коварная мысль.
Ведь в театр пришли люди, которые имеют деньги и хотят за них получить удовольствие, хотят, чтобы все было понятно и просто. В этом нет ничего предосудительного. В Петербург недавно приезжал спектакль Кирилла Серебренникова «Женитьба Фигаро» с Евгением Мироновым, Лией Ахеджаковой и Авангардом Леонтьевым. Билеты стоили 5 тысяч — и зал полон. Есть и молодежь. И я вижу, что эти люди не знают, что такое театр. Они идут на медийные лица. У них нет театральной культуры, они не способны отличить плохое от хорошего.
И нам негоже обвинять эту новую публику. Когда театральные деятели встречались с Владимиром Путиным, многие жаловались на нового зрителя, новую театральную ситуацию, причитали: «А вот раньше было...» Нам нужно наконец понять: этого «раньше» больше нет. Зачеркните и забудьте. В театр пришли нормальные, хорошие люди, которые пока не знают, что такое искусство театра, не имеют критериев для того, чтобы отличить искусство от подделки. Их вкус надо воспитывать. Вопрос — как?
Пару постперестроечных поколений мы уже упустили. Долгое время политическая жизнь была ярче и увлекательнее. Во время «митингового периода» театральные залы пустовали. Разве сравнится по силе воздействия расстрел Белого дома с любым театральным зрелищем?
Итак, политическая жизнь была очень яркой. К тому же появилась масса новых развлечений, сняли цензуру, в книжных магазинах стала продаваться запрещенная до этого момента литература. Театр попал в совершенно новую конкурентную среду.
Поэтому я думаю, что, условно говоря, мы должны начинать с нуля. Театрам нужно держать лицо. Другое дело, что многие театры уже не понимают, какое у них лицо. Но мы говорим о некой правильной ситуации.
Конечно, если бы я был руководителем другого театра, я бы говорил по-другому и задачи ставил другие. Но у национального театра — особые цели. В Александринском театре мне удалось поменять состав зрительного зала. Если раньше ходили люди малотеатральные — те, кто хотел переждать до отправления поезда с Московского вокзала, то сейчас пришла театральная публика. Вместе с ними пришли те, кто только начинает понимать, что такое театр. Ведь публика, даже самая непросвещенная, чувствует — заискивает театр перед ней или нет. На «Двойнике»1 я вижу, как некоторые люди первое время находятся в замешательстве, не понимая, что происходит на сцене. Но вскоре ритуальность атмосферы их затягивает на чувственном уровне. Кого-то, безусловно, не затягивает вообще. И тогда человек проводит время, пытаясь понять, как это нам удалось заглушить мобильные телефоны: некоторые зрители весь спектакль стараются куда-то дозвониться.
Я понял, что сидеть и охать: «Где молодежь?» — бесполезно. Молодежь должна понять, что в этом «прейскуранте» — ночной клуб, чипсы, кока-кола, кинозал — искусство театра занимает особое место. Нужно отучить их от привычки потреблять зрелища. Надо обучать молодежь, привлекать ее. Если мы будем ждать, ничего не будет. У Александринского театра сейчас создана совместная программа с университетом, с академией художеств, с целым рядом вузов. Молодые художники делают курсовые работы, дизайнеры предлагают варианты оформления спектаклей, студенты факультета журналистики пишут рецензии... Педагоги и студенты удивлены, многие говорят: «С нами ни один театр так не работал».
Но самое главное — делать хорошие детские спектакли. И тогда через десять лет мы получим другую аудиторию. Это кропотливая работа. А многие хотят быстро эту наивную публику сцапать, заставляя ее думать, что тот коммерческий продукт, который ей предлагается, и есть настоящий театр. Проблема усугубляется тем, что наши всемирно известные театры идут по коммерческому пути. Руководители театров с легендарным прошлым приглашают модных режиссеров, прекрасно понимая, что в художественном отношении их спектакли никакие. Но — зал, касса, о театре пишут… Художественный руководитель одного московского театра все время говорит про молодежь, про просвещение, но прекрасно понимает, что его театр — коммерческий.
Театр не должен пресмыкаться перед этой новой публикой, но не должен ее и презирать. И уж точно не превращать театр в фитнес-клуб, чем занимаются некоторые ультрамодные режиссеры. Разговаривая с новой публикой на ее языке, ты получаешь успех и кассу, но проигрываешь по гамбургскому счету.
_________________________________
1 «Двойник» — спектакль по повести Ф.М. Достоевского в постановке Валерия Фокина.