Бизнес-проект: национал-социализм.
Национализм и насилие, замешанное на межэтнической и/или межрелигиозной розни, феномен отнюдь не российский — мировой.
То затухающие, то вспыхивающие вновь конфликты в Северной Ирландии, Чаде, Ливане; вооруженные сепаратистские движения в Бирме, Бангладеш, Судане, Нигерии и на Филиппинах; войны между Сомали и Эфиопией, разделенный на греческую и турецкую части Кипр; массовые убийства в Индии и Пакистане, в Бурунди и Индонезии; использование войск против национальных меньшинств в Уганде, Сирии и Югославии времен Милошевича; сикхский терроризм — в Индии, баскский — в Испании, корсиканский — во Франции, палестинский — на Ближнем Востоке; насильственное выселение этнических китайцев из Вьетнама, араканских мусульман — из Бирмы, выходцев из Азии — из Уганды, бенинцев — с Берега Слоновой Кости и из Габона, русских — из Туркменистана и Чечни, сербов — из Хорватии и Боснии, албанцев — из Сербии, христианизация через изнасилование мусульманских женщин в Боснии; массовые волнения на этнической почве в Шри-Ланке, Заире, Гайане и Малайзии — перечень этот отнюдь не полон и фиксирует лишь наиболее кровавые, да и то не все события последних десятилетий.
В странах, где слабы демократические институты и гражданское общество, где неразвита или задавлена властями традиция отстаивать свои интересы через политические партии и представительные органы власти, людям свойственно объединяться по принципу близости крови или религии. Собственно, все национально-освободительные движения, порушившие колониальные системы после Второй мировой войны, строились именно на этом принципе («мы, индусы, против них, англичан») и лишь потом — там, где это дозволялось, — трансформировались в политические объединения, основанные уже на близости идей, взглядов, а не на зове крови. Там же, где свободные политические объединения не дозволялись в условиях авторитарных режимов, деление на своих и чужих — по форме носа, цвету кожи или принадлежности к племени — продолжалось и продолжается. Достаточно вспомнить партию тамилов в Шри-Ланке, отдельные торговые палаты (своя — для китайцев и своя — для малайцев) в Малайзии или этнические профсоюзы в Кении и Зимбабве.
Однако межстрановые исследования показывают: национализм как объединение людей на этнической почве сам по себе редко стреляет. В демократических странах он чаще ищет консенсус — путем референдума, как было с франкофонской провинцией Квебек в Канаде, или добиваясь особой организации высших органов власти, как в Бельгии, где не утихают трения между фламандцами и валлонцами. Даже в Северной Ирландии, где десятилетие проливали кровь католики и протестанты, а радикалы взрывали бомбы в центре Лондона, и те и другие в конечном итоге выбрали парламентские формы борьбы.
Иное дело, когда национализм начинает использоваться властной элитой — как инструмент управления или как средство, легитимизирующее передел собственности. Тогда национализм становится товаром, на который легко находится спрос. Он становится средством защиты власти — от недовольства бедных и отстаивающих их интересы сил. Не хватает лекарств для льготников — «виноваты евреи», чиновники украли деньги из дорожного фонда — «громить хачиков», растут цены на продукты (как естественное следствие перераспределения нефтяной ренты) — «очистить рынки от азербайджанцев», вспухают протестные настроения в обществе — «даешь «русский проект!», требуется забрать бизнес — «не допустим нерусь к нашим недрам». Вот тогда-то национализм в своих самых уродливых формах и выходит на улицы, в подворотни, в ночные электрички и вагоны метро. Вот тогда он и берет в руки кастеты, биты и в конце концов начинает стрелять.
Так и появляется бизнес-проект под названием «национал-социализм».
