В мае впервые на русском языке в издательстве «Колибри» выходит книга известного итальянского журналиста Энцо Бьяджи о Марчелло Мастроянни «Красивая жизнь», в которой звезда итальянского кино и легендарный сердцеед рассказывает автору о работе с Феллини и Антониони, романах с Фэй Данауэй и Катрин Денев и взаимоотношениях с дочерьми. У читателей The New Times есть возможность первыми познакомиться с книгой до того, как она выйдет в свет.
Несколько откровенных
— признаний —
для автобиографии
С Анной Марией Ферреро в фильме «Повесть о бедных влюбленных». 1954 |
С Анитой Экберг в фильме «Сладкая жизнь». 1959 |
С Катрин Денев. Спустя годы Катрин назвала Марчелло «самой большой любовью своей жизни», а он перед смертью пожелал видеть лишь их двоих — Катрин и дочь Кьяру |
1958: Характер Энрико Рода однажды спросил его:
— Чего вы боитесь больше всего на свете?
— Завтрашнего дня.
— Какое критическое суждение о вашей персоне вызвало у вас наибольшее раздражение?
— «Очаровательно развязный».
— Что отличает сегодняшних актеров от актеров прошлых лет?
— Автомобиль.
— Кто первый актер в истории?
— Адам, вынужденный исполнять роль жениха, мужа, отца и так далее.
1964: Уточняем
Из беседы с Артуро Лузини:
— Небольшое уточнение: буква «я» в слове «Мастроянни» произносится протяжно. В мире кинематографа меня считали жеманным, если не экзотическим типом, а я и не возражал.
— Вы самолюбивы?
— Пожалуй, не очень. Я не злодей, не подлец и доволен уже этим. Но мне бы хотелось стать более твердым, волевым. Меня всегда восхищали великие в других сферах — выдающиеся ученые, врачи, инженеры, адвокаты, архитекторы и так далее. В общем, я считаю себя робким и слабохарактерным. То, о чем я говорю, прямо подтверждает моя способность хорошо представлять на экране посредственных личностей — барона Чефалу в «Разводе по-итальянски», профессора Синигалья в «Товарищах», рефлексирующего интеллектуала в «Восьми с половиной». Как-то Микеланджело Антониони сказал мне, что пожелал бы своему злейшему врагу не смерти, но вынужденного безделья. И был совершенно прав.
— А что вы можете сказать о Софи Лорен? — Я знаком с Лорен и Понти, можно сказать, целую вечность и могу сказать, что чувствую по отношению к Софи восхищение и нежность. Это сущая правда: не больше и не меньше.
— Вы суеверны?
— Нет.
— И никогда к гадалке не ходили?
— Однажды меня затащили к Марианне Лайбл, актерской ясновидящей. Это было перед «Сладкой жизнью». Я по знаку зодиака Весы, и Марианна предсказала мне большой успех, но добавила, что в будущем меня не ждет никаких серьезных потрясений и изменений. Будто бы я не смогу их выдержать и еще меньше — их вызвать.
1967: Кто я такой
Из беседы с Льеттой Торнабуони: «Может быть, кино так прекрасно потому, что это сущий караван-сарай. Чего здесь только нет: чистокровные рысаки и змеи, львы и хорьки, тигры и тараканы. Однако обнаружить вдруг кучу тараканов не очень-то приятно. Мне от них плохо делается. Я не звезда. Я совершенно не хочу казаться кладезем талантов. Я никогда не делал ничего, чтобы кому-то понравиться. Я не нравлюсь самому себе и отношусь к своей работе в высшей степени критично. Мальчишкой я себе совершенно не нравился физически. Я хотел быть атлетически сложенным, сильным и мускулистым: в фашистской пионерии меня убедили, что настоящему мужчине подобает быть именно таким, а я был худышкой с впалой грудью и цыплячьими ножками. Я не красавец и никогда им не был. У меня совершенно не запоминающееся, дюжинное лицо, даже немного простонародное. А еще я недостаточно смел, все время озираюсь по сторонам в поисках западни и предпочитаю, чтобы важные решения принимали за меня другие. На самом деле я не просто ленив — я прямо-таки асоциален. Я не люблю командные игры — предпочитаю развлекаться самостоятельно. Я предпочитаю находиться в обществе знакомых мне людей, просто из эгоизма. Так удобней, я уже знаю, как с ними себя вести. Не люблю, когда меня с кем-то знакомят: вопервых, это утомительно, во-вторых, потом обязательно возникают какие-нибудь проблемы. Лучше уж просто пропустить такую возможность. Я квалифицированный строитель: вот что я должен был делать, и вот где мне следовало оставаться — на стройплощадке с каменщиками. Там по крайней мере не требуется быть яркой личностью, иметь индивидуальность».
1971: Против развода
С дочерью Кьярой. 1976 |
«Самое значительное событие с тех пор, как человек ступил на Луну». 1969 |
Из беседы с Орианой Фаллачи: «Во мне нет ни силы, ни решительности. Я «душка», а мужчина не должен быть «душкой». Однажды я летел в Канны на самолете, и мы попали в грозу. Каким-то образом мне удалось проспать всю дорогу: так солдат спит в окопе под грохот канонады. Это была единственная реальная опасность, когда-либо угрожавшая моей жизни, и слава богу, что больше мне ни разу не предоставлялся случай продемонстрировать свой героизм. Я никогда не служил в армии, никогда не воевал, не носил военную форму и даже в кино никогда не держал в руках оружие. Ко всему прочему, я и стрелять-то не умею. У меня нет никакого желания разводиться. Это все очень по-католически, я знаю, но я не говорю о браке как о таинстве, я говорю о разводе как о боли. Выкуриваю семьдесят сигарет в день, пью как лошадь. Это мне помогает. Притупляет чувства и вызывает хороший аппетит. Ем я жадно. И мои интересы никогда не были высокими. Они сводятся к автомобилям, к обуви, к одежде. Обожаю хорошую одежду, и у меня ее много. Я не слишком щедр. Делаю подарки только тем, кого люблю, и тем, кто любит меня. Женщинам — это правда — дарю иногда дом. Мой брат называет меня Gabetti Lover».
1975: Я не придурок
Из беседы с Джерманой Монтеверди: «Я читаю газеты, и когда я читаю о себе, прихожу в негодование. Речь идет словно о шимпанзе в клетке, вполне симпатичном с виду, но очень уж придурковатом. Так вот: я не придурок. Считаю себя, несмотря ни на что, хорошим отцом».
1994: Спасибо, жизнь
Из беседы с Аленом Эльканном: «Я очень благодарен жизни, она была щедра со мной. У меня была удача, любовь, успех, деньги. Я сорил ими и буду поступать так впредь. Будущее меня не заботит».
1996: Старость
Из беседы с Эудженио Скальфари: «Когда мы с дочерью в Париже переходим улицу, она держит меня за руку».
Марчелло
— не идет на войну —
Марчелло Мастроянни: 160 фильмов. Известен во всем мире как «латинский любовник». Это определение, данное ему американцами и определенным образом отметившее всю его жизнь, ему не нравится. «Есть землемеры, — говорит он, — у которых было больше приключений, чем у меня».
В небольшой комнатке в апартаментах во время одной из его гастрольных поездок мы провели много часов, беседуя о его прошлом. Он говорил с некоторой толикой бесстыдства, признаваясь порой в мальчишеских шалостях, но без построения какого-либо «списка побед».
Ему предложили даже воплотить старого Казанову: такова сила обаяния и напрашивающейся аналогии. По мнению специалистов, венецианский авантюрист имел в своем активе 116 женщин, хотя это ничто в сравнении с достижениями писателя Жоржа Сименона — бельгийца, на счету которого 500 полноценных романов и 10 тысяч разовых совокуплений, правда, с оговоркой, что 6 тысяч женщин из этого числа были «профессионалками».
«Неправда, — говорит Марчелло, — что я Казанова. Я интерпретировал этот образ в соответствии с замыслом Этторе Сколы, но ему уже стукнуло семьдесят, у него не держал мочевой пузырь и были другие возрастные проблемы. Так что вышел весьма симпатичный персонаж — полный меланхолии изза ностальгии по утраченной молодости и осознания невозможности найти свое место в меняющемся мире. Он тонко острил, и тот факт, что даже конюх позволяет себе ему грубить, приводил его в смятение».
Марчелло не нравится многое: почти все телепередачи, к примеру. В том числе — из-за вульгарности некоторых ведущих, вопящих и получающих за это миллиарды лир, или изза тех «выдающихся артистов», что рассказывают подробности своих любовных похождений. Правда, он пытается оправдать это нуждой в деньгах и страхом, что их забудут. «Я никогда не буду рассказывать, — говорит он, — о личных, интимных вещах».
Он ни о чем не сожалеет, но тоскует по прошлому, все более и более отдаленному. «Для счастья ничего не было нужно. Я постоянно мысленно возвращаюсь в те годы, когда самой большой, прямо-таки ребяческой радостью было возвращаться домой в два часа ночи, просидев после ужина четыре-пять часов с приятелями на каком-нибудь заборе, подначивая друг друга: «Кто лучше, француженка или испанка?» — совсем как в фильмах Феллини».
С Софи Лорен в фильме «Жена священника» |
У нас с Федерико Феллини много общего: мы одного поколения, и нас многое связывало. Это друг, который готов принять твою сторону и в огорчениях, и в спорах. Даже когда в молодости в кафе где-нибудь на отшибе мы обсуждали, какие девушки более эротичны — эпилированные или с волосатыми подмышками, нам удавалось прийти к компромиссу. По крайней мере зимой.
Да-да, мир изменился. И мы меняемся вместе с ним. «Мне, — признается Мастроянни, — грех жаловаться на судьбу. Всю свою жизнь я делал то, что хотел. Мне некого и не в чем упрекнуть. Возможно, я не иду в ногу со временем, но как это делается? Я оптимист по натуре — просто так легче жить».
Федерико уже как-то говорил, к чему, по его мнению, должен стремиться мужчина: «Не надо никому давать повод для слез». И конечно, все прятать под шутками. Мы ведь итальянцы.
Феллини явил миру нашу нищету и наше простодушие. В Казанове он увидел всего понемногу: большого ребенка; провинциального ковбоя; призрака, посланного нам в испытание, — из-за своего образа жизни; типичного представителя множества наших соотечественников — из-за «угодливости, инфантильной зависимости от властей, желания всегда искать помощи у женщины — матери, сестры, судьбы, колдуньи».
«Феллини, — говорит Мастроянни, — изменил ход моей карьеры, предложив мне возможность играть в более широком диапазоне. Тем не менее я не Казанова. Это легенда, не имеющая ко мне никакого отношения. И я не обольститель: в моем случае дорога всегда преодолевалась с двух сторон».
Жена Мастроянни однажды сказала: «Таков уж Марчелло: порхает туда-сюда безо всякой цели».
Но один мотив, мне кажется, у него все-таки есть: он всегда стремится ускользнуть, уйти. Его вдохновляют путешествия и заграница. Только ради этого он принимает порой странные предложения от никому не известных режиссеров. Всегда, по его словам, в предвкушении неожиданных впечатлений, которые, однако, не затрагивают чувств.
У меня множество знакомых, но немногим из них удается, как Марчелло, сохранять невероятную искренность и верность себе. Известность, которую принес успех, его смущает; все заработанное — как он уже признался — тут же тратится. Он любит жизнь и, хотя она полна самых разнообразных событий и переживаний, осознает, что дорога, которую ему еще предстоит пройти, не бесконечна...
Феллини рассказывает: «Нас познакомила Джульетта. Она рассказала мне о нем, потому что они играли вместе в театре. Однако роль, которую он исполнил в «Сладкой жизни», изначально предназначалась для другого актера. Де Лаурентис настаивал на кандидатуре Пола Ньюмена. Ньюмен, однако, уже был кинозвездой и казался бы неправдоподобным в образе репортера-провинциала, рыскающего вокруг виа Венето в компании дружков-фотографов.
Каким я представлял себе этого журналиста — амбициозного скептика и краснобая, способного найти выход из любого положения? Я просмотрел многих актеров, потом решил встретиться с Марчелло. Мы поехали покататься на машине и сразу же начали болтать, словно двое мальчишек. Рассказывали друг другу такие вещи, которые обычно поверяют только старым друзьям, и вскоре выяснилось, что мы с одинаковой злой иронией воспринимаем определенные ситуации и взаимоотношения. Так родился наш необыкновенный союз. Я заставил его сбросить десять килограммов веса (и это затем повторялось перед каждым новым фильмом) и сделал все, чтобы он выглядел как можно более нервным и беспокойным. Мы нарисовали ему фальшивые брови, припудрили лицо желтоватой пудрой, надели на него темные очки, черный костюм и галстук. Все эти наши маленькие ухищрения придавали ему легкую болезненность».
«Восемь с половиной». 1963 |
Федерико сидел на пляже, одетый, под зонтом, а чуть поодаль от него в тени другого зонта расположился Эннио Флайано. «А, Марчеллино, прекрасно, спасибо, что пришел. Мне надо снимать фильм для Де Лаурентиса, и он хочет Пола Ньюмена, но Пол такая важная персона, а мне нужно какоенибудь новое лицо».
Марчелло был готов на все, лишь бы работать с ним, даже на то, чтобы его загримировали под монстра. Но чтобы не выглядеть совсем уж дилетантом, он робко сказал, что, конечно, будет очень рад, но ему сначала хотелось бы узнать хотя бы в общих чертах, о чем будет фильм.
«Ну разумеется, — быстро ответил режиссер. — Эннио, принеси Марчеллино копию сценария, он хочет прочитать».
Флайано, вспоминает Мастроянни, поднялся, сходил за папкой и протянул ее. Но внутри ничего не было.
Точнее говоря, вместо сценария там был рисунок Федерико. На нем был изображен плывущий в воде мужчина с упирающимся в морское дно огромным членом, вокруг которого весело танцевали морские коньки и звезды, подобно девушкам из водного балета Эстер Вильямс.
«Я покраснел, побледнел, позеленел. Мне показалось, что надо мной издеваются, но потом все-таки выдавил из себя: «Да, интересно. Скажите только, когда и куда я должен явиться». С той поры он никогда больше не просил дать взглянуть ему на сценарий.