«Вся его жизнь — подвиг.
А подвиг ведет, к сожалению, к распятию…»
Народная артистка России
Лия Ахеджакова
Меня всегда убивало количество ненависти к нему. Даже когда он передал власть, даже тогда люди требовали суда над ним. Уже Путин был президентом, а они все рвались судить Бориса Николаевича, лишить его пенсии, привилегий. Мне кажется, что сейчас все эти люди должны бы прикусить язык. Таков наш менталитет — любить умеем только мертвых! Каждая ошибка стоила Борису Николаевичу инфаркта. А молодые реформаторы — Гайдар и Чубайс? Вместо того чтобы поклониться им в ноги, их проклинают, по сей день травят: а ведь они спасли страну от полного экономического краха.
Хроникальные кадры тех лет сейчас осмысливаются совершенно иначе, время изменило многие параметры. Россия еще будет гордиться Борисом Николаевичем, история разберется — что на самом деле сделал Ельцин для страны. Я даже с Петром Первым не хочу его сравнивать, как это делают многие. Развернуть страну от социализма хоть к какому-то капитализму, не допустить гражданской войны, не сажать, не казнить, не мстить... Какая парадоксальная личность: был гневен, но никогда не ругался матом. Хотя в самую крутую минуту, когда тебя разрывает на части, можно дать выхлоп — спасибо нашему русскому языку...
Он никогда не судил своих обидчиков: не закрывал средства массовой информации, не разгонял митинги. Оскорбляли его часто, без всяких оснований: вслух, по телевидению, по радио — везде судили. Когда после моего выступления во время путча приходили письма с обвинениями, что я расстреляла Белый дом, я просто заболевала, плакала. Мне писали: «Ты умрешь не своей смертью, сдохнешь под забором, будь проклята». По телевизору тогда говорили: «Ложитесь спать, пусть всем занимается ОМОН», а я сказала только эти слова: «Не спите, к утру коммунисты придут». Ведь эта сдыхающая власть цеплялась за жизнь, и мы бы там сейчас и были, в этом дерьме. Это была последняя надежда на свободу.
Борис Николаевич ведь мне звание вручал в Кремле. Он очень высокий, я ему чуть не по пояс. Так трогательно ко мне наклонился, согнулся пополам, нашел какие-то теплые слова… Я не знала, что говорить, или я из тех, кто должен получить звание и молча сесть… Напрочь забыла всю эту форму — когда идти, когда садиться, когда фотографироваться. Очень волновалась. Ельцин тогда еще награждал старых прославленных спортсменов. Одного из них привезли из больницы, он был на костылях, и его поддерживала женщина-врач. И когда назвали его имя, Борис Николаевич бросился к нему, поднял прямо как ребенка, забыл сразу весь протокол, так бережно поддерживал этого великого спортсмена и говорил какие-то нежные, непротокольные слова!
Теперь про Наину Иосифовну. Помню ее первый звонок. Я пришла со спектакля и долго не могла поставить машину. Все было занесено снегом, весь двор. Я взяла лопату и стала чистить место. Вхожу в дом, звонит, надрывается телефон. Какая-то женщина говорит: «Ну где же Вы?» Я говорю: «Снег чищу, а Вы кто»? Она: «Наина Иосифовна». Я не поняла: «Кто?» «Да Наина Иосифовна». Я говорю: «Меня разыгрывают, что ли?» Она сама мне позвонила домой, чтобы просто пригласить в гости! Тогда к нам приехал Клинтон с женой, и Наина Иосифовна организовала, как положено, девичник в Кремле. Тогда я впервые поразилась тому, какая она изумительная хозяйка, как удивительно сумела она все организовать. Ей легко далась непринужденность, теплая атмосфера, полное отсутствие официоза.
Помню, мы с ней схватились как-то по поводу НТВ. Обсуждали войну в Чечне. Она говорила, что НТВ часто показывает неправду, а мне казалось наоборот. Тогда мы были так очарованы свободой, казалось, что кончилось это болото и можно доверять политикам и средствам массовой информации. Я так верила в НТВ, в «Эхо Москвы»! Они были тогда, как сейчас ваш журнал, как «Новая газета». Поспорила с Наиной Иосифовной, говорила ей: «Нет, только НТВ говорит правду о войне в Чечне». Опять время расставило все точки над i, я обольщалась. А у нее была информация из первых рук.
У меня был юбилей. Борис Николаевич уже передал власть эту проклятую, которая, собственно, и стоила ему жизни. Он, уже как пенсионер, поехал с Наиной Иосифовной по приглашению Назарбаева отдыхать на озеро Иссык-Куль. И вдруг звонок! Первый раз в жизни я говорила с Борисом Николаевичем по телефону, он поздравлял меня с днем рождения. До сих пор не понимаю, чем я заслужила то, что он вспомнил обо мне, да еще так далеко от Москвы.
Уже забываются события и 91-го, и 93-го. Но что-то въелось в память. Тогда, в 91-м, я встретила у Белого дома какую-то женщину, которая сказала: «Я на ночь тут останусь, вдруг будут раненые, я медсестра. А дочка не знает, что я здесь. Не могли бы Вы ей позвонить, сообщить? Я утром приду». Я звоню. Там, слышно, много народу, какое-то веселье. Молодая женщина подходит к телефону. Говорю: «Ваша мама просила передать, что она будет всю ночь у Белого дома. Там понадобится ее помощь. В общем, вернется к утру». Молчание. И вдруг: «Ну мама, вечно отколет что-нибудь!» И бросила трубку. Я запомнила их на всю жизнь: и маму, и дочку.
Помню всеобщее ликование: Борис Николаевич вышел на балкон Белого дома. Огромная ликующая толпа. Как мы все ему верили!!! Мы шли и несли многокилометровое знамя России. Навстречу мне Явлинский, без всякой охраны. Раздавали «Независимую», никакого ОМОНа. Все были родные, знакомились, разговаривали друг с другом. Казалось, свобода — навсегда.
У Наины Иосифовны с детства были любимые артисты. Однажды она собрала у себя своих самых любимых артисток на обед. Я была среди них: Аросева, Пилявская, Быстрицкая, Волчек, Люба Соколова, Окуневская, Миронова, Шукшина. Ах, что это был за обед! И вот когда Пилявская болела, Наина Иосифовна приходила с едой, приносила лекарства. Борис Николаевич тоже очень любил актеров. Вспоминаю такой случай, к сожалению, мало приятный. Он пришел как-то в Дом кино на встречу с деятелями культуры. Что это было! Дом кино был окружен толпой, которая выкрикивала оскорбления в наш адрес и лично Ельцину. Уже в зале я сидела рядом с подругой и ее 10-летним сыном Ваней. Взволнованный Ваня говорит мне: «Ты представляешь, Лиля, меня эти тетки сейчас жидом назвали!» На сцене Нонна Мордюкова обратилась к Борису Николаевичу на своем необыкновенном платоновском языке. Она нашла слова дружбы, любви, извинения за неразумных, оболваненных... А в это время вокруг Дома кино бушевала толпа. Ярость, ненависть, зверство.
Они, видимо, думали, что Ельцин каменный. А ведь там билось такое горячее сердце. Сволочи! Чернь. Пушкин правильное слово нашел. Старинное русское слово — чернь. Какое же сердце выдержит, даже у такого гиганта. А гигант, оказывается, был ранимым, нежным человеком.
На свой юбилей Эльдар Александрович Рязанов позвал Ельциных. Мы там тоже были — подруги, я. Масса политиков, актеров, режиссеров. Борис Николаевич уже был не президент. Мы с подругами — Чуриковой, Будницкой подошли к ним. Как они были рады нам, рады нашей искренней к ним любви. Я так счастлива, что у меня была эта возможность — обнять этого человека, сказать ему какие-то добрые слова. Уже… можно было. Легче было, душевно легче. Даже любя и веря, болея душой, не побежишь целоваться к президенту и говорить ему теплые, нежные слова. Чаще всего это люди не успевают сделать. Любить умеем только мертвых.
И все-таки хватило ума у России попрощаться с ним, покаяться. Я поражена, честно говоря. Церемонию прощания показывали на Первом канале, который, мягко говоря, давно не вызывает доверия. Любую информацию с Первого канала нужно проверять, так как она всегда политкорректна. Всегда с допуском — что нам можно знать, а чего нельзя. А тут вдруг прорвало эту стену лжи и бессердечности. Сейчас я жду — будет ли этот народ ждать смерти Гайдара и Чубайса, чтобы воздать им по праву? Ничего, время и история воздадут!
Нет пророка в родном отечестве! Я просто рада, что с самого начала ему верила. Нам Бог послал Бориса Николаевича. Вся его жизнь — подвиг. А подвиг ведет, к сожалению, к распятию.
Материал подготовил
Олег Дусаев
