#Родное

#Только на сайте

25 мая исполнилось 60 лет поэту Игорю Иртеньеву

28.05.2007 | Шендерович Виктор | № 16 от 28 мая 2007 года

25 мая исполнилось 60 лет поэту Игорю Иртеньеву.


Игорю Иртеньеву на его шестидесятилетие

Иртеньич, напиши стишок,
Задай им жару, Моисеич!
Вломи козлам за третий срок,
За Третий Рим, за всю Расею.

Кто, как не ты, умел еще
В застоя гибельные годы
Пролезть центоном в мозжечок
Всему советскому народу?

C тех пор свободу возлюбя,
Доселе он, народ-страдалец,
С надеждой смотрит на тебя,
Так и не вынув с носа палец…

Поэт лирический, порви
Прелестной баркаролы ноты:
О Шиллере и о любви
Споешь потом. Нас ждут уроды!

Пускай течет не по усам
Густого текста мед пролитый:
Зюган, Рамзан ли или Сам —
Мочи их всех по алфавиту!

Скачи за ними по пятам
И по балде их лирой трахай!
Дави их дактилем, братан!
Засунь им в ж... амфибрахий!

Не дрейфь, поэт! Беды не трусь —
Лети, лучом добра пронизан…
За нас с тобой Святая Русь
И мировая закулиса.

25 мая 2007 года
Виктор Шендерович

В среду я звоню Игорю Иртеньеву. Иногда по праву старой дружбы я звоню ему и в другие дни недели, но в среду звоню обязательно: в этот день Игорь Моисеевич пишет стишок в мою программу. Программа называется «Итого», или «Бесплатный сыр», или «Плавленый сырок», она выходит на НТВ, или ТВС, или на радио «Эхо Москвы» (в зависимости от плана правительственных мероприятий по разгону свободных СМИ), но на качестве иртеньевского стиха это не отражается: он всегда точен, порой прекрасен, а иногда и могуч в придачу.

Помимо дисциплины и блестящей поэтической техники тут требуется то, что в старину называлось словом «содержание». Если, конечно, мы говорим о стихотворении, а не о сколоченной табуретке о четырех ногах одинакового размера.

Попытка расшифровать это пресловутое «содержание» приведет к череде банальностей — совершенно, однако, необходимых в мире, где прижилось словосочетание «типа как бы» перед любым существительным, включая слова «любовь» и «Родина».

Итак, немного спасительных банальностей. Поэту, во-первых, требуется твердо отличать добро от зла. Необходим темперамент — без силикона, свой собственный. Желателен интеллект; обязательна внутренняя честность — ее отсутствие зияет дырой посреди самых блестящих словесных игрищ. Еще нужен литературный талант, но за это не хвалят.

Настоящий поэт — не тот, кто знает, что такое «центон» и «амбивалентность»; настоящий поэт — тот, кто в подмосковной электричке поднимется против толпы скинхедов в защиту одинокого таджика. Именно это вполне поэтическое действие исполнил пару лет назад сегодняшний юбиляр.

Вместе с ним с лавочки на защиту таджика рванулся другой поэт — Вадим Семенович Жук (те, кто знает, как выглядят эти шестьдесят лет и пятьдесят два килограмма живого веса, должны понять ужас скинов).

Иртеньев и Жук погнали их из вагона, а одного даже догнали, скрутили и сдали недоумевающим ментам.

Два русских поэта — это страшная сила!

Но и один — немало.

Сегодня Игорю Иртеньеву шестьдесят; по меркам нашей молодости это возраст издания Полного собрания сочинений и получения звания Героя Социалистического Труда, но тут, как говорится, от винта. Степень его заслуг перед Отечеством останется покамест без нумерации, и Полного собрания, к счастью для Иртеньева, тоже издано не будет — фельетоны, писанные по молодости лет для «МК», не достанутся зоилам…

Не стоит отвлекаться на разбег.

А десятки стихов Иртеньева — «на случай» и вполне программные — стали и еще станут классикой. Собранные в книге и прочитанные подряд, они дают кумулятивный эффект, неожиданный, думаю, даже для давних поклонников Игоря Моисеевича.

За отдельными смешными и горькими текстами проступает завораживающий пейзаж. Это, как выясняется, стихи о Родине. Я бы рискнул назвать их патриотическими, если бы это слово не было так безнадежно замарано унылым камланием и тупой ксенофобией.

Любовь Иртеньева к России, прямо по Чаадаеву, — любовь с открытыми и очень зоркими глазами. И с потрясающим слухом к русскому языку — лучшему, что есть на этой земле.

Народ. Вход-выход
Игорь Иртеньев

Когда я вышел из народа,
Мне было двадцать с чем-то лет.
Оставлен напрочь без ухода,
Небрит, нечесан, неодет,
Я по стране родной скитался
Пешком, голодный и худой,
Сухою корочкой питался,
Сырою запивал водой.
Но годы шли, летели годы,
Короче, где-то через год,
Наевшись досыта свободы,
Решил я вновь войти в народ.
Ему я в пояс поклонился,
Как пионеры Ильичу:
«Прости, народ, я утомился
И снова быть в тебе хочу.
Прими меня в свои объятья,
Свои холщовые порты,
Готов за это целовать я
Тебя, куда укажешь ты.
Прости мне прежние метанья,
Мои рефлексии прости,
Прости фигурное катанье
На трудовом своем пути.
Ты дан навеки мне от Бога,
Ты мой навеки господин.
Таких, как я, довольно много,
Таких, как ты, — всего один.
Кто есть поэт? Невольник чести.
Кто есть народ? Герой труда.
Давай шагать с тобою вместе

По жизни раз и навсегда».
Так я стенал, исполнен муки,
В дорожной ползая пыли,
И, видно, пламенные звуки
Куда положено дошли.
Внезапно распахнулись двери
С табличкой «Enter», то есть «Вход»,
И я, глазам своим не веря,
Увидел собственно народ.
Он мне совсем не показался,
Хоть дело было ясным днем,
Он как-то сильно не вязался
С расхожим мнением о нем.
Он не был сущим и грядущим
В сиянье белоснежных крыл,
Зато он был довольно пьющим
И вороватым сильно был.
Я ослеплен был идеалом,
Я в облаках всю жизнь витал,
А он был занят черным налом
И Цицерона не читал.
Он не спешил в мои объятья,
И тут я понял, что народ
Есть виртуальное понятье,
Фантазии поэта плод.
И понял я, что мне природа
Его по-прежнему чужда,
И вновь я вышел из народа,
Чтоб не вернуться никогда.

1999


×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.