Раненые и медсестры в Фельдмаршальском зале Зимнего дворца, октябрь 1917 года. Фото: из архива Государственного Эрмитажа
Штурмовавшие стреляли из гаубиц по фактически безоружному дворцу: ведь с белыми полотнищами в руках Зимний дворец уже покинули казаки и ударницы женского батальона. Палить из пушек по нескольким десяткам мальчиков-юнкеров никакого смысла не имело. Скорее всего, то была психическая атака. В Смольном же в это время шел II Всероссийский съезд Советов. Пушки с Петропавловской крепости стреляли не в цитадель монархии, а по больничным палатам. Революционные отряды большевиков 25 октября 1917 года ворвались не во дворец, а в госпиталь для тяжелораненых — число лежачих здесь составляло в среднем 85–90%. И в Смольном, и на Дворцовой об этом отлично знали.
В течение многих десятилетий о госпитале, располагавшемся в Зимнем дворце и созданном по решению императора Николая II и его семьи, не было принято вспоминать. В изданиях по истории дворца о госпитале упоминали в лучшем случае одной строкой. Между тем в архиве Государственного Эрмитажа есть документальный фонд, позволивший восстановить историю госпиталя. Одно из наиболее ярких свидетельств тех дней — воспоминания бывшей медсестры госпиталя в Зимнем дворце Нины Галаниной, переданные в Эрмитаж в 1970-х годах (решение принять такой «крамольный » документ в музей потребовало от директора Бориса Пиотровского профессионального и гражданского мужества). Эти воспоминания резко отличаются не только от зазубренных в советское время идеологем о штурме, но и от растиражированных в последние полтора десятилетия мифов о едва ли не идиллической обстановке во дворце и на площади 25 октября 1917 года.
Не менее интересный документ — никогда не публиковавшиеся записки руководителя Петроградского Красного Креста, депутата IV Государственной думы и губернского предводителя дворянства Льва Зиновьева. Фрагменты этих записок, находящиеся в семейном архиве, публикуются с разрешения его внука, почетного консула Австралии в Санкт-Петербурге Себастьяна Зиновьева-Фицлайона. Мы привыкли смотреть на события «дней, которые потрясли мир» глазами тех, кто находился на Дворцовой площади и на набережной Невы. Публикуемые сегодня два уникальных документа дают возможность взглянуть на ситуацию изнутри — из Зимнего.
* * *
Из воспоминаний Нины Галаниной:
«День 25-го октября 1917 года был у меня выходным после ночного дежурства. Поспав немного, я отправилась ходить по центральным улицам Петрограда — смотрела и слушала. Было много необычного. На улицах кое-где раздавались выстрелы, и учреждения переставали работать. Упорно говорили о том, что мосты вот-вот будут разведены. На Дворцовом мосту выстраивались бойцы женского батальона.
…К ночи ружейная и пулеметная стрельба уже не прекращалась.
…Как только наступило утро 26/X, я… поспешила в город. Прежде всего мне хотелось попасть в госпиталь Зимнего дворца.
Пробраться туда оказалось не так легко: от Дворцового моста до Иорданского подъезда стояла тройная цепь красногвардейцев и матросов с винтовками наперевес. Они охраняли дворец и никого к нему не пропускали.
Через 1-ю цепь, объяснив, куда я иду, прошла сравнительно легко. Когда проходила вторую, меня задержали. Какой-то матрос зло крикнул товарищам: «Чего смотрите, не знаете, что Керенский переодет сестрой?» Потребовали документы. Я показала удостоверение, выданное на мое имя еще в феврале, с печатью госпиталя Зимнего дворца. Это помогло — меня пропустили. Что-то еще кричали вдогонку, но я не разобрала и шла дальше.
Третья цепь уже не задерживала.
Я вошла, как бывало сотни раз раньше, в Иорданский подъезд.
Там не было на месте привычного швейцара. У входа стоял матрос с надписью «Заря свободы» на бескозырке. Он разрешил мне войти.
Первое, что бросилось в глаза и поразило, — это огромное количество оружия. Вся галерея от вестибюля до Главной лестницы была завалена им и походила на арсенал. По всем помещениям ходили вооруженные матросы и красногвардейцы.
В госпитале, где был всегда такой образцовый порядок и тишина, где было известно, на каком месте какой стул должен стоять, все перевернуто, все вверх дном. И всюду — вооруженные люди.
Старшая сестра сидела под арестом: ее караулили два матроса».
Одно из помещений Зимнего дворца после штурма, конец октября 1917 года. Фото: из архива Государственного Эрмитажа
* * *
Из записок Льва Зиновьева:
«Восстание разразилось 7-го ноября нового стиля.
Я, как всегда, утром отправился в свое Управление Красного Креста (располагалось на Инженерной ул., 4, в пяти минутах ходьбы от Невского проспекта и в двадцати — от Дворцовой площади. — Ю. К.).
Около 11 часов утра… против окон нашего Управления вдруг как-то неожиданно появились вооруженные ружьями рабочие вперемешку с матросами. Началась перестрелка — они стреляли по направлению к Невскому проспекту, но противника их не было видно. Недалеко… начали стрелять пулеметы.
Несколько пуль попало к нам в окна. Одна случайная пуля, разбив окно, оторвала ухо одной бедной девушке, нашей машинистке. В амбулаторию, находившуюся тут же в здании нашего Управления, стали приносить раненых и убитых.
Принесли убитого хозяина соседней лавочки, торговавшей канцелярскими принадлежностями, с которым я часа два перед тем, идя в Управление, обменялся несколькими словами. Он был уже без пиджака и без сапог, их кто-то уже успел стащить.
Стрельба эта продолжалась часа два, и потом все затихло, стрелявшие рабочие и матросы куда-то исчезли.
Но скоро стали получаться сведения, что восстание всюду было успешно, телефонная станция, водопровод, станции железных дорог и другие важные пункты города были уже в руках большевиков и весь Петербургский гарнизон к ним присоединился.
Дворец со всех сторон был окружен большевиками, солдатами и матросами.
Когда вечером, часов около 6-ти, я шел домой, в той части города, через которую мне надо было проходить, все было тихо и спокойно, улицы были пустые, движения никакого не было, даже пешеходов я не встретил.
Дом, в котором мы жили, был совсем близко от Зимнего дворца — минут пять ходьбы, не больше… Вечером, после обеда около Зимнего дворца началась оживленная стрельба, сначала только ружейная, потом к ней присоединился треск пулеметов.
…Часам к 3-м утра все затихло.
Рано утром, часов в шесть, мне сообщили из моего Управления Красного Креста, что Зимний дворец взят большевиками и что сестры милосердия нашего лазарета, находившиеся во дворце, арестованы.
Наскоро одевшись, я сразу отправился в Зимний дворец.
Меня впустили сразу, без всяких затруднений, никто даже и не спросил, зачем я приехал. Внутри дворец был мало похож на то, что я привык там видеть.
Все было в беспорядке, мебель сломана и перевернута, все носило явный след только что окончившейся борьбы. Всюду были разбросаны ружья, пустые патроны, в большой передней и на лестнице лежали тела убитых солдат и юнкеров, кое-где лежали и раненые, которых не успели еще унести в лазарет.
Я долго ходил по так хорошо знакомым мне залам Зимнего дворца, стараясь найти начальника солдат, захвативших дворец. Малахитовая зала, где обычно императрица принимала представлявшихся ей, — была вся как снегом покрыта разорванными бумажками. Это были остатки архива Временного Правительства, уничтоженного перед тем, что дворец был захвачен.
В лазарете мне сказали, что сестры милосердия были арестованы за то, что они скрывали и помогали скрываться юнкерам, защищавшим дворец. Обвинение это было совершенно верное. Многие юнкера перед самым концом борьбы бросились в лазарет, прося сестер милосердия спасти их, — очевидно, сестры помогали им скрываться, и благодаря этому действительно многим из них удалось спастись.
После долгих поисков мне удалось добиться, кто был теперь комендантом дворца, и меня провели к нему. Он был молодой офицер гвардейского Московского пехотного полка… Я объяснил ему, в чем дело, сказал, что в лазарете лежат около 100 раненых солдат и что сестры милосердия необходимы для ухода за ними. Он сразу же приказал их освободить под мою расписку, что они не уедут из Петербурга до суда над ними. Этим дело и кончилось, никакого суда над сестрами никогда не было, и никто их больше не беспокоил, в то время у большевиков были более серьезные заботы».
Госпиталь в Зимнем дворце был открыт в 1915 году для солдат Первой мировой войны. Под госпитальные палаты отводились Аванзал, Восточная галерея, большая часть Фельдмаршальского зала, Гербовый, Пикетный и Александровский залы, а также Николаевский зал, вмещавший двести кроватей. Петровский зал превратили в палату для раненых, перенесших особо тяжелые операции. Часть Фельдмаршальского зала заняли перевязочной, вторая перевязочная и операционная располагались в Колонном зале. Галерея 1812 года служила для хранения белья, а в той ее части, где висел портрет Александра I, разместили рентгеновский кабинет.
Впервые опубликовано в NT № 39 от 5 ноября 2007 года.