Фото: gk170.ru
500-летие Реформации пришлось на один год со столетней годовщиной Октябрьской революции. Реформация тоже была своего рода революцией — именно так охарактеризовал ее непопулярный ныне Карл Маркс («Революция началась в голове монаха»), поскольку перемены в религиозной, политической, научной и культурной сферах, спровоцированные ею, и правда были революционными.
31 октября 1517 года монах и доктор богословия Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге свои 95 тезисов, в которых раскритиковал практику продажи индульгенций и сопутствующие ей злоупотребления со стороны католического клира. Несмотря на реверансы в адрес Папы Римского, Лютер был отлучен от церкви, но благодаря покровительству местного германского князя смог не только избежать наказания, но и призвал к реформированию Церкви под лозунгами: «Sola Scriptura» («Только Писание»), «Sola fide» («Только вера»), «Sola Gracia» («Только милость»), «Solus Christus» («Только Христос»). Спустя 500 лет протестантизм является второй по величине христианской конфессией и насчитывает около 900 миллионов последователей.
«Библия живая – она говорит со мной»
Несмотря на то, что слово «реформа» ассоциируется с чем-то новым, религиозные реформаторы обычно призывают вернуться к хорошо забытому старому — к религиозным истокам. Эта незамутненная истинная религия, как было очевидно отцам Реформации — Лютеру в Германии, Цвингли и Кальвину в Швейцарии, — содержится в христианском Священном Писании — Библии. Именно она и была положена в основу реформационных преобразований. Заметим, что самостоятельное чтение Библии мирянами как в западной, так и в восточной христианской традиции, не поощрялось — слишком разительным был контраст между евангельскими текстами и церковными реалиями. Вокруг Писания была сооружена ограда в виде Священного Предания — огромного корпуса богословской литературы, адаптирующей евангельскую весть к изменившимся историческим обстоятельствам. Дело в том, что учение Иисуса Христа имело ярко выраженный эсхатологический характер, что во многом объясняет радикализм его требований: «Не собирайте себе сокровищ на земле <…>, но собирайте себе сокровища на небе» (Евангелие от Матфея 6, 19–20); «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» (там же 6, 25). Ожидания Царства Божия спустя некоторое время становились все менее напряженными — его наступление было отложено на неопределенный срок, а радикализм требований основателя христианства смягчен посредством богословских спекуляций и сложных догматических конструкций.
Реформаторы радикально изменили взгляд на Библию — только ею отныне поверялась истинность чего-либо
Католики считали Писание истинным, потому что так учило Предание. «Я не поверил бы Евангелию, если бы этому меня не научила Церковь», — писал Святой Августин. Реформаторы радикально изменили взгляд на Библию — только ею отныне поверялась истинность чего-либо. Опираясь на Писание, Лютер отверг церковную иерархию, провозгласив принцип всеобщего священства; утверждал, что оправдание даруется богом не за «добрые дела», а по благодати. Авторитет церковного Предания был решительно отвергнут, также, как и чей бы то ни было авторитет в истолковании Писания. Когда Лютеру задавали вопрос, почему истина Писания открылась именно ему, а не прославленным святым или Папе, он отвечал: «Если бог говорил через осла против пророка (имея в виду библейского Валаама), то почему он не может говорить через благочестивого человека против Папы?»
Провозглашение Писания «мерилом всех вещей» повлекло за собой необходимость сделать его доступным для всех желающих — перефразируя известный афоризм, каждая кухарка должна читать и толковать Библию. Для этого было необходимо перевести ее на немецкий и другие национальные языки, печатать большими тиражами, а также учить людей грамоте. Это дало толчок развитию культур на национальных языках, а также повысило их престиж — ведь прежде литературным и научным языком западного христианского мира была латынь.
Однако, сделав Библию общедоступной, реформаторы неожиданно для самих себя открыли ящик Пандоры или, по меткому выражению английского историка Кристофера Хилла, «сундук, из которого можно было вынуть все что угодно». Разрушив старую церковную ограду вокруг Библии, реформаторы не воздвигли новую — ни Лютер, ни Кальвин не обладали абсолютной монополией на истолкование Писания. Уже при их жизни появились религиозные группы, обнаружившие в Библии истины, «упущенные» их предшественниками. В настоящее время существуют десятки протестантских деноминаций, расходящихся между собой по тем или иным догматическим вопросам.
Реформационной идеологии были не чужды многочисленные парадоксы. Так, утверждая абсолютную трансцендентность Бога, невозможность постичь Его слово посредством разума, который по Лютеру «враг веры» и даже «шлюха дьявола», реформаторы и их последователи практиковали «разумный» подход к библейским текстам. Библия ведь создавалась людьми, а люди могут ошибаться — выяснить истину можно путем тщательного анализа и сравнения разных текстов. Тем самым были заложены основы библейской критики: научная библеистика зародилась именно в лоне протестантизма. Реформация дала толчок развитию науки — ее сторонников не пугали расхождения в «научной» и библейской картинах мира. «Те, кто писал Библию, могли быть невежественными людьми, но астрономия доказывает существование Бога и Провидения и подтверждает истинность Библии», — писал английский священник Джон Уилкинс.
Протестантская этика, под которой подразумевается добросовестное отношение к труду, а также личная ответственность и дисциплина, стала одним из краеугольных камней капитализма
«Все работы хороши…»
Учение о спасении по благодати, а не за «заслуги» обесценило институт монашества — шансов на спасение у монаха стало не больше, чем у кузнеца. Одновременно «профанные» профессии неожиданно приобретали сакральный смысл: долг каждого человека — усердно служить Богу на том месте, куда он «призван». Пасторы, пришедшие на смену священникам, в этом смысле ничем не отличаются от простых смертных, они такие же наемные работники, как многие другие.
Что касается богачей, то для них богатство — это своего рода испытание. Гедонизм для реформаторов был абсолютно неприемлем — они проповедовали мирской аскетизм. Честно заработанные деньги были свидетельством добросовестного служения Богу, однако тратить их на роскошь, с точки зрения протестантской этики, нельзя. По мнению немецкого социолога Макса Вебера, эта дилемма, точнее, выход из нее, стала одним из важных факторов зарождения капитализма — деньги не тратили на удовольствия, а вкладывали в дело, что привело к заметному экономическому скачку. «Протестанты проявляли специфическую склонность к экономическому рационализму, — писал Вебер в книге «Протестанская этика и дух капитализма», — которую католики не обнаруживали». Именно протестантская этика — под которой подразумевается добросовестное отношение к труду и предпринимательской деятельности, а также личная ответственность и дисциплина, — по мнению Вебера, стала одним из краеугольных камней капитализма и во многом определила развитие Европы и Америки.
Однако было бы заблуждением считать, что добросовестное исполнение своих обязанностей и мирской аскетизм гарантируют христианину спасение. Очередной парадокс протестантской (в данном случае — кальвинистской) доктрины заключается в том, что каждый человек предопределен к спасению или гибели до своего рождения. Казалось бы, такое «опасное» учение должно было скорее вызвать апатию, чем стимулировать к добросовестному труду — ведь повлиять на свою судьбу невозможно. Но — очередной парадокс — Кальвин утверждал, что только через самоотверженное «профессиональное» служение христианин может обрести уверенность в своей избранности, и это было достаточным стимулом для активной жизненной позиции.
Свобода в интерпретации Библии и свобода проповеди имели следствием свободу слова и свободу печати, а децентрализация церковных институтов — утверждение демократии и республиканского строя
Еще одним следствием Реформации стало формирование демократических политических институтов. И хотя нельзя прямо указать на одну протестантскую доктрину, приведшую к их возникновению, они логически вытекают из признания равенства всех людей перед Богом в деле спасения («по благодати»). Свобода в интерпретации Библии и свобода проповеди, к которой призывали реформаторы, имели следствием свободу слова и свободу печати, а децентрализация церковных институтов — утверждение принципов демократии и республиканского строя, уравнивание в гражданских правах представителей разных религиозных групп. Показательный пример: в романе английской писательницы Джордж Элиот «Мельница на Флоссе» (1860), действие которого приходится на 30-е годы XIX века, упоминается протестантский священник, который в ходе дискуссий об уравнивании в правах католиков с протестантами «с пламенной верой и большой тонкостью доказывал, что, с одной стороны, католикам должно иметь политические права, с другой — им должно гореть в геенне огненной».
Русские «лютеры и кальвины»
Россию реформационные преобразования в какой-то степени коснулись лишь при Петре I. Его церковная реформа — упразднение патриаршества и создание особого светского органа церковного управления (Синода), а также озабоченность религиозной грамотностью населения — стали попыткой «пересадить» на русскую почву опыт протестантских стран. В XVIII веке в России появляются свои «лютеры и кальвины» — религиозные вольнодумцы, которые, как и их западноевропейские предшественники, обратились к чтению Библии и увидели, что актуальная церковная действительность ей вопиюще противоречит. Позднее появились религиозные движения (молокане, духоборы), утверждавшие принципы, весьма схожие с теми, что провозглашали немецкие реформаторы: отказ от церковных институтов и практик, возвращение к евангельским временам, трудовая этика, сакрализующая повседневную работу. Прямого влияния на возникновение этих движений со стороны приехавших в Россию при Петре протестантов, по-видимому, не было — это типологическое сходство объясняется общим источником, из которого западные и русские «протестанты» черпали свое вдохновение. Однако в отличие от Западной Европы, влияние последних в России было весьма ограничено — их преследовали, ссылая в отдаленные регионы — Сибирь и Закавказье, стремясь максимально ограничить их миссионерскую активность.
Западноевропейский протестантизм (баптизм и евангельское христианство) начал распространяться среди русского населения с середины XIX века. В начале ХХ века к ним прибавились пятидесятники и адвентисты седьмого дня. В настоящее время точная численность протестантов в России неизвестна, но предположительно, около 3 миллионов. Большинство из них составляют пятидесятники, затем баптисты, лютеране и адвентисты седьмого дня.