На месте теракта в Стокгольме, 7 апреля 2017 года. Фото: ya62.ru
Хроника нескольких дней: 28 сентября, Москва: неизвестный мужчина наносит удары предметом, похожим на нож, двум прохожим — пострадавшие госпитализированы; 1 октября, Марсель (Франция): на городском вокзале неизвестный наносит холодным оружием смертельные ранения двум девушкам; 1 октября, Эдмонтон (Канада): неизвестный въезжает на автомобиле в группу пешеходов, после чего нападает с ножом на офицера полиции — 5 человек пострадали... 4 октября директор ФСБ РФ Александр Бортников заявляет об озабоченности спецслужб новой опасной тенденцией — «автономным джихадом». Местом преступления, где оружием убийства были ножи и «джихад-мобили», на полном ходу врезающиеся в ничего не подозревающих людей, уже успели стать Сургут (Ханты-Мансийский АО, РФ) и финский Турку, Лондон и Флинт (штат Мичиган, США), Париж, Гамбург, Стокгольм...
Как противостоять террористам-одиночками, трактующими каноны ислама как месть «кяфирам»-неверным, способна ли на них повлиять умма* — за ответом The New Times на этот раз обратился не к экспертам по антитеррору, а к исламоведам. Собеседники журнала — профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге (ЕУСПб) Альфрид Бустанов, профессор, главный редактор международного журнала Manuscripta Orientalia Ефим Резван и научный сотрудник Амстердамского университета (Нидерланды) Данис Гараев.
МЕТОДЫ СЛЕЖКИ
NT: Международному терроризму в лице так называемого «Исламского государства»** в последнее время нанесен чувствительный удар в Сирии и Ираке. В ответ на смену призывам отправляться в места боевых действий на войну с неверными пришли точечные удары и показательные акции со стороны адептов ИГ** непосредственно в местах их проживания. О чем это говорит? Что с этим делать? И можно ли сделать что-то вообще?
Ефим Резван: На самом деле, смена тактики террора, вот этот «переход на ножи», свидетельствует о том, что спецслужбы действительно прилагают колоссальные усилия, чтобы снизить оборот взрывчатых веществ. И даже если эти взрывные устройства доморощенные террористы научились делать из производных подручных средств, оборот этих средств явно усложнился. Что террористам остается? Давить машинами и резать ножами.
Но вы правы: тенденция к смене тактики терроризма прослеживается четкая, и сделать тут сейчас, на самом деле, можно не очень много — хотим мы того или не хотим, нам придется жить в этом мире и дальше. Единственная возможность отслеживать тех, кто кажется потенциально опасным, — это отслеживать их по Сети. Эти люди ежедневно заходят на какие-то сайты, вступают в переписку, получают регулярную информацию. Но с другой стороны, Сеть, если спецслужбы возьмут такой метод слежки за террористами за основу, вскоре может перестать быть анонимным пространством. А вот этого я тоже боюсь.
Вот, совсем недавно довольно серьезный шаг в этом направлении сделал Китай — там теперь нельзя оставить никаких комментариев, полностью не авторизовавшись.
Тем не менее, я уверен, появление «автономного терроризма» — производное от сетевых технологий. А значит и борьба с ним лежит ровно в той же области. Так что, повторюсь, главная задача для правоохранительных органов — внимательно отслеживать в Сети тех, кто интересуется радикальными направлениями ислама.
ЕФИМ РЕЗВАН: «ЕДИНСТВЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ОТСЛЕЖИВАТЬ ТЕХ, КТО КАЖЕТСЯ ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫМ, — ЭТО ОТСЛЕЖИВАТЬ ИХ ПО СЕТИ»
NT: Кстати, а насколько широко ИГ** удалось распространить свои идеи среди молодых мусульман в РФ, учитывая, что недавно запущен сайт ИГ** на русском языке?
Данис Гараев: Ну вот 19 августа случилась, как вы помните, резня в Сургуте, которую устроил 19-летний Артур Гаджиев. Эта история говорит о том, что мы имеем дело с системной проблемой. Те, кто захочет совершить такого рода преступление, могут это сделать независимо от того, есть или нет у представителей ИГИЛ** сайт на русском языке. Ведь российские и мировые СМИ буквально переполнены информацией о том, как, по какому сценарию совершать такого рода теракты.
NT: Ответственность за все случаи «автономного джихада» взяло на себя ИГ**. Насколько скоординированы были эти акции?
Гараев: Нет веских оснований считать, что здесь все происходит по команде. Скорее это проявление инициативы снизу — вначале радикализированная молодежь сама ищет способы присоединиться к ИГ**, а уже на следующем этапе может последовать организационная или консультационная работа со стороны представителей этой организации.
Ведь ИГ** это уже такой бриколаж, который случайно собран из различных кусков. Для кого-то это может быть контр-культурным восстанием мигранта из городских окраин, а для кого-то — националистический порыв против политики западных держав на Ближнем Востоке. Стратегии и мотивации террористов могут быть самыми разными.
ЧТО МОЖЕТ УММА
NT: А могут ли традиционные исламские институции как-то повлиять на настроения молодых и агрессивных людей? Ведь мнение уммы для них, наверное, что-то значит? Ну, по логике должно значить?
Резван: Понимаете, ситуация выходит из под контроля не только потому, что СМИ постоянно транслируют рассказы о «подвигах» террористов, но и в силу кризиса идеологии: если раньше светлое будущее связывали с идеями марксизма, то сейчас — главным образом с религиозными устремлениями. Да, умма, традиционное сообщество, заинтересовано, чтобы в религиозной, национальной среде не было эксцессов, но рассчитывать, что умма может все разом изменить, нельзя. Тем более что и традиции в исламе разные — в Индонезии, например, матриархат, и там женщины решают все основные вопросы жизни общества.
Гараев: Да и кто вообще сказал, что радикал-исламисты когда-либо считались с мнением уммы? И на каком основании мы должны считать, что любой человек, который называет себя мусульманином уже должен быть под контролем каких-то исламских институтов?
Если мы посмотрим на биографии террористов, то увидим: многие из них, мягко говоря, не придерживаются исламских норм поведения. Например, тунисец Анис Амри, совершивший в декабре 2016 года наезд на пешеходов в Берлине, был известен немецкой полиции как торговец наркотиками, к тому же и сам неоднократно употреблял экстази и кокаин. Cовершивший теракт в Ницце в июле того же года Мохамед Лауэж-Булель пил спиртное и тоже принимал наркотики. А вспомним террористическую атаку на Париж в ноябре 2015-го. Ее участниками были владельцы бара из пригорода Брюсселя, который за 2 недели до трагических событий в Париже был закрыт, — полиция обнаружила, что там ведется торговля наркотиками.
Когда мы говорим о так называемом джихадизме, вовсе не обязательно речь идет об исламе. Никого не должно смущать, что люди, объявившие себя сторонникам ИГ** и совершившие теракты, несмотря на существующий в исламе запрет, торговали наркотиками и употребляли спиртное. И поэтому я вправе задать встречный вопрос: а как в такой ситуации исламские институты могут влиять на мусульман, путь которых от торговцев наркотиками до террористов занимает порой совсем короткий промежуток времени? Тем более что в этот короткий промежуток времени они могут вообще никак не пересекаться с какими-либо официальными структурами.
ДАНИС ГАРАЕВ: «Если мы посмотрим на биографии террористов, то увидим: многие из них, мягко говоря, не придерживаются исламских норм поведения»
Альфрид Бустанов: Если же все-таки говорить о традиционных исламских институтах, то они зачастую оказываются беспомощными. Да, проводятся пятничные проповеди, проходят конференции с участием уважаемых религиозных деятелей. Но на сегодняшний день это все абсолютно не эффективно. Проповедь имама в мечети чаще всего мало кто слушает. Конференции проводятся для того, чтобы освоить деньги. Эффективность фетв*** не в политическом, а в идеологическом плане тоже очень низка.
Сейчас молодые люди, которые интересуются исламом, предоставлены либо сами себе и диалогу с интернетом, либо многочисленным каналам современных средств связи — начиная с Telegram и так далее… А там выбор информации — бесконечен. Особенно, если человек знает больше одного языка. Ведь, к примеру, сейчас очень много информации на английском. Социальная неустроенность, настрой в медийном пространстве, которое любое событие в мире связывает с заговором исламистов, а также — беспомощность традиционных институтов перед лицом современных политтехнологий — вот, я бы сказал, важнейшие факторы, затрудняющие реальную борьбу с радикализмом.
альфрид бустанов: «Проповедь имама в мечети чаще всего мало кто слушает. Конференции проводятся для того, чтобы освоить деньги»
Гараев: Значение традиционных мусульманских институтов в профилактике экстремизма преувеличивать не стоит. Например, Сирия и Египет — это очаги того, что принято называть традиционным исламом, мировые его центры. Однако это не спасло их от экстремизма. К слову, и в России регионом, который стал горячей точкой, является Северный Кавказ, то есть место, где мусульманская традиция и традиционные мусульманские институты в виде суфийских братств выжили даже в советское время.
С другой стороны, не менее важным поставщиком боевиков и террористов являются регионы мира, которые можно назвать высоко секуляризированными, — Европа и Центральная Россия.
Российские муфтияты очень плотно сотрудничают со спецслужбами и антитеррористическими подразделениями. Другой вопрос — насколько они плотно сотрудничают с так называемой мусульманской улицей? С низовыми мусульманскими движениями?
Кстати, о степени авторитетности исламских институтов говорит недавний митинг мусульман Москвы, посвященный событиям в Мьянме, — тысячи мусульман вышли на улицы и критиковали в том числе российских муфтиев. Муфтияты же просто самоустранились.
Источник: ru.wikipedia.org
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ
NT: Предположим, спецслужбы усилят в Сети слежку за адептами радикал-исламизма? И что — произойдет коренное улучшение ситуации?
Резван: Когда мы говорим о борьбе с сетевыми технологиями террора, то имеем в виду борьбу не с причинами его, а с последствиями. Надежд на то, что ситуация в ближайшее время кардинально улучшится, нет почти никаких. Потому что причины терроризма — не в Сети. Они — в другом. В исламском мире все постоянно меняется. Смотрите, вроде бы пошла на спад «арабская весна», а между тем сейчас в Марокко, которое всегда считалось стабильным и спокойным государством, потихоньку набирает обороты тот же самый маховик, и эту страну ждут непростые времена. А ведь причины, по которым этот маховик раскручивается, — они те же самые: молодые люди не имеют возможности получить образование, профессию, найти работу и реализовать себя и так далее. То есть причины терроризма в любом случае носят социально-экономический характер. А мы боремся со следствием.
Бустанов: Когда поднимается тема так называемого исламского радикализма, сразу хочется спросить: а кто сказал, что это вопрос к исламоведам? На самом-то деле мы здесь в первую очередь имеем дело с социальными проблемами, а не религиозным фанатизмом. Но стоит этой теме попасть в медийное пространство, как она моментально окрашивается в соответствующие цвета — и уже в массовом сознании тема терроризма связывается с исламом, с толпами людей возле мечетей, с мигрантами, с агрессивными мужчинами с черными бородами. Примеров тому не счесть. И эта картинка за последние лет 20 плотно въелась в информационное поле и сознание людей.
Не нужно делать из мусульман, из трудовых мигрантов монстров, которые непременно несут с собой угрозу терроризма. Тем более в нашей стране, где ислам — часть российской культуры, где существуют многовековые традиции совместного сосуществования ислама и христианства. Если мы везде говорим об исламской угрозе, то режем по живому, по самым основам государственности.
«Вроде бы пошла на спад «арабская весна», а между тем сейчас в Марокко, которое всегда считалось стабильным и спокойным государством, потихоньку набирает обороты тот же самый маховик, и эту страну ждут непростые времена»
Гараев: Ключевой вопрос «что делать с терроризмом» — он на самом деле непосредственно касается темы популярности насилия в целом. Ну вот возьмите эти истории с регулярными взрывами насилия в американских школах, когда сорвавшийся школьник с оружием в руках врывается в класс и убивает одноклассников и учителей. Как это можно остановить? Так и подмывает сказать: да никак. Но если ничего не делать, то ситуация только усугубится.
Пока бы я предложил масс-медиа перестать, хоть и косвенно, но героизировать террористов, смакуя каждый эпизод их атак. Приглядитесь: ведь так оно и есть! Теракты становятся яркими медийными историями, практически красочными боевиками, в которых некоему неизвестному маргиналу с окраины хочется принять участие. В СМИ же он фактически получает сценарий того, как ему действовать.
От редакции. С 1970 по 2015 год, cогласно данным Global Terrorism Database, в Европе было совершено 12 593 теракта, из них исламистских — всего 54 (менее 0,5%). При этом жертвами именно исламистских терактов стали за указанный период времени 5380 человек — 5,6% от общего числа погибших. То, что именно от рук исламистов гибнет наибольшее количество людей, ставших жертвами терактов, со всей очевидностью проявилось в последние два-три года, когда теракты стали совершать главным образом адепты так называемого «Исламского государства»**. Так, в 2016 году в Европе от рук террористов погибли 142 человека, из них 135 стали жертвами исламистов. Годом ранее, в 2015-м, только в результате теракта в Париже погибли 130 человек. Теракты 2017 года показывают: в терактах теперь реже используются взрывчатка и огнестрельное оружие, но зато происходить они стали значительно чаще. И как минимум число раненых в результате терактов, особенно — наездов автомобилей, вполне сопоставимо с прошлыми годами, когда приоритет был у «пояса шахида», начиненного взрывчаткой.
Эксперты-исламоведы, если суммировать итоги дискуссии, указывают: надеяться на то, что сторонников «автономного джихада» образумит умма, бессмысленно — те живут в своем понятийном поле. С другой стороны, предлагаются меры, способные сегодня стать как минимум профилактикой терроризма, это — усиление контроля за адептами радикального ислама в Сети и фактологически более скупая и сдержанная подача информации о терактах в масс-медиа. Правда, здесь уже видны подводные камни: усиление контроля спецслужб за подозрительным трафиком и пользователями Сети чревато установлением тотального контроля за интернетом, что мы уже наблюдаем, как верно подметил Ефим Резван, в Китае. Что же касается ответственности СМИ за «героизацию» (под этим, надо полагать, подразумевается именно предельно подробная, со всеми деталями и нюансами, новостная подача) террора и террористов, то и здесь не все так просто: многие эксперты по антитеррору вам скажут, что чем больше население знает о мотивах, методах и тактике террора, тем лучше оно подготовлено, в том числе психологически, к непредвиденным обстоятельствам, тем осторожней и осмотрительней ведут себя люди в публичном городском пространстве, которое сегодня уже само по себе — фактор риска.
Так или иначе, эта тема — надолго. Как верно заметил Ефим Резван — всем, и европейцам, и россиянам, теперь с этим жить. Эксперты высказали свои рекомендации, задача остальных — как минимум к ним прислушаться.
* Умма — религиозная община в исламе.
** «Исламское государство», ИГ, ИГИЛ — организация, запрещенная в России как террористическая.
*** Фетва — в шариате (фикхе) правовая позиция или решение по какому-либо общественному, политическому или правовому вопросу, выносимое муджтахидом, улемом, муфтием, факихом или алимом.