Давеча президент Путин, встречаясь с преподавателями общественных наук и рассуждая об истории, пообещал не забывать про 1937 год. К сожалению, это не более чем пустые слова: пока государство не делает для этого ровным счетом ничего. Скорее — делает обратное.
Собственно говоря, что здесь должна была бы сделать власть? Всего лишь две вещи. Во-первых, на государственном уровне проявить «надлежащее почтение к памяти жертв репрессий».
Эта очень точная, на мой взгляд, формулировка — из недавнего указа президента Украины Виктора Ющенко, который сделал именно это: распорядился отметить по всей стране 70-ю годовщину Большого террора, учредил День памяти жертв политических репрессий — третье воскресенье мая.
(Как тут не подумать опять о том, что демократические перемены, происходящие на Украине, — это одновременно и пример, и укор российской власти — оттого-то такое раздражение.)
Справедливости ради надо напомнить, что в России есть День памяти жертв политических репрессий, который отмечается 30 октября. Правда, к тридцать седьмому году дата не имеет отношения, а восходит к диссидентской традиции гораздо более позднего времени.
30 октября 1974 года политические заключенные мордовских и пермских лагерей впервые устроили голодовку протеста, и с тех пор среди советских правозащитников и инакомыслящих стало принято этот день отмечать. Но, разумеется, в этот день поминали всех жертв политического террора, в том числе и погибших в тридцать седьмом. В недолгий период бурного романа между новой российской властью и либеральной интеллигенцией в начале девяностых эта традиция была узаконена: 30 октября стало датой официального календаря — она установлена постановлением Верховного Совета РСФСР осенью 1991 года. Но власть теперь об этом предпочитает не вспоминать; с тех пор атмосфера в стране изменилась настолько, что очень многие люди, увы, воспринимают этот день таким, каким он был раньше: это дело всяких маргиналов-правозащитников.
Может быть, Владимир Путин захочет изменить это равнодушно-пренебрежительное отношение? Может быть, он придет 30 октября к Соловецкому камню на Лубянке или хотя бы пришлет венок, как когда-то делал Ельцин? Верится с трудом. Если я ошибаюсь, готов, как говорится, съесть свою шляпу.
Момент, когда на той самой встрече с преподавателями общественных наук президент говорил, что не надо, мол, навязывать нам чувство вины за свою историю, показался самым важным и эмоциональным. Путин, похоже, говорил то, что думает на самом деле, искренне веря, что в нашей истории темных страниц меньше, чем в истории других государств, и они не такие страшные и что сталинизм совсем не так плох, как нацизм. Факты, однако, говорят о другом.
Нам есть в чем каяться
По данным исследователей истории сталинских репрессий, в частности общества «Мемориал», в 1937—1938 годах было казнено около 800 тысяч человек и примерно столько же брошено в тюрьмы и лагеря. Даже в гитлеровской Германии репрессии против политических противников нацизма (я не имею в виду жертв Холокоста) никогда не приобретали таких масштабов. А если уж говорить о преступлениях сталинского режима в отношении целых народов, которые балансируют на грани геноцида, то их жертвами, по тем же данным, стали почти 2,5 миллиона человек. Согласитесь, что эта цифра сопоставима с числом жертв Холокоста. Тот факт, что никто тогда, слава Богу, не планировал в отношении этих народов «окончательного решения вопроса» нацистскими методами, — слабое утешение для российских немцев, чеченцев, ингушей, калмыков, балкарцев и других репрессированных народов, погибавших от голода и холода сначала в товарных эшелонах, а потом в голых степях Казахстана и Сибири.
Тут, кстати, вновь уместно процитировать выступление Путина перед преподавателями общественных наук:
«Многим еще есть чему поучиться у нас, на самом деле. Потому что Россия — это такая страна, у которой естественные, веками, более тысячи лет выработанные принципы взаимодействия между различными конфессиями и народами, практически на генетическом уровне. Если вы посмотрите даже основные наши религии, даже они отличаются в значительной степени от традиционных стандартов христианства или даже ислама. Они приспособлены к тому, чтобы сосуществовать на одной территории и под одним небом с другими народами и с другими конфессиями. И это культура, которая вырабатывалась веками. Это толерантность, как сейчас модно говорить. Она, по сути, у нас в крови».
Я не буду вдаваться в заочную полемику с президентом по поводу того, насколько отличается от «традиционных стандартов христианства» наиболее распространенная в России религия — православие. Замечу лишь: мне всегда казалось, что даже в самом названии религии (кстати, и в переводе на западные языки — orthodox) отражена претензия Русской православной церкви на то, чтобы являться истинной, традиционной, устанавливающей «стандарты» веры. Что же касается традиций сосуществования разных народов и конфессий, толерантности, которая якобы у нас в крови, на генетическом уровне, — как прикажете относиться к этому после недавних событий в Ставрополе и Кондопоге, после сталинских депортаций народов, после того, наконец, что русское слово «погром» в его прямом значении вошло чуть ли не во все языки мира?
Давайте вспомним, что антисемитизм в СССР был возведен в ранг государственной политики, только не открыто, как в гитлеровской Германии, а под прикрытием лозунгов о борьбе с космополитизмом, сионизмом в виде «дела врачей», дела Еврейского антифашистского комитета, дела Щаранского, обвиненного в шпионаже в пользу США. Началось же это именно в тридцать седьмом году, если не раньше.
Дочь Сталина Светлана Аллилуева в своей книге «Только один год», признавая антисемитизм отца, возводит его к борьбе против Троцкого и левой оппозиции вообще. По ее мнению, в процессе этой борьбы антисемитизм, насаждаемый Сталиным, постепенно стал воинствующей официальной идеологией, «распространялся вглубь и вширь с быстротой чумы».
Покойный историк Вадим Роговин, автор нескольких книг о сталинских репрессиях, доказывая их антисемитскую составляющую, писал:
«После 1938 года лишь немногие лица еврейской национальности оказались на руководящих постах в государственном и хозяйственном аппарате или в армии. Партийный аппарат, реально управлявший страной, был практически полностью «очищен» от евреев. Неизвестно, имелись ли на этот счет какие-либо секретные инструкции, но фактом остается то, что среди аппаратчиков — «новобранцев 37-го года», пришедших на смену прежней большевистской генерации, не было почти ни одного еврея. В ближайшем окружении Сталина сохранились лишь два еврея (Каганович и Мехлис), осуществлявшие антисемитские акции с не меньшим рвением, чем другие члены сталинской клики».
Архивные тайны
Вторая вещь, которую могла бы сделать власть, если бы она действительно хотела с «надлежащим почтением» хранить память жертв репрессий, — это открыть для исследователей архивы, где по-прежнему лежат миллионы засекреченных документов. Речь не только об архивах ФСБ. По словам историка Никиты Петрова, автора многих книг по истории сталинизма, в Российском государственном архиве социально-политической истории недоступны документы не только из «особой папки» Политбюро ЦК периода 1934 —1952 годов, где сосредоточены материалы и о массовых репрессиях 1937— 1938 годов, но и о трагических событиях послевоенного времени.
Недавно главный военный прокурор РФ объявил на пресс-конференции, посвященной закрытию «катынского дела» о расстреле органами НКВД 22 тысяч польских военнопленных в 1940 году в связи со смертью виновных, что в 116 томах дела из 183 имеются документы с грифами «секретно» и «совершенно секретно», поэтому доступ к ним закрыт. В частности, государственной тайной (!) является персональный состав виновных в уничтожении поляков.
Два года назад питерский историк Юлия Кантор опубликовала книгу «Война и мир Михаила Тухачевского», написанную с использованием множества материалов из хранящего на Лубянке следственного дела № Р-9000 маршала Тухачевского и других высокопоставленных военных, казненных 12 июня 1937 года по обвинению в заговоре.
Самое поразительное в этой истории — как Юлия Кантор, по ее собственному признанию в предисловии к книге, сумела ознакомиться с делом № Р-9000:
«Внучатый племянник маршала Н.А. Тухачевский, дав мне доверенность на изучение этого документа в Центральном архиве ФСБ, предоставил таким образом возможность открыть драматические страницы политической истории. Такой поступок заслуживает тем большего уважения и благодарности, что сам Н.А. Тухачевский до тех пор документов не видел: соответствующий запрос на Лубянку мы относили вместе».
Впечатляет, не правда ли? Если непонятно, поясню: автор книги, чтобы получить доступ к по-прежнему запертому на Лубянке делу Тухачевского, воспользовалась существующей лазейкой в законодательстве, которое обязывает ФСБ знакомить родственников погибших с делами репрессированных, если они того пожелают. Родственники же могут в соответствии с Гражданским кодексом выдать любому доверенность на осуществление своих прав.
В США только что рассекретили огромный массив документов ЦРУ, касающихся событий 1953 —1973 годов в разных странах мира, в том числе смерти Сталина в 53-м и свержения Хрущева в 64-м. Как правило, документы в Америке рассекречиваются на основании судебных решений по искам граждан, например ученых-историков, которые обращаются в ЦРУ за документами того или иного периода и получают отказ. Суды в Америке обычно решают в пользу открытия информации.
Интересно, какое решение вынес бы наш, к примеру, Мещанский или Басманный суд, если бы какой-нибудь российский историк-исследователь обратился туда с жалобой на ФСБ?