«Если бы я работала на бензозаправке, я бы получала 20 тысяч рублей, и будучи профессором Московской консерватории я получаю те же 20 тысяч рублей».
Пианистка, народная артистка России, почетный президент Московского союза музыкантов, профессор, заведующая кафедрой специального фортепиано Московской консерватории
Вера Горностаева — Олегу Дусаеву
Вы — известный и уважаемый во всем мире музыкант, член жюри самых престижных международных конкурсов. Именно Ваша ученица стала лауреатом первой премии на XII, предпоследнем конкурсе Чайковского. Почему Вы сами никогда не были в жюри этого смотра?
Меня не приглашали. Может быть, потому, что знают мой характер. Я не склонна к компромиссам, и в жюри, где это свойство необходимо, я могла бы чему-то мешать. Но самое главное не это. Почти на всех конкурсах Чайковского играли и становились лауреатами мои ученики — Александр Слободяник, Этери Анджапаридзе, Максим Филиппов, Аяко Уэхара и другие. Следовательно, для меня это было уже абсолютно невозможно — сидеть в жюри, когда играет мой ученик. Кстати, на этом, XIII конкурсе тоже играла моя воспитанница — Оля Козлова, которая стала дипломантом. Пригласили бы — я бы просто отказалась. К тому же никто и не жаждал меня никогда видеть в жюри конкурса Чайковского — так вышло. Хотя в другие страны меня приглашают много. Мне довелось быть членом жюри на конкурсах в Больцано, Лидсе, Кливленде, Афинах, Глазго, Хамаматсу, на Шопеновском конкурсе в Варшаве1. Я себя там смирно вела. Ну не боец я в конкурсных делах. Вообще считаю, что лучше всего не судить, а преподавать. Готовить учеников к конкурсу — более приятная для меня форма деятельности.
Результаты нынешнего конкурса Чайковского Вас не удивили?
Уже нет... Я почти прогнозировала эти результаты. Не считаю, что жюри сделало что-то сильно ошибочное, и вполне мирно настроена к этому решению. Первую премию у пианистов никому не дали… Она осталась свободной вакансией для Андрея Коробейникова, вот и все2. Здесь произошла какая-то досадная ошибка. Что-то не учли, не поняли… Он не просто фаворит публики, лихорадочное набрасывание на него премий — одной, другой, третьей — говорит о многом3. Ситуация анекдотическая: человек, получивший премию за лучшее исполнение произведения Чайковского, лишается возможности сыграть на третьем туре концерт Чайковского. А может, это был бы лучший концерт? В этой ситуации я обрадована позицией нашего ректора Тиграна Алиханова, который, дистанцировавшись от профессоров консерватории, сидевших в жюри, лично присудил премию Московской консерватории лучшему ее студенту — участнику конкурса Андрею Коробейникову. Но ни один крупный конкурс не обходится без скандала. Фамилия Коробейников — это скандал конкурса Чайковского. Кого в этом винить? Да я и не склонна никого винить — так карты легли…
Простите, но жюри расписалось в собственной неспособности выбрать лучшего из участников финала.
Ну начнем с того, что двух самых одаренных людей — Бабанова и Коробейникова — с самого начала, еще до конкурса, зачислили в резерв. Они не были отобраны, ждали своей очереди: только если кто-то отказывается, они попадают в список участников. Кто же отбирал? Я, например, не знаю. Но те музыканты, которые были на отборе, отвечают за этот интересный результат. Занятно, что и дальше оба не прошли… Я не знаю, в чем дело. Видимо, жюри оценило их как-то посвоему…
Мы все привыкли, что начиная с 1958 года конкурс Чайковского показывает, в каком состоянии находится мировая исполнительская школа, в том числе, конечно же, русская. С 1994 года этот конкурс удивляет и удивляет…
Я много размышляла на эту тему. И Московская консерватория, и конкурс Чайковского, и русская исполнительская школа — это то, чем я всю жизнь и живу. Русская исполнительская школа существует как понятие. В виде представителей Южной Кореи, Японии и многих, многих других. Можно найти ее истоки в разных государствах. Сейчас отгораживать ее железным занавесом уже не получится, и не нужно этого делать. Даже во времена железного занавеса огромное влияние на русскую исполнительскую школу оказали Глен Гулд, Артуро Бенедетти Микеланджели, Артур Рубинштейн, Владимир Горовиц. Все эти великие музыканты давали концерты в Москве, и мы с восхищением слушали их. Русская исполнительская школа никогда не была повернута к Западу, извините, задом. Она впитывала в себя все. Изумительный организм — русская исполнительская школа. Она влияет, на нее влияют, это происходит независимо от чьей-то воли. Обращаясь опять к конкурсу Чайковского, отмечу: мне кажется, что русская исполнительская школа сегодня повернулась несколько к шоу-бизнесу. Она стала другой. Я вспоминаю свое поколение, под знаком каких фигур мы росли: Мария Юдина, Владимир Софроницкий, Эмиль Гилельс, Святослав Рихтер, Мария Гринберг — эти замечательные музыканты были для нас настоящими воспитателями. Уход от традиций Софроницкого — о, как он заметен сегодня! И публика уже другая. Не та, которая ходила на перечисленных мною… Еще интересная проблема: Петербург — Москва. Петербург долгое время был отодвинут Москвой, и его на конкурсе Чайковского почти не возникало. Ну, кажется, пробился только Гриша Соколов4. Между тем подумайте, как значительна для мировой музыкальной культуры петербургская школа. Юдина, Софроницкий, Шостакович — это все ученики великого петербургского педагога Леонида Николаева. Я рада, что на нынешнем конкурсе Чайковского есть лауреаты из Петербурга... Так вот, вернемся к шоу. Сейчас, быть может, появление именно такой неожиданной фигуры, как Андрей Коробейников, фигуры иной направленности, очень важно. Это очень занятный персонаж. Я с любопытством читала его парадоксально дерзкие интервью в интернете, где он бросает камнями во всех старших, не признавая никаких авторитетов. Но этот эпатаж перемежается такими интересными высказываниями о музыке — стилистика его разговорной речи выдает в нем человека умнейшего, образованнейшего, у него ассоциативный ряд такой, что я не знаю, все ли участники конкурса Чайковского могут на таком языке разговаривать.
Что сейчас происходит с русской исполнительской школой?
Мне совсем не хочется никого ругать. Но, скажем, нежно любимый мною Коля Луганский — замечательный музыкант, он стал иногда играть слишком уж нейтрально, у него не хватает порой личностного высказывания, которые были у Юдиной, у Софроницкого, которые есть у Плетнева. Что происходит — я вам скажу. Подмена личности суперпрофессионализмом. Это беда многих конкурсов. Что такое конкурс вообще? Необходимость получить удостоверение в суперпрофессионализме или хотя бы просто в профессионализме, чтобы дилетанты не выходили играть на сцену. Это правильно. Но одновременно начинается борьба силачей, и далеко не всегда конкурс выдвигает в самом деле личность. Эта проблема была всегда и остается. Многие великие музыканты не играли на конкурсах, а если бы играли — не прошли бы… А иной раз происходит, как с моим учеником Иво Погореличем, который взошел как звезда благодаря скандалу в Варшаве — его не пропустили в финал. Уверяю вас, с Коробейниковым еще будет история. Его уже пригласили в Большой зал играть, и на его концерте будет много народу. Вот как происходит иногда — скандалы способствуют успеху. Нужна сенсация — тогда публика бежит. Нет сенсации — неважно, какая премия, публика спокойна. Она привыкла к этим премиям. Здесь другое. Наши талантливые ребята на конкурсах завоевывают слушателей: кто-то побежит теперь слушать Култышева (лауреат второй премии. — The New Times), кто-то полюбил Лим Донг Хека (лауреат четвертой премии. — The New Times) — он тоже, кстати, представитель русской исполнительской школы, ученик профессора Льва Наумова. Что важно в случае с Коробейниковым? Он пленил публику независимостью своего музыкального мышления, своего поведения и вообще общей душевной независимостью. Публика чувствует такие вещи.
Может, нужно запретить конкурсы вообще?
Никто их не запретит. Они нужны. Я их первая ругала и еще будучи молодым педагогом Московской консерватории написала не один материал против конкурсов. Я помню одну мою статью. Покойный наш декан Михаил Георгиевич Соколов говорил мне: «Вера Васильевна, бунтовать против конкурсов — это все равно что бунтовать против советской власти». Разговор был уморительный, а время самое застойное: у власти Брежнев, какой там бунт… Конкурсы — отвратная вещь. Мастер спорта — вот что такое лауреат. Однако конкурсы дают возможность выйти человеку в хороший зал, сыграть с оркестром — это же нужно талантливым ребятам. Некоторые конкурсы дают серьезный менеджмент.
Не надо вообще давать лауреатам деньги, надо давать ангажементы.
Вот, между прочем, очень неглупую вещь вы говорите. Это правильно. Ну получит лауреат 20 тысяч долларов или 40 тысяч — что с того? За эти деньги он не сможет сам купить Лондонский симфонический оркестр. Конечно, надо помочь в менеджменте. Вы больную тему затронули: вся наша поросль погибает на корню — им же надо деньги зарабатывать. Необходимо концертное агентство, которое будет заниматься молодыми. Как это сделать — не знаю. Я подняла этот вопрос на коллегии у Михаила Ефимовича Швыдкого, когда меня туда пригласили. Там обсуждались разные проблемы. Я там говорила, в частности, о том, что получившие много премий ребята сидят без концертов. Они при этом не хотят лететь в Нью-Йорк, они просят по России сделать концерты! Мое поколение как выходило на эстраду? После конкурса нас автоматически включали в Союзконцерт, Госконцерт, Москонцерт. Став солисткой Союзконцерта, я немедленно получила возможность ездить по стране, которая называлась СССР. Играла 90 концертов в год. Это был и заработок, и огромный концертный тренаж. Уже потом я выходила с сольным концертом в Большой зал Московской консерватории. Все было налажено, и ничего не надо было искать. Не получив возможности зарабатывать здесь, наши таланты едут за границу. Еще пример: у моего знакомого музыканта дочь закончила Российскую академию музыки имени Гнесиных. Я его спрашиваю: «А где Аня работает?» Он в ответ: «Аня устроилась на бензозаправке, пока чепуху, правда, получает — 20 тысяч рублей в месяц, потом прибавят». Я говорю: «Саш, я, между прочем, получаю 20 тысяч рублей в месяц». Если бы я работала на бензозаправке, я бы получала 20 тысяч рублей, и будучи профессором Московской консерватории я получаю те же 20 тысяч рублей. При том, что Путин дал грант. Я должна молиться на Владимира Владимировича. Дикий перекос в нашем государстве. Что, превращать Московскую консерваторию в частное заведение? Это же дикость. Мне давать частные уроки на старости лет? Не привыкла. А молодые только на этом и существуют. И вообще есть нелепая вещь — подпольная консерватория. У некоторых педагогов Московской консерватории ученики, числясь у своего профессора, подпольно занимаются частным образом с отличными музыкантами — при условии, что у них есть деньги, конечно. То же самое в науке. Талантливый физик, доктор наук, пишет диссертации для тех, у кого есть деньги, потому что не может заработать их в своем институте. Повсеместная практика, так вот мы и живем теперь. Загадочно, не правда ли?
Какой прогноз Вы можете дать относительно будущего нашей исполнительской школы?
Россия выйдет из любого кризиса. Хотя в этой стране всегда смутное время. Дальше, вероятно, что-то изменится. Это временно — то, что происходит. Но это мой взгляд, и я его не буду навязывать другим.
____________________________
1 Самые престижные конкурсы пианистов-исполнителей.
2, 3 Пианист Андрей Коробейников не прошел в финал конкурса. Ему присуждены: приз Ассоциации лауреатов Международного конкурса имени П.И. Чайковского за лучшее исполнение произведения Чайковского, приз Московской консерватории как лучшему студенту — участнику конкурса, приз «Надежда».
4 Лауреат первой премии конкурса имени Чайковского в 1966 году.