Для Дэвида Хоффмана история борьбы разведок США и СССР — это возможность рассказать о малоизвестных страницах Холодной войны
Книга вышла в США в июле 2015 года и несколько месяцев была в списке бестселлеров New York Times. Российской публике Хоффмана представлять не надо: мало того, что все 1990-е он был шефом бюро газеты Washington Post в Москве, так его «Олигархи. Богатство и власть в новой России» (2001 год) продана многосоттысячными тиражами по всему миру, включая Россию.
Книгу «Шпион на миллиард...» критики обычно представляют как историю важнейшего американского шпиона в советском военно-промышленном комплексе — инженера Адольфа Толкачева (кодовое имя «Сфера»): он проработал на ЦРУ 7 лет, с 1978 по 1985 год, когда его сдал КГБ незадолго до этого уволенный из ЦРУ за пьянство Ли Ховард. Однако на самом деле книга Хоффмана гораздо шире одной, хотя и крайне интересной, шпионской истории: будучи допущенным к архивам разведки — в частности, к телеграммам московской резидентуры ЦРУ в Центр, в Лэнгли, и сумевший поговорить с пенсионерами из ЦРУ, занимавшимися СССР на протяжении всех послевоенных десятилетий и вплоть до распада СССР, Хоффман написал, по сути, историю советского отдела ЦРУ и историю вербовок, удач и провалов его московской резидентуры.
The New Times публикует (с некоторыми сокращениями) главу из книги, в которой идет речь о событиях лета-осени 1980 года, рассказывается о методах шпионской работы, о мотивах предательства Толкачева и о тогдашней жизни в СССР
Ролф (сотрудник резидентуры ЦРУ в Москве. — NT) обошел кругом место встречи, все еще выглядывая признаки слежки. Место получило кодовое название «Ольга», оно находилось недалеко от посольства Германии /.../ Ролф подумал, что место для встречи выбрано удачно — жилых домов рядом мало, какие-то низкие ветхие гаражи, на улице почти безлюдно.
И тут он увидел Толкачева /.../ Ролф сказал громко, все еще находясь позади: «Привет от Кати!» Мужчина повернулся и четко ответил: «Передайте привет от Бориса».
Это был правильный отзыв. Ролф слегка улыбнулся, посмотрел на Толкачева и протянул руку. Тот пожал ее. Толкачев был в черной куртке и шляпе с полями; он оказался ниже ростом, чем представлял Ролф, — не более 167 сантиметров. У него было лицо крупной лепки, нос с горбинкой, вдавленный у переносицы. На часах Ролфа было девять вечера. Это была восьмая встреча Толкачева с представителями ЦРУ.
Ролф понимал: сейчас его главная цель — установить доверительные отношения, какие у Толкачева были с Гилшером. Он старался, чтобы его слова звучали тепло и ободряюще. Он передал Толкачеву оперативную записку, которую тщательно готовил, сидя в резидентуре. Он сразу заметил, что Толкачев эмоционально никак не отреагировал. Его лицо осталось бесстрастным.
Затем Ролф сообщил хорошую новость: ЦРУ одобрило «особый запрос» Толкачева на таблетку для суицида после его июньского письма. Гербер давил на штаб-квартиру. «Чего мы не должны допустить, — настаивал Гербер, — так это чтобы от этого вопроса зависел ход всей операции, и мы откровенно обеспокоены, потому что чем дольше откладывается удовлетворение особого запроса, тем вероятнее мы с этим столкнемся». Услышав эту новость, Толкачев, похоже, наконец расслабился. Ролф сказал, что передаст ампулу на следующей встрече. ЦРУ может поместить ее в ручку или во что-то еще, что Толкачев обычно носит в кармане. В резидентуре серьезно беспокоились насчет маскировки. Она должна быть хорошей — чтобы таблетку не могли найти, и простой — чтобы предмет можно было брать с собой при необходимости. Когда Ролф спросил об этом, Толкачев ответил индифферентно: предпочтений у него нет. В оперативной записке Ролф так говорил о таблетке: «Я могу лишь надеяться, что она принесет вам то спокойствие, которого вы желаете». Он также составил список вопросов для Толкачева: для составления плана его эвакуации нужно было знать размеры одежды и обуви, лекарства, которые принимают он и его семья, список городов и местностей, где ему разрешено бывать, сроки его отпуска.
Толкачев извинился: в летние месяцы ему было труднее выносить документы из института, потому что он не носил пальто. С момента последней встречи с Гилшером в июне он отснял только 25 катушек пленки и теперь передал их Ролфу вместе с запиской на девяти страницах.
Толкачева по-прежнему очень беспокоил вопрос о длинном списке запрошенных им секретных документов на его читательском требовании (в библиотеку ведомства. — NT), там везде стояла его подпись. Он понимал, что этот список является уликой, и выдвинул новую идею. Когда-то он предлагал ЦРУ изготовить ему поддельный пропуск, чтобы обойти систему безопасности. Теперь он спрашивал, не сможет ли ЦРУ изготовить дубликат его читательского требования всего с несколькими запросами? Он тогда найдет способ заменить настоящее требование фальшивым. Толкачев вручил Ролфу нарисованные от руки схемы, пояснения и фотографию, чтобы помочь ЦРУ изготовить такую копию.
Минуты бежали быстро, но у Толкачева еще было о чем рассказать. Он сообщил Ролфу, что приобрел автомобиль — желтые «Жигули», машину рядового советского человека, скопированную с приземистого «Фиата». Толкачев хотел использовать машину во время следующих встреч. Так они смогут разговаривать дольше, не привлекая к себе внимания. Кто заподозрит в чем-то двух приятелей, болтающих в машине? Толкачев также коротко сказал Ролфу, что по-прежнему недоволен теми деньгами, которые ему выплатило ЦРУ, и пообещал написать об этом позже. Однако он напомнил ЦРУ о своей терпеливости уже в письме, переданном Ролфу. «Но хочу лишний раз заметить, — писал он, — что выплаты порциями и затягивание решения финансовых вопросов с вашей стороны не влияет в целом на мое сотрудничество с вами».
Прошло 15 минут. У Толкачева была еще одна просьба. Он передал Ролфу листок бумаги. Взглянув на него, Ролф увидел, что там по-английски печатными буквами написано:
1. LED ZEPPELIN
2. PINK FLOYD
3. GENESIS
4. ALAN PARSONS PROJECT
5. EMERSON, LAKE AND PALMER
6. URIAH HEEP
7. THE WHO
8. THE BEATLES
9. THE YES
10. RICH WAKEMAN
11. NAZARETH
12. ALICE COOPER
Толкачев хотел, чтобы ЦРУ передало записи альбомов рок-музыкантов для его сына Олега. Он скопировал названия от руки, хотя, очевидно, не очень хорошо их знал. «Мой сын, как и многие его ровесники в школе, увлекается западной музыкой, — пояснял Толкачев в записке. — Я и сам, несмотря на мой возраст, люблю слушать эту музыку». Он писал, что записи доступны на черном рынке, но он не хочет «обращаться на черный рынок, потому что там всегда можно попасть в непредсказуемую ситуацию». Он также сказал, что список отражает «вкусы сына», и просит подобрать для него записи «самых популярных музыкальных групп на Западе, включая США».
Ролф нервничал из-за хлюпающих звуков, которые слышал в наушнике перед встречей. Он понимал, что они с Толкачевым проговорили совсем недолго, но решил закончить встречу. Толкачев не возражал. Они пожали друг другу руки и расстались. Ролф быстро ушел. В этот час на улицах было немного людей. Он вернулся к припаркованному «Фольксвагену», ждавшему его в назначенном месте. Технический директор сам провел короткую операцию по избавлению от хвоста, чтобы убедиться, что их нигде не стережет КГБ. Сев в фургон, Ролф без слов поднял большой палец вверх. Директор нагнулся и достал по бутылке пива — небольшой ритуал в конце каждого задания. Было так холодно, что пиво почти заледенело. Они открыли бутылки, и Ролф, у которого горло пересохло после нескольких часов на улице, смаковал ледяное пиво. Затем он надел бороду и парик, и они поехали назад в посольство. Этот последний штрих в мистификации с перевоплощением был важен: нужно было замкнуть круг, вернуться в посольство неузнанным. Дежурные не обратили на них особого внимания. Ворота открылись, и задание завершилось.
Средства и стремления
Толкачеву наконец прислали ампулу с ядом. Она прибыла в московскую резидентуру через несколько недель после их октябрьской встречи, с регулярной секретной почтой, в посылке размером с коробку для сигар. Ролф открыл ее. Внутри в гнезде из пенопласта, вырезанном в форме пистолета, лежала перьевая ручка с L-капсулой.
Он опасливо изучил ручку, потом положил ее назад и запер коробку в ящике стола. Вскоре из штаб-квартиры пришла телеграмма с инструкциями на русском языке — как извлечь из ручки хрупкую капсулу и раздавить ее зубами.
В сплоченной московской резидентуре секретов не было. В маленьком кабинете Гербера оперативники вместе обсуждали планы ухода от слежки и новые места для встреч, которые нашли в прошедшие выходные. Иногда мелом чертили на доске схемы или репетировали телефонные разговоры с агентом на русском языке. В преддверии крупной операции в тесную комнату резидентуры приходили и жены оперативников. Они сидели на столах и на полу, вместе с мужьями еще раз проверяли грим и передачи, изучали карты и маршруты.
Когда Ролф рассказал коллегам о просьбе Толкачева насчет музыкальных записей, те понимающе закивали. Они сами видели, как молодые люди в Москве охотятся за западными товарами: кассетами для магнитофонов, журналами, лаком для ногтей и жидкостью для его снятия, фотоаппаратами «Полароид», скотчем, футболками с английскими надписями, водолазками, кроссовками и бесчисленным множеством других вещей, которых в СССР найти было невозможно.
Толкачев также запросил каталог западной аудиоаппаратуры. Почему бы и нет? Это казалось совершенно незначительной услугой для агента, выдававшего колоссальный объем разведданных. Но Гербер смотрел на вещи трезво и не спешил соглашаться. Что если сосед заметит Толкачева, ведущего разработчика сверхсекретного советского военного института, с альбомами Uriah Heep? Или если кто-то увидит эти записи в его квартире? Не будет ли это выглядеть подозрительно?
Ролф написал в штаб-квартиру, что «внезапное приобретение» записей может вызвать у окружающих удивление и потребовать «неудобных объяснений». Он писал: «Мы знаем, что подобные записи иногда доступны в Москве (на черном рынке), но цена их обычно высока. Если бы мы знали, что у его сына уже имеется какая-то коллекция, то появление в ней еще нескольких альбомов (выпущенных европейскими компаниями), вероятно, не навредит. Однако нам не следует быть единственными поставщиками его сына». Каталог стереоаппаратуры, возможно, будет легче скрыть, отмечал он, но «как его сын справится с таким «негаданным счастьем» — большой вопрос». Не запросит ли Толкачев вслед за этим еще проигрыватель и динамики? В ЦРУ хорошо помнили борьбу вокруг L-таблетки. Резидентура не хотела отказывать Толкачеву в такой простой просьбе, но они тревожились насчет его безопасности. Они решили повременить, рассказать Толкачеву о своих опасениях в декабре и узнать у него, как он будет управляться с записями и где их хранить. Если ему удастся купить пленочный магнитофон, ЦРУ сможет предоставлять ему пленки с записями. Их будет труднее отследить.
День за днем Толкачев копировал документы, прикрепляя фотоаппарат Pentax к спинке стула. На катушках пленки, которые он передал Ролфу в октябре, содержалось 920 кадров с 817 страницами. Но вскоре штаб-квартира начала требовать от Москвы еще больше по просьбе своих «клиентов» из разведки, прежде всего из ВВС, ВМФ, Агентства национальной безопасности и разведывательного управления министерства обороны. При встрече с Гилшером в 1979 году Толкачев передал пять печатных плат, относящихся к проекту РЛС «РП-23» (РЛС — радиолокационная станция. — NT), и чертежи к ним. Чертежи спешно отправили в штаб-квартиру для перевода, а электронику еще куда-то для изучения и анализа.
Теперь, осенью 1980 года, в штаб-квартире хотели, чтобы Ролф попросил у Толкачева и другие печатные платы или электронные детали. Аппетиты военных растут, думал Ролф. Он беспокоился, что их запросы поставят под угрозу безопасность Толкачева. Ролф был высокого мнения об избранном Толкачевым методе: брать бумаги и в тот же день возвращать их. Комар носа не подточит, раз документы на месте. Но с оборудованием была совсем другая история: если какой-то детали не будет — а ее ведь ничем не подменишь, — почти наверняка начнется внутреннее расследование. Требования электроники и электронных деталей могли провалить всю операцию.
Гербер решительно возражал против передачи Толкачеву запроса на электронные детали. Хотя Толкачев и «передал нам когда-то один фрагмент оборудования, это не свидетельствует ни о постоянном доступе к такому оборудованию, ни о возможности его безопасно изымать, ни о степени риска», писал он. Если они запросят у Толкачева новые запчасти, рассуждал Гербер, «он может посчитать, что мы слишком давим на него, и как следствие, сам станет более требовательным и более трудным в работе». Или же, предполагал Гербер, Толкачев, забыв про осторожность, погонится за новыми печатными платами и поставит под угрозу свою безопасность. «Такой список весьма специальных требований может спровоцировать «Сферу», и так склонного изобретать прозрачные и слишком небезопасные способы получения материалов». Гербер предлагал просто спросить у Толкачева на следующей встрече, может ли он завладеть какой-то еще электроникой. Он отмечал: «Мы считаем, что крайне важно убедиться, что [Толкачев] не предпримет ничего угрожающего его безопасности».
В понедельник, 8 декабря 1980 года, в 8.25 вечера Ролф отправился на встречу с Толкачевым в небольшой парк поблизости от Московского зоопарка. Это было совсем рядом с домом Толкачева, тот часто проходил мимо этого места по пути на работу. Встреча была запланирована несколькими месяцами ранее, и Ролф не хотел отступать от графика, хотя напряженность в отношениях между сверхдержавами вновь нарастала. 4 ноября Рональд Рейган был избран сороковым президентом США. В начале декабря началась паника по поводу возможного советского вторжения в Польшу. В конечном счете советские войска так и не пересекли границу, но московская резидентура оказалась под плотным наблюдением КГБ. Ролф все же был твердо намерен не отменять встречу. «Только сделай все правильно на улице», — напутствовал его Гербер.
Адольф Толкачев, 1984 год
Тем вечером в парке было совсем безлюдно. Ролф собирался пообщаться с Толкачевым подольше, не так, как во время торопливой октябрьской встречи. Он пришел с хозяйственной сумкой, с какими обычно ходят советские граждане, и упаковал передачу так, чтобы она выглядела как свертки с покупками какого-нибудь москвича, раздобывшего продукты или промтовары.
Толкачев казался безмятежным. Они прогуливались по парку, как старые приятели. Ролф внимательно слушал свой приемник SSR-100 — нет ли слежки, но ничего слышно не было, — а взглядом ощупывал парк в поисках кого-нибудь, кто проявлял бы к ним повышенный интерес; однако все было тихо. Парк находился так близко к высотке, где жил Толкачев, что ее было видно из-за деревьев.
Ролф достал из своей хозяйственной сумки сверток и передал Толкачеву. Внутри были ручка с L-капсулой и инструкция к ней. «Это то, что вы хотели, средство самоуничтожения», — сказал он. Ролф не видел смысла еще раз подчеркивать, что надеется — Толкачеву никогда не придется ее использовать. Толкачев казался довольным, теперь таблетка была у него в кармане. Ролф попросил его попозже изучить маскировочное средство и сообщить ЦРУ, если он хочет не перьевую ручку, а что-то другое.
Технические службы ЦРУ несколько месяцев работали над тем, чтобы изготовить для Толкачева дубликаты пропуска в здание и библиотечного формуляра с его запросами и подписями. Ролф отдал Толкачеву подделки, выполненные на основе рисунков и фотографий, которые тот принес в октябре. Было слишком темно, чтобы их рассматривать на месте, и Ролф попросил Толкачева оценить их позже и написать им. ЦРУ изготовило читательский формуляр всего с несколькими подписями. Особой нужды в фальшивом пропуске теперь не было, но Ролф полагал, что он может пригодиться. Он также не забыл захватить батарейки для фотоаппарата Pentax — маленькие кругляши, которых в Москве найти было трудно. Толкачев был очень обрадован. Эта реакция многое говорит о нем, подумал Ролф. Толкачев намеревался сфотографировать как можно больше документов, и новые батарейки позволяли ему работать без перерыва.
Тревожась за безопасность Толкачева, Ролф предложил принять дополнительные меры предосторожности. В день запланированной встречи Толкачев теперь должен был сначала подать сигнал о своей готовности — включить свет на кухне между 12.15 и 13.00. Для проверки московская резидентура будет отправлять туда кого-нибудь, например жену одного из оперативников. Сигнал, видимый с улицы, получил кодовое название «Свет». Если света в окне не будет, то ЦРУ не придет на встречу. Ролф также передал Толкачеву новые планы «экстренного вызова» раз в месяц — их можно использовать для незапланированной встречи, но только в случае крайней необходимости. Это было опасно, но при появлении экстренной новости или при возникновения для Толкачева реальной угрозы риск был оправдан. Ролф также предложил новое место для подачи другого сигнала — ближайший к зоопарку рынок. Если машина Толкачева будет припаркована там в условленном месте в оговоренное заранее время, это значит, что он готов к встрече.
Ролф также впервые рассказал Толкачеву о возможностях «Дискуса» — устройства, разработанного в ЦРУ для коммуникации оперативника с агентом. Он объяснил, что эти портативные аппараты позволяют обмениваться пакетными сообщениями на улице, находясь на некотором расстоянии друг от друга, например, в нескольких сотнях метров. Устройство давало возможность передавать информацию, не переговариваясь и не встречаясь лично. Толкачев оживился, узнав о таком способе общения. Ролф сказал, что попытается получить «Дискус» к следующей встрече.
Между делом Ролф спросил Толкачева, может ли тот раздобыть еще печатные платы или электронные детали вроде тех, что он передал Гилшеру год назад. Возможно ли это в принципе? Безопасно ли это? Вместо того чтобы сразу отклонить эту просьбу — а Ролф не исключал такой реакции, — Толкачев будничным тоном сказал, что это возможно. Он спросил Ролфа, может ли ЦРУ подготовить список. Но список у Ролфа как раз уже был — его прислали из штаб-квартиры несколькими неделями ранее. Он передал его Толкачеву. Ролф не стал просить взглянуть на список немедленно — в темноте почти ничего не было видно.
Затем Ролф перешел к теме сомнений, которые возникли у ЦРУ по поводу записей рок-музыки; он заговорил об этом очень мягко, чтобы никак на рассердить и не огорчить Толкачева. Если альбомы обнаружат, сказал Ролф, не будет ли у Толкачева неприятностей? Как он объяснит их наличие? Доступны ли они на черном рынке? Где он планирует хранить их? Придется ли ему прятать их от друзей и гостей? Не станут ли друзья сына задавать неудобные вопросы?
Толкачев оживился, на лице его не было ни тени сомнений. Он ответил Ролфу, что ему не составит труда объяснить наличие альбомов в квартире. Все они доступны на черном рынке в Москве, просто он сам ходить туда опасается. Но он добавил, что в случае чего кассеты с музыкой тоже годятся — у него есть магнитофон Hitachi, выпущенный три года назад и купленный в комиссионном магазине, куда люди сдают свои вещи, обычно одежду, но иногда и электронику.
Время встречи было на исходе. Толкачев передал Ролфу десятистраничную записку от руки, в которой предлагал окончательно решить вопрос с оплатой его труда.
В последний момент Ролф вспомнил, что есть еще один срочный вопрос из штаб-квартиры. В августе 1980 года Соединенные Штаты объявили о создании стелс-технологии, благодаря которой самолеты становились практически невидимы для радара. Что известно Толкачеву о советской реакции на американские самолеты, созданные с применением этой технологии? И есть ли у СССР своя стелс-технология? Толкачев сказал, что слышал о «невидимом самолете», но у него нет ответов на эти вопросы и он не хочет сообщать Ролфу информацию, в которой не уверен.
Они гуляли уже 20 минут. Ролф достал из сумки две небольшие книги на русском — новогодние подарки от ЦРУ. Одной из них была брошюра Андрея Сахарова, ядерного физика, ставшего диссидентом, которым Толкачев восхищался. Другая — тонкая книжица Анатолия Федосеева, видного советского специалиста по электронике, разработчика РЛС. Созданные им электровакуумные приборы использовались в наземных радарах по всему периметру Советского Союза. Федосеев был удостоен звания Героя Социалистического Труда и высоких государственных наград, включая Ленинскую премию. В мае 1971 года он поехал на Парижскую авиационную выставку в качестве высокопоставленного члена советской делегации. Оттуда он бежал в Великобританию. Его разочарование советской системой во многом напоминало недовольство Толкачева — дефицит, неэффективность, несостоятельность социализма. Федосеев описал все это в книге «Западня», которую Ролф теперь вручил Толкачеву.
Сахаров совершил побег из советской системы идеологически. Федосеев бежал физически. Толкачев тоже стал своего рода перебежчиком — он наносил удары системе изнутри.
Фото: Сenter for journalism etnick, David E. Hoffmann