Иосиф Сталин, Алексей Рыков, Лев Каменев, Григорий Зиновьев. Пока — союзники, Москва, 1920-е годы
На территории Нового Донского кладбища в Москве, почти в самом его центре, есть забетонированная площадка примерно в два квадратных метра; в центре — гранитная плита, на которой написано: «Здесь захоронены останки невинно замученных и расстрелянных жертв политических репрессий 1930–1942». В планах кладбища она обозначена как «Общая могила №3». Есть еще и номер два, и номер один, где под бугристым серым камнем в числе прочих — прах Всеволода Мейерхольда и Исаака Бабеля. Если бы в те годы человеческая жизнь в прилегающей к территории Донского кладбища стране ценилась чуточку больше, где-нибудь рядом с общей могилой №3 могла бы стоять небольшая табличка с надписью «Ольберг Валентин Павлович». Таблички там стоят — много, больше сотни. Их приносят родственники убитых. Принести табличку за Ольберга некому.
Эталонный интеллигент
В архивах осталась тюремная фотография: на нас смотрит измученный мужчина с красивым, ровным лицом. Уложенные волосы, прямой нос, круглые очки с толстыми стеклами в черной оправе — эталонный русско-еврейский интеллигент; здесь ему 29 лет. Биография Валентина Ольберга до этого момента ужимается в коротенькую сводку. Родился в 1907 году в Цюрихе, в 1928-м вступает в Компартию Германии, откуда его исключают весной 1931-го. Через год заканчивает истфак Высшей социальной школы в Брюсселе и получает степень доктора, после чего недолго числится доцентом в пражском Институте им. Гегеля. В 1933-м Ольберга лишают немецкого гражданства, следующие два месяца он вроде бы проводит в Москве, а затем переезжает в Сталинабад, где преподает историю. К концу 1933 года Ольберг переезжает в Чехословакию, в 1934-м получает трехлетний паспорт Республики Гондурас, а в июле 1935-го по этому паспорту и туристической визе отбывает в СССР.
Как раз в середине того же года Николай Ежов, тогда секретарь ЦК ВКП(б) и председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), сообщает заместителю наркома внутренних дел Агранову, что, «по его мнению и мнению ЦК партии, в стране существует не вскрытый центр троцкистов». Заговор выглядел предположительно так: в 1932 году сотни людей под идейным началом Троцкого решили реставрировать на территории СССР капитализм. Но потом эффективность политики партии при Сталине так поразила их, что они плюнули на разработку собственной политической программы и со всем контрреволюционным озверением стали хотеть только одного — поскорее взять власть. На протяжении почти четырех лет эти люди беседовали между собой, готовили планы, разбрасывали листовки, агитировали, заготавливали орудия террора и выслеживали маршруты вождей советского народа. Делали они это настолько элегантно и конспиративно, что за все четыре года советские органы о них — ни сном ни духом.
Заговор выглядел предположительно так: в 1932 году сотни людей под идейным началом Троцкого решили реставрировать на территории СССР капитализм
Бывший советский майор госбезопасности Александр Орлов, в 1938-м сбежавший в США, в своей книге «Тайная история сталинских преступлений» подробно рассказывает о подготовке к Первому московскому процессу. Ольберг у Орлова изображен хитрым, недалеким, хотя и несчастным, загнанным человеком. С такой характеристикой позднее поспорил историк Всеволод Вихнович. В исследовании о семье Ольберга он довольно ясно показывает, что Валентин был хорошо образован: не мог сын Пауля Ольберга, который вел переписку с Томасом Манном, быть просто малограмотным полезным идиотом на службе у НКВД. Кстати, Орлов в своей книге утверждает, что Ольберг долгое время был тайным агентом НКВД, Вихнович приводит аргументы против этого. Так или иначе, 5 января 1936 года Управление НКВД Горьковского края арестовывает Ольберга, его жену Бетти и брата Павла.
Человеческий материал
Возможно, при подготовке первого московского процесса над «троцкистским подпольем» Ольберг просто попался под руку: из-за границы он приехал как раз в тот момент, когда следователи начали собирать «человеческий материал» для публичного судилища. А поскольку он несколько раз контактировал с Троцким, следователям показалось удачной идеей заполучить его показания. Далее, по версии Орлова, Ольбергу обещают роль фиктивного обвиняемого и должность на Дальнем Востоке после окончания процесса. Затем Валентин якобы моментально наговаривает на целую кучу людей и подписывает все показания, которые тут же приобщаются к делу.
Валентин Ольберг, тюремная фотография, январь 1936 года
Однако, как покажут позже открытые материалы следствия, все было не совсем так. Во-первых, Ольберг не сразу согласился подписывать ложные показания. Известна его записка следователю: «Я не в силах возвести на самого себя поклеп и сказать заведомую ложь, то есть что я троцкист, эмиссар Троцкого и т.д.». На следующий день Ольберг просит принять к сведению фамилии людей, которые могут подтвердить его невиновность. Эти заявления следствием были проигнорированы, а уже совсем скоро обвиняемый начинает выдавать людей пачками.
Сразу же после приезда в СССР Ольберг устроился работать преподавателем истории революционных движений в Горьковский пединститут. Орлов и ряд независимых исследователей указывают, что с фальшивым (на самом деле) гондурасским паспортом и туристической визой Ольберга не могли бы взять в штат советского вуза, поэтому наверняка было непосредственное указание кого-то из верхушки НКВД. Вообще, Горьковский пединститут был заранее выбран в качестве источника человеческих ресурсов для процесса.
Согласно закрытому письму ЦК ВКП(б), разосланному 29 июля 1936 года во все органы партии, контрреволюционеры из институтских кругов намечали проникнуть в гущу майской демонстрации в Москве. В паре сотен метров на Мавзолее будет стоять Сталин — и тут кто-нибудь из группы достанет пистолет и на ходу с первого раза в него попадет. Многоопытные чекисты в ходе следствия «указали» подпольщикам на недостатки плана и тут же предложили решение в виде наскоро арестованного преподавателя химии Нелидова — ему приписывалось изготовление бомб для заговора.
Искать бомбы в Горьковский пединститут отправили энкавэдэшника Воловича. Тот нашел несколько ржавых металлических сфер. На московском процессе, однако, про них ничего сказано не было — шары для лабораторных экспериментов никого не убедили; к тому же доцент Нелидов отказался подписывать ложные показания. Версия с бомбами развалилась, что Нелидова не спасло. В начале октября 1936 года его расстреляли, а вместе с ним еще десять человек из Горьковского пединститута: директора Федотова, двоих деканов, троих доцентов, двоих преподавателей, одного завкафедрой и одного студента.
Гранит дает трещину
Ольберг стал первым арестованным по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» и главным орудием следствия. Единственным представленным в ходе процесса вещественным доказательством был его фальшивый гондурасский паспорт. Но щедрые обещания, лежавшие в основе режиссуры первого московского процесса, давали не только ему. Зиновьеву с Каменевым пообещали сохранить жизнь после помощи в обвинении Троцкого (сам Сталин искренне заверил уже арестованных оппозиционеров, что никакая кровь проливаться не будет); Ольбергу пообещали свободу и должность после показаний на вышеуказанных двоих. Были, однако, и такие люди, которые не поддавались на шантаж, уговоры и пятидесятичасовые допросы (например, Зорох Фридман). Их не привлекали к публичному процессу и тихо расстреляли в октябре 1936-го.
Лев Троцкий за рабочим столом в Турции: начало 1930-х, троцкистские процессы в сталинском СССР еще не начались
Сталин лично вносил поправки в несбывшиеся планы революционного подполья. Из списка людей, на которых якобы планировалось покушение (Сталин, Молотов, Каганович и Киров), вождь вычеркнул фамилию Молотова. Поэтическое прошлое Сталина при правке свидетельских показаний заводило его далеко: он приписывал обвиняемым патетические фразы. К свидетельствам Рейнгольда он дописал: «Зиновьев заявил: недостаточно свалить дуб, все молодые дубки, поднявшиеся вокруг, тоже должны быть вырваны». Гособвинитель Вышинский на процессе дважды смаковал эту метафору. В уста Каменева Сталин вложил слова: «Сталинское руководство сделалось прочным, как гранит, и глупо было бы надеяться, что этот гранит сам даст трещину. Значит, надо его расколоть».
Псы капитализма
Октябрьский зал Дома союзов, в котором помещались всего 350 человек, был почти целиком заполнен чекистами. Среди них растворились несколько иностранных журналистов и дипломатов. На сцене обустроили трибуны для обвинителей, там же посадили обвиняемых. Первый московский процесс длился с 19 по 24 августа 1936 года. Главными обвиняемыми были Зиновьев и Каменев. Остальные составляли две несвязанные группы: известные большевики из «объединенной оппозиции» и бывшие члены немецкой Компартии (в их числе Ольберг).
Зиновьеву с Каменевым пообещали сохранить жизнь после помощи в обвинении Троцкого (сам Сталин искренне заверил уже арестованных оппозиционеров в том, что никакой крови «товарищей» проливаться не будет); Ольбергу пообещали свободу и ответственную должность после показаний на вышеуказанных двоих
Обвиняемые были уверены, что участвуют в показном спектакле; всех обнадежили обещаниями сохранить жизнь. Основываясь на наблюдениях присутствующих на процессе журналистов, Лев Седов писал: «Старики сидели совершенно разбитые, подавленные, отвечали приглушенным голосом, даже плакали. Зиновьев — худой, сгорбленный, седой, с провалившимися щеками. Мрачковский харкает кровью, теряет сознание, его выносят на руках. Все они выглядят затравленными и вконец измученными людьми. Молодые же… ведут себя бравурно-развязно, у них свежие, почти веселые лица, они чувствуют себя чуть ли не именинниками. С нескрываемым удовольствием рассказывают они о своих связях с гестапо и всякие другие небылицы». Прокурор Вышинский демонстрировал красноречие, энкавэдэшники в зале бурно приветствовали его остроты: «Эти взбесившиеся псы капитализма пытались разорвать на части самых лучших из лучших людей нашей советской земли»; «презренная, ничтожная кучка авантюристов пыталась грязными ногами вытоптать лучшие благоухающие цветы в нашем социалистическом саду».
Сразу было объявлено, что все обвиняемые отказались от защитников. 14 подсудимых признали свою вину односложным «да». Двое — Смирнов и Гольцман — виновными себя не признали. Обвинительную речь Вышинский закончил визгом: «Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!»
Подсудимые реплику приняли спокойно и безразлично. Василий Ульрих, председатель суда, дочитал приговор к половине третьего ночи. Все обвиняемые были приговорены к высшей мере наказания. Сразу после приговора все 16 человек написали апелляции. Последним было заявление Зиновьева — на нем указано время: 4.30 утра… Через несколько часов в «Правде» было опубликовано сообщение о приведении приговора в исполнение.
Ранним утром 25 августа 1936 года Ольберга вместе с остальными пятнадцатью посадили в «накопитель» перед расстрельной комнатой. Туда их заводили по одному. «Выстрел осуществлялся револьвером системы «наган» почти в упор в левую затылочную часть головы в области левого уха, так как там расположены жизненно важные органы». В помещении был оборудован кровосток и трупосток: наклонная доска, к другому концу которой подогнан грузовик. Тот потом ехал в Донской крематорий, который, работая на полную мощность, за день мог переработать человек двадцать. Согласно «Мартирологу жертв политических репрессий», в Общей могиле №1 захоронен прах почти пяти тысяч человек. В Общей могиле №3 их и того больше, наверное. В том числе прах, бывший при жизни Валентином Ольбергом.
Фото: Wikiwand.com, ИТАР-ТАСС, Gettyimages.com
