«Трудно быть богом» Алексея Германа 26 января увидели зрители международного кинофестиваля в Роттердаме. В феврале картина выйдет в российский прокат. Леонид Ярмольник, отметивший 22 января свое 60-летие, рассказал The New Times о работе с великим режиссером, о Румате Эсторском и своих жизненных ценностях
Самая долгая роль Леонида Ярмольника — дон Румата, прогрессор, диссидент, культовый герой 60-х, созданный братьями Стругацкими
Леонид, вас все знают как преуспевающего артиста, продюсера, шоумена. Но вряд ли кто мог предположить 15 лет назад, что вы сыграете главную роль у Алексея Германа в «Трудно быть богом». Для многих это загадка — почему он выбрал именно вас? Он всегда удивлял своим выбором. Все годы, пока я у него снимался, он любил рассказывать в интервью, что не видел моих картин, не смотрел телевизор, конечно, он лукавил. Разумеется, знал и про мои шоу и какие-то фильмы посмотрел. Но у него принцип был — удивлять. В его фильмах главные драматические роли играли характерные, комедийные артисты — Андрей Миронов, Юрий Никулин, Ролан Быков. Поэтому все логично, я тут не исключение. Но все равно мое удивление было бескрайним, когда он утвердил меня. Потому что ощущение от всех фильмов Германа — что это кино невероятно серьезное, инопланетное, можно сказать. Конечно, я был счастлив, что он выбрал меня, это было огромной радостью, ответственностью и все равно загадкой. Начало Как это все происходило? Был конец 1999 года, то есть почти пятнадцать лет назад. Показывались многие, я знаю, что хорошие пробы были у Саши Лыкова, он замечательный артист и, конечно, мог эту роль сыграть. Но легенда такова — меня утвердили за одну фразу. Во дворе «Ленфильма», где обелиск памяти павшим в войне, там шли пробы... И Герману понравилось, как я сказал слова Руматы: я не могу этого сделать, сердце мое полно жалости. Алексей Юрьевич любил рассказывать, что именно тогда принял решение, что играть буду я. А самая первая встреча с Германом когда случилась? Именно тогда, в конце 90-х. Но сначала продюсер Виктор Извеков, с которым мы вместе работали над фильмом «Барак» Валерия Огородникова, дал мне почитать сценарий «Трудно быть богом». Мы с Огородниковым ехали тогда в Локарно, там получили «Серебряного леопарда», я читал потрясающий сценарий — это было двойное счастье, счастливый год. Известно, что у Германа был очень непростой характер. Какое у вас было представление о нем как человеке, когда вы начинали вместе работать? Мне было понятно одно: легко не будет. Мы с Германом знакомились на протяжении многих лет, с ним невозможно было познакомиться один раз и сказать, что ты его знаешь. Способность удивлять у него была постоянной. У него было всегда разное настроение, отношение, он умел провоцировать, был такой, я бы сказал, запланированный «издеватель». Когда ему было что-то нужно от артиста, он шел не через объяснения, а через какие-то раздражители. Иногда выводил из себя, иногда обижал — нарочно. Меня, моих близких друзей. Чтобы вызвать потерю равновесия. Когда видел, что добился своего, говорил: давайте снимать. Привыкнуть к этому, как вы понимаете, невозможно, хотя я уже догадывался, что это его режиссерская техника. И хорошая на самом деле. Хотя часто обидная — с точки зрения человеческих взаимоотношений. Но со временем я научился прощать, потому что никто не знает, как делать кино, из чего оно по-настоящему получается, как добиваться от артистов того, что нужно фильму. Раз уж ввязался в это дело, нужно быть готовым ко всему. Все равно цель была одна: чтобы результатом был удовлетворен Алексей Юрьевич, а это было очень трудно. Более сомневающегося режиссера я в жизни не видел. На втором месте, наверное, мой друг Валера Тодоровский. Что мне, уже очень взрослому человеку, дает понять: хороший режиссер — это сомневающийся режиссер. Роман и фильм Рене Клер говорил: мой фильм готов, осталось его только снять. Мог такие слова сказать о себе Алексей Герман? Герман утверждал, что пока ему сцена не приснится во всех деталях, он не может приступить к съемкам. Он был тщательным и дотошным абсолютно и бескомпромиссно, до крошечных нюансов, которые мне, например, казались несущественными, все равно никто не заметит. Для Германа мелочей не было никогда. Фильм Германа сильно отличается от романа братьев Стругацких и, насколько я понимаю, от первого варианта сценария тоже. В чем разница, на ваш взгляд? Сценарий практически не менялся. Просто он был написан в такой форме, что не всякий человек мог его правильно прочесть. Алексей Юрьевич и Светлана Кармалита написали его на своем особом киноязыке. От романа фильм отличается, конечно. Вернее, от формы романа. Стругацкие писали свою книгу, когда о многом нельзя было говорить, разве что в сказочно-приключенческом, фантастическом жанре. Чтобы поднимать те вопросы, которые для Германа и были самыми главными. «Трудно быть богом» — фильм вне жанров. Это философское размышление о том, как устроен мир. О том, что с этим миром ничего нельзя сделать — сколько бы усилий ни прилагали в разные времена, на разных уровнях развития цивилизации, все равно ничего не изменишь. Власть остается властью, как и борьба за нее, деньги — деньгами, предательство — предательством. Герман сделал свой главный фильм, свою библию. Это его исповедь, его понимание людей и жизни. Фильм Германа не имеет границ. Наверное, есть там какие-то вещи, присущие именно нам, с нашим советским прошлым и жестокостями именно нашей истории, но он больше, шире. Про всех и про всегда. „
Герман умел провоцировать, был такой, я бы сказал, запланированный «издеватель»
” Как складывались отношения Алексея Германа и братьев Стругацких? Был контракт, где Борис Стругацкий позволил Герману как большому художнику делать то, что он хочет. Он понимал, что прошло пятьдесят лет и можно трактовать роман по-другому. Так, как это сделал Герман. Если у Стругацких Румата возвращается на Землю, то у Германа он готов остаться на чужой планете, потому что здесь и там по сути одно и то же. Такие же пороки, жестокость, те же неучи, жлобы, покорные, зависимые, не готовые переделывать жизнь, отвечать за нее.
Алексей Герман (в центре) на съемках «Трудно быть богом» Румата Что вы думаете о своем герое? Кто он, ваш дон Румата Эсторский? Думаю, таких людей достаточно много. Умных, честных, которых родители правильно воспитали, научили уважать людей, внушили, что не нужно делать зла, надо творить добро. Но они не могут стать полностью подобными дону Румате. Для него Стругацкие придумали особое качество. Он как будто бы совершенно независим. Его нельзя убить, у него много денег, он никому не подчинен. И все равно у него ничего не получается. Как авторы-фантасты они мечтали, чтобы он мог справиться с пороками и несчастьями человеческой природы. Герман знает, что это невозможно. «Трудно быть богом» — произведение тяжелое, драматически страшное. Поразительно, что Герману в 68-м году не дали снимать по нему фильм из-за чешских событий, и потом он долго не мог приступить к своему замыслу. Но роман Стругацких легко экранизировал некто Петер Фляйшман. Помню, я даже пробовался у него на какую-то роль, но там просто хрень собачья получилась. Большая удача, что я туда не попал. Бог отвел. Я в этом смысле lucky, везунчик, меня часто не утверждали, и каждый раз оказывалось, что к счастью. Художник задает вопросы Режиссер Александр Зельдович написал в фейсбуке, что фильм произвел на него сильное впечатление, при этом он считает, что картина противоположна «художественному воздуху» Стругацких: они надеялись, что модернизация принесет освобождение, а Герман понимал, что он никакого освобождения не дождется. Вывод: «это антирусскоинтеллигентская картина». Вы с этим согласны? Нет. Конечно, это нерадостный фильм. Там есть только боль. Свет в конце тоннеля художник нам не обещает, он задает вопросы и показывает все, из чего эти его размышления возникли. Что делать и как дальше жить — должны думать зрители. И нет даже намека на презрительное отношение к интеллигенции, Герман сам, может быть, из последних настоящих ее представителей. „
Я lucky, везунчик, меня часто не утверждали, и каждый раз оказывалось, что к счастью
” Что вы чувствовали, понимая, что работа над фильмом затягивается на долгие годы? Не то чтобы я куда-то торопился, но понимал, что другой режиссер снял бы фильм за полтора-два года. Но не Герман. Конечно, вначале у меня были иллюзии, что в сочетании со мной работа пойдет быстрее, я помогу решить какие-то производственные вопросы. Я довольно скоро понял, что ошибался. Когда мы снимали уже три, четыре года, наступил замечательный момент — мне стало все равно, сколько будет сниматься это кино, я перестал думать о времени. И больше всего я расстроился, когда мы действительно закончили работу. Были очень длительные перерывы, Герман болел, сомневался в том, как монтировать, какие нужны шумы, какая музыка. Через два года после окончания монтажа шло озвучание, мне было очень грустно. Потому что мы подошли к завершению, а я уже был готов к тому, что процесс будет бесконечным, мне это стало нравиться. Герман шутил: ты теперь не захочешь больше со мной работать. Он же собирался «Скрипку Ротшильда» со мной снимать. Еще у него была сумасшедшая идея фильм про Дзержинского сделать, предлагал мне его играть. Прикладывал бородку, говорил, что похож. Но не случилось. Прервалась наша общая история. Самое удивительное, что, наверное, это первый фильм в моей жизни, когда мне совершенно не важна реакция тех, кто будет его смотреть. Потому что кино до такой степени непростое, глубокое, что даже среди тех, кто очень любит Германа, много тех, кто озадачен, растерян от увиденного, не все готовы разделить мой восторг. «Трудно быть зрителем» — удачно перефразировал название в своей рецензии Андрей Плахов. Зрители в основном привыкли воспринимать фильмы только как развлечение, что-то на уровне танцевальной пластинки. Все должно быть просто, понятно, незатейливо и чтобы непременно хеппи-энд. А тут ощущение, что камера попала в Cредние века. До такой степени тщательно, детально выписан каждый кадр. Подобраны необыкновенные лица, странные, деформированные, с особенным выражением, глубокими глазами, их отыскивали повсюду, даже в психиатрических лечебницах. Там единственный нормальный человек — Румата, инопланетянин. С другим взглядом, иной реакцией. Но Герман постоянно говорил: Ленечка, старайся быть таким, как они. Чтобы была натуральность, почти животность.
Кадр из фильма «Трудно быть богом». Камера как будто попала в Средние века Как это делалось Не страшно вам было на съемочной площадке? По-разному. Скорее не страшно, а жутковато иногда. До такой степени все взаправду, что ты вроде как заглядываешь за какой-то край. Но это всегда помогало играть. Когда снимали, Герман не слушал звук, смотрел только на картинку в мониторе. Случалось, он просил меня не говорить реплики, а считать. Триста восемьдесят шесть, триста восемьдесят семь... Чтобы я вообще не тратился на заботу о том, как верно произнести текст. Ему было важно, чтобы я правильно смотрел и думал. Как Феллини иногда делал с артистами, мне рассказывал об этом Марчелло Мастроянни. Я спрашивал: а как же потом будем озвучивать? Отмахивался: не твоя проблема. Когда подошли к озвучанию, Герман, наоборот, не смотрел на изображение, только слушал. Просил добавить какие-то еще звуки к репликам. А как? Крупным планом лицо и губы. Но Герман как ребенок: ну я тебя о-о-очень прошу! Нужно сильно любить режиссера, уважать его, чтобы в такой ситуации все-таки что-то придумывать. И я себе благодарен, что находил-таки способы обмануть изображение. Клан Германа О том, как Герман снимал «Трудно быть богом», сделано несколько документальных фильмов. В каждом видно, что на съемочной площадке трудная, напряженная атмосфера. Всегда. Простых, благополучных съемочных дней не было. Даже полсмены не было. Всегда бесконечно, нервно, проблематично. То что-то не то с артистами, то с гримом, со светом, еще с чем-то. Это мучительно, но у Германа не могло быть по-другому. Он самоед, у него всегда была страшная паника. Всегда было чувство, что если получается сразу, значит, что-то забыли, упустили. Если он говорил: все, снимаем! — это не значило, что снимем. Могли снять через неделю, через месяц. Почему люди не бросали Германа, оставались ему верны? У него был клан. Особое братство преданных Герману людей. Он мог быть капризным, занудным, чрезмерно придирчивым, вздорным — ему прощали все. Потому что он был создателем своего собственного мира, в котором интересно жить и работать. У него было колоссальное обаяние, загадка, он магически действовал на людей. Они дорожили сознанием, что приобщились к его миру и вносят в него свой посильный вклад. Ценили возможность участвовать в бескомпромиссном кино. Но у него были и ненавистники, и враги. У больших художников иначе и не бывает. Даже когда у фильма есть страстные поклонники и противники — это хорошо. Картину Германа ждет судьба фильмов Тарковского. Сначала неприятие, отторжение, потом признание. Уже навсегда. „
Необыкновенные лица, деформированные, с особенным выражением, их отыскивали даже в психиатрических лечебницах
” Мировая премьера «Трудно быть богом» состоялась минувшей осенью на кинофестивале в Риме. Это был успех? Мне трудно судить. Я тогда первый раз увидел полностью готовый фильм, с музыкой, с шумами, и был сильно взволнован. Но я был поражен, когда в одном из первых титров увидел особую благодарность Герману-младшему. Конечно, он маме помогал. Но Алексей Юрьевич успел отобрать все монтажные дубли, звуковые, оставались только какие-то технические вещи. Герман-младший мог бы и анонимно в этой работе участвовать. Я его пытался отговаривать. Если так уж нужно было, то хотя бы в конце общего списка, где благодарности Михаилу Прохорову, Алексею Кудрину. Их материальное участие — ваша заслуга? Вы этому содействовали? Это была моя инициатива с самого начала, чуть ли не с первого дня. Михаил Прохоров помогал мне, когда я работал как продюсер над «Стилягами» Валерия Тодоровского, и фильму Германа тоже помог. Он знает, что его деньги до последней копейки будут потрачены на кино. И не вмешивается в творческий процесс. Больше скажу, мне огромных усилий стоило убедить его дать согласие на то, чтобы его имя было в титрах. Алексей Кудрин тоже все годы поддерживал фильм, огромная им благодарность. Но вы тоже им помогаете. У Прохорова, например, были доверенным лицом. Провели церемонию вручения премий «Гражданская инициатива», учрежденную Кудриным. Это не помощь, а мой сознательный выбор. А какой еще? Быть в «Единой России?» В Объединенном фронте? И то и другое — отголосок коммунистической партии, я этого накушался в жизни. Единственное, в чем я вижу здравый смысл, это когда люди, не всем довольные в нашей жизни, сами что-то предлагают и делают. Премии «Гражданской инициативы» вручают за благотворительность, мне это близко. Мама с папой и мои педагоги меня научили сочувствию, помощи. Теперь есть фонды, помогаем детям, артистам. Строим приюты для бездомных собак, хорошие, как в Европе.
Валерий Тодоровский (слева), Леонид Ярмольник и Михаил Прохоров (справа) во время открытия общественной приемной партии «Гражданская платформа». Москва, Тверской бульвар, июнь 2013 г. Без Германа «Трудно быть богом» для вас — значительная часть жизни. Что изменилось после этой работы? Общение с мастером прибавило мне жизненного опыта и, как ни странно, покоя. Я перестал суетиться, стараться все успеть, не снимаюсь во всем подряд. Хороших предложений почти не бывает, но я их жду. У меня есть один стопроцентный единомышленник, с которым я готов в огонь и в воду, это Валерий Тодоровский, могу у него играть, быть продюсером, все что угодно, он лучший сегодня. Снявшись у Германа, вы понимаете, что в вечности уже прописались? Это связано не со мной, а с Германом. Он на все времена. Но мне не стыдно за свою роль, я ею горжусь. фотографии: Студия «Север», Артем Геодакян/ИТАР-ТАСС