Кукла Мандельштама в полудокументальном фильме о судьбе поэта. Ф ото: kinopoisk.ru
Режиссер, сценарист, продюсер Роман Либеров известен своими документальными фильмами о Бродском («Иосиф Бродский. Разговор с небожителем», 2010), Довлатове («Написано Сергеем Довлатовым», 2012), об Олеше («Юрий Олеша по кличке «писатель», 2009). Его картины становились лауреатами ТЭФИ, попадали в программу фестивалей «Лавр» и «Артдокфест». В новой работе об Осипе Мандельштаме режиссер отчасти повторяет приемы, использованные им при создании фильма «ИЛЬФИПЕТРОВ». Тогда режиссер прошел маршрутом авторов «Одно-этажной Америки», побывал в Одессе, Москве, Ярославле, Париже. Что касается ленты «Сохрани мою речь навсегда …», то она снималась не только в Москве, Петербурге, Греции и Италии — съемочная группа прошла и крестным путем поэта. Чердынь, в которой поэт отбывал ссылку в 1934 году. Воронеж, где ссыльный Мандельштам написал в 1935 году свое знаменитое «Пусти меня, отдай меня, Воронеж…» Подмосковная Саматиха, где он в 1938 году был арестован вторично. И наконец, Владивосток, лагерь на Второй речке, где покоится прах Мандельштама в неизвестной братской могиле. В результате фильм о короткой жизни гения превратился в повествование о трагическом времени, которое всегда рядом и никуда не ушло — ведь мы до сих пор живем, «под собою не чуя страны».
Шум времени
«Сохрани, сохрани мою речь навсегда …» — рэп-композиция Ивана Noize MC Алексеева, сделанная им на основе стихотворения Мандельштама, — начинает и завершает фильм, который можно назвать сразу и документальным, и анимационным. Рэп задает ритм всей картине, это ее пульс от первого до последнего кадра. В этом же ритме — нервном, срывающемся, затягивающем зрителя в водоворот исторических событий первой половины XX века, — меняются кадры с фрагментами фотографий, документами, видами современных городов, куда вписаны персонажи, исторические и придуманные. Подобный прием уже был использован в замечательной трилогии Андрея Хржановского по рисункам, стихам и прозе Пушкина. В фильме Либерова белые рисованные фигуры возникают на старинных фотографиях как память о прекрасном прошлом, черные и красные птицы летят, подхваченные ветром и временем на фоне знаменитых ворот у входа в Зимний дворец, черными полосами и пятнами проступает на фотоколлажах профиль Сталина.
Рэп задает ритм всей картине, это ее пульс от первого до последнего кадра. В этом же ритме — нервном, срывающемся, затягивающем зрителя в водоворот исторических событий первой половины XX века, — меняются кадры с фрагментами фотографий, документами, видами современных городов, куда вписаны исторические и придуманные персонажи
Речь анимационных героев фильма звучит в исполнении актеров: Мандельштам говорит голосом Виктора Сухорукова, молодую Надежду Яковлевну, жену поэта, озвучила Чулпан Хаматова, опять же жену, но уже после того, как она овдовела и пережила мужа на целую жизнь, — Инна Чурикова.
Виктор Сухоруков в роли Мандельштама удивительно органичен: казалось бы, актера Сухорукова, будь он на экране, было бы невозможно представить в роли поэта, но его голос — нервный, срывающийся, мгновенно переходящий от шепота до крика, ликующий и падающий в бездну отчаяния, — идеально передает «шум времени», в котором жил поэт.
«Сначала кажется, что рэп в фильме — всего лишь дежурная дань современности. Но очень быстро рэп перерастает в биение сердца, — говорит Нина Попова, директор Музея Ахматовой в Петербурге. — Это не банальное академическое чтение, к которому мы все привыкли. Либерову удалось уловить этот энергичный ритм поэзии Мандельштама: поэт чувствовал, как быстро утекает время, и торопился скороговоркой сказать то, что должен. Ведь он предвидел свою судьбу: у Ахматовой в дневниках есть запись о том, что Мандельштам еще в 1934 году сказал ей: «Я к смерти готов». И в фильме эта быстротечность времени прекрасно передана».
На протяжении всего фильма зритель видит за спиной у куклы так называемые штоки (палки, которыми пользуется кукловод), и это лишь усиливает ощущение обреченности героя, предопределенности его судьбы. Главные «актеры» фильма — куклы, созданные художниками петербургского театра «Кукольный формат»: Анна Ахматова, Николай Гумилев, Осип Мандельштам не просто узнаваемы, а почти фотографически точны. К тому же по ходу фильма они меняются: у куклы Мандельштама, например, «прорастает» щетина, когда повествование доходит до рассказа о ссылке в Чердынь и временном помешательстве поэта, который пытался тогда покончить с собой, шагнув из окна.
Завсегдатаи арт-подвала «Бродячая собака» Велимир Хлебников, Анна Ахматова, Николай Гумилев, Осип Мандельштам (слева направо)
Рисунок щегла из фильма выполнен черной солью. Ф ото: kinopoisk.ru
Ужас от немоты
В фильме звучит много стихов — иногда даже кажется, что слишком много. Но в какой-то момент понимаешь: кажущийся переизбыток поэтической речи оправдан. Как говорила о Мандельштаме Ахматова, он «… больше всего на свете боялся собственной немоты. Когда она настигала его, он метался в ужасе и придумывал какие-то нелепые причины для объяснения этого бедствия». И этот «ужас от немоты» каким-то образом чувствуется на протяжении всего фильма.
Без особого нажима и чрезмерных эффектов Роман Либеров рассказывает и о кульминационном повороте в судьбе Мандельштама. От имени Бориса Пастернака звучит рассказ о том, как в ноябре 1933 года поэт прочитал ему свое знаменитое стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…» Выслушав, Пастернак сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».
И так же сдержанно — только серо-зеленые тона и взволнованный голос — передана сцена знаменитого разговора по телефону Пастернака со Сталиным. «Сталин: Недавно арестован поэт Мандельштам. Что вы можете сказать о нем, товарищ Пастернак? — Я очень мало его знаю! Он был акмеистом, а я придерживаюсь другого литературного направления! Так что ничего о Мандельштаме сказать не могу! — А я могу сказать, что вы очень плохой товарищ, товарищ Пастернак! — сказал Сталин и положил трубку».
Дальше судьба обреченного поэта стремительно мчится к предначертанному финалу: почти три года воронежской ссылки, возвращение в Москву и попытка вписаться в советскую действительность, жить, «дыша и большевея», — это время пролетает в фильме как курьерский поезд. Тут голос Сухорукова-Мандельштама, читающего строчки «Оды» в адрес Сталина, сменяется путанной скороговоркой. Бормотание, захлебывающаяся речь и, наконец, окончательно наступившая немота …
Осип Мандельштам на берегу Черного моря
Так в фильме показан поэт с заткнутым ртом
Другой голос
В этой немоте после паузы зазвучит голос Надежды Яковлевны, который не умолкнет до конца фильма. Этот голос расскажет, как в начале марта 1938 года Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна вместе переезжают в профсоюзный санаторий в подмосковную Саматиху. Как в ночь с 1 на 2 мая 1938 года Осипа арестуют и даже не разрешат ему взять с собой нужные вещи. Как жена Мандельштама много месяцев будет пытаться узнать хоть что-то о судьбе мужа, отправленного на Дальний Восток. Как будет она, бездомная, метаться между Москвой и Ленинградом, где у нее еще «есть адреса». По воспоминаниям Ахматовой, «Надя приехала в Ленинград. У нее были страшные глаза. Она сказала: «Я успокоюсь только тогда, когда узнаю, что он умер».
Судьба обреченного поэта стремительно мчится к предначертанному финалу: почти три года воронежской ссылки, возвращение в Москву и попытка Мандельштама вписаться в советскую действительность, жить, «дыша и большевея», пролетают в фильме, как курьерский поезд
В финале фильма снова зазвучит рэп Ивана Noize MC Алексеева. И кажется, что это не обычная кольцевая композиция, не просто прием. Похоже, что именно Алексееву, написавшему антифашистские песни «Пушкинский рэп», «Черное/Белое», «Эдем 14/88», песню «Мерседес S666», посвященную ДТП на Ленинском проспекте с участием вице-президента «Лукойла» Анатолия Баркова, — именно этому музыканту автор и режиссер фильма «Сохрани мою речь навсегда …» доверил «своею кровью склеить двух столетий позвонки»: «Сохрани написанное о памяти моей пером по памяти твоей листу. / Не оступись по дороге на скользком льду, / Канал едва подмерз, а идти еще не одну версту. / Сохрани все то, что только ты одна сможешь сберечь, / Пока ты есть — эту рукопись им не сжечь. / Не возьмет ни костер, ни печь, меня уже не сохранить, / Храни мою речь!»